Анна и Сергей Литвиновы - Осколки великой мечты

До чего же некстати она стала раздражительной и плаксивой! В институте и в общаге только подзабыли скандал с Полонским, снова стали приглашать ее в культпоходы в кино и на вечеринки, – а она вдруг ни с того ни с сего грубила, раздражалась или принималась реветь. Раньше она всегда радовалась, что находится в гуще событий, что кому-то нужна, что в курсе всех новостей и сплетен… А сейчас новости не интересовали, а сплетни просто бесили. Что ей до всех этих институтских дел и делишек, зачем ей нужны новые друзья и поклонники, если скоро ее раздует, как бочку с огурцами!

Вера чувствовала себя спокойно, комфортно, только когда была одна. Когда вокруг было тихо, пусто и никто ее не трогал. Пустые московские бульвары, глухие переулочки, полузаброшенные музеи… В общаге с тишиной была напряженка – только если на занятия не ходить. Этого Вера себе позволить не могла. Но зато она умудрилась найти укромный уголок даже в колготном, шумном институте. На большой перемене Вера забиралась под боковую лестницу, отдыхала там в темноте и пыли, сидела на перевернутом ящике.

О ее убежище знала только Зойка. Посмеивалась над непутевой подругой («Ты у нас как бирюк! То есть эта – бирючиха!»). Но никому о Вериной норе не рассказывала. А Вере десяти минут перемены хватало, чтобы прийти в себя и набраться сил перед следующей парой.

…Седьмого марта институт гудел, девчонки дефилировали, принарядившись, выпятив грудь и высоко задрав голову: парней в радиотехническом училось раза в два больше, и женский праздник студентки начинали ждать чуть не с Нового года. Аудитории пестрели яркими кофточками и букетиками мимоз, и даже самые строгие преподаватели начинали свои лекции с поздравлений.

К первой паре из их общежитской комнаты отправилась только Вера. Зойка и Жанна расхаживали, наложив на лицо доморощенные маски из геркулесовой крупы и накрутив волосы на жгутики из газет. Вера же красоту наводить не стала. Не для кого, да и бесполезно: два дня назад на правой щеке появилось противное темно-коричневое пятно, никаким макияжем его не скроешь. Смотреть на радостных, предвкушающих поздравления соседок было невыносимо. Спать под их веселый гомон – тоже. И Вера, быстро одевшись, отправилась на первую лекцию. Еле досидела – в аудитории было озорно, шумно. Летали записочки, девчонки с загадочным видом шушукались. И только она была в стороне от всеобщего веселья – хотя поздравляли и ее. Но что поделаешь, если все эти банальные «с Женским днем тебя!» раздражали ее до безумия.

На перемене Вера уже по устоявшейся привычке отправилась в свое логово – под лестницу. Примостилась на ящике, небрежно бросила рядом подаренный однокурсником букетик мимоз. Глубоко задумалась – уж не сходит ли она с ума? Нормально ли – сидеть в праздник в пыли и одиночестве? Нормально ли – отказаться от сегодняшней вечеринки в комнате у их старосты? Но что же делать, если больше ничего ей сейчас не хочется…

Прошелестели торопливые шаги. Вера нахмурилась: кого еще черт несет? Перед ней стояла Зойка. Уже не радостная, как утром, а смущенная, понурая.

– Чего тебе? – не очень вежливо спросила ее Вера.

– Слушай, я… я, наверно, не вовремя… Но тут телеграмму принесли… срочную… А ты уже ушла.

– Бабушка? – побледнела Вера.

– Нет, Вася, – шепотом выдохнула Зойка. И протянула ей белый прямоугольник.

Под лестницей было темно, Вера не могла разглядеть букв, только неясные контуры.

– Что там, ты же читала! – нетерпеливо потребовала Вера.

– Нет уж, смотри сама. – Зойка щелкнула зажигалкой.

В неверном отсвете пламени Вера прочла:

«На Васю пришла похоронка».

6

Какое же счастье – просыпаться не от звонка будильника и не от плача Васечки, а – самой!

Вера перевернулась в постели, потянулась, открыла глаза. Глянула на будильник. Ничего себе! Уже половина десятого. Вот это разоспалась!

Посмотрела на кроватку сына. Аккуратно прибранная, та сиротливо пустовала в углу. Прислонясь к перильцам, грустно сидел Васечкин любимый мишка. Тоже, кажется, скучал без сорванца-хозяина.

Позавчера Вероника вернулась из Куйбышева. Оставила сынулю на попечение булечки. И теперь, пока ее тело отдыхало и нежилось, – одиночество, пустая квартира, свобода! – душу саднил вопрос: «Как он там?»

Чем бы она ни занималась – а дела давно уже стали требовать ее постоянного, с утра до ночи, включения, – вторым планом постоянно проплывали мысли о сыне: «Как он? Не тоскует ли без мамы? Не дай бог, заболел? Капризничает?.. Справляется ли с ним бабушка?»

Вероника вскочила с постели и, как была в пижамке, бросилась к телефону звонить булечке. Тут же остановила себя: «Не сходи с ума».

Вчера она дважды не удержалась, набирала номер куйбышевской квартиры – и из дома, и из офиса. У булечки голос был крепкий, веселый. Кажется, старушке правнук не в тягость. Наоборот – она помолодела, расцвела. Чувствует себя нужной.

Васечка, явно настропаляемый бабушкой, бодро прокричал в трубку: «Мам-м, я луб-лу…» («Люблю», – поняла Вера.) Слышно было, как булечка «за кадром» подсказывает: «Тебя! Тебя!..» Василек с досадой сказал бабушке: «Сам знаю!..», прокричал в телефон: «Теб-бя!» – расхохотался и от полноты юных сил швырнул трубку…

Будем верить, что все у них там хорошо. С тем и остается жить.

Вероника прошлепала босиком на кухню. Выглянула в окно. Белесый, снежный, морозный туман окутывал микрорайон.

Поставила на электрическую плиту чайник.

Достала банку растворимого индийского кофе, сахар, свежую булку, масло, сыр.

Вся провизия – и масло, и сахар, и сыр, и тем более кофе – в последнее время даже в столице стала бешеным дефицитом. Однако Верочка не страдала от недостатка продуктов. Снабжением – равно как и приготовлением пищи, занималась Антонина Елисеевна. Веронике достаточно было лишь пожелать, чего ей хочется на завтрак, обед и ужин, да оставить Антонине Елисеевне денег. И неведомо какими для Веры путями в ее холодильнике и бакалейных шкафчиках появлялись продукты. Не только сыр или масло. Даже чудеса гастрономии: буженина, ветчина, маслины… А когда Вероника возвращалась из офиса, на плите ее ждал обед, он же ужин.

Последнее время Антонина Елисеевна занималась и с Васечкой. Но перед Новым годом запросила передышку. А тут как раз и булечка позвонила, сказала:

– Прошла я тут курс лечения… Гипнозом… Знаешь, Верочка, помогает. Чувствую – лет на двадцать помолодела… Хочешь, Василька привози?

Вера ни на секунду не поверила, что булечка, доктор со стажем, снизойдет до лечения подозрительным гипнозом. Но от помощи не отказалась. Одно дело, когда сын сидит с наемной няней, а другое – с родной прабабушкой…

Вероника немедленно отправилась в Куйбышев, навезла булечке подарков и продуктового дефицита. Оставила на расходы немалую сумму. Уже привычно велела старушке на мелочах не экономить. Исцеловала сына. И вернулась в Москву – на самолете.

Уютно устроившись в кресле у окна, Вероника с удовольствием подумала: «Пожалуй, Москва-то мне покорилась. Не совсем, конечно. Не полностью, но все же, все же… Я прошла долгий путь…»

…Второй раз она отправилась покорять столицу полтора года назад, в августе тысяча девятьсот восемьдесят девятого года. Она ехала с годовалым Васечкой в прогулочной коляске. Юная двадцатилетняя мама: одна, без родителей, без мужа, без бабушки. Позади оставались два курса института, незадавшаяся любовь, случайная беременность от погибшего человека – и непокоренная столица. И – неотомщенные родители.

А что впереди? Впереди маячило еще три с половиной года учебы. Безденежье, бесквартирье, безнадега… Как она будет одна, с маленьким Васечкой?

Москва уже успела ударить ее согласно присловью «с мыска». Первый штурм столица отбила, нанеся Веронике тяжелые раны. Но раны оказались не смертельными. А Вероника уже чувствовала в себе силы и понимала: от ударов судьбы только крепче становишься.

Когда поезд «причалил» к перрону Казанского вокзала, их с Васечкой встретила Зойка. Вероника сошла со ступенек, увидела подругу – и обомлела. Зойка выглядела более чем великолепно. В ушах бриллианты, мощное тело обтягивает джинсовый костюм от настоящего «Ливайса», на ногах – импортные туфельки из тонкой телячьей кожи.

Зойка крепко обняла Веронику и ураганом бросилась к Васечке: «Ах ты, мой миленький!.. Ах ты, мое сердынько!..» Васенька отвернулся, сморщил нос и заплакал.

Пришлось взять его на ручки. Вероника успокаивала малыша и растерянно оглядывалась. Как они вдвоем понесут два чемодана, прогулочную коляску, Васечку?

Зойка зычно крикнула: «Насильник! Потаскун!» Явился носильщик. «Что ты, это же дорого», – зашептала Вероника. «Грузи, паромщик!» – скомандовала Зойка. Носильщик споро подхватил вещи. Так и шествовали по перрону: впереди несся носильщик с чемоданами и коляской, сзади поспешали Вероника с Васечкой на руках и Зойка – налегке. Васечка успокоился, с любопытством осматривал поезда, дебаркадер, спешащих людей. Мальчик был основательный, в папашу, по пустякам не плакал.