Ольга Тарасевич - Проклятие Эдварда Мунка
– Спасибо, – поблагодарила Наталья Александровна за подаренный роман.
Не удержалась от любопытства, приоткрыла первую страничку.
«Белому ангелу от черного», – написала Марина в книге.
– Мариночка, давайте сделаю вам чайку горячего, а? – Наталье вдруг так жалко сделалось ее, заплутавшую. Ведь может же вырваться из паутины, освободиться. Господь заблудшей овечке радуется больше, нежели тем, которые не терялись. – Или хотите, покушать вам приготовлю?
– Чаю достаточно. И аспирин захватите, он в холодильнике лежит, на боковой полочке.
Марина, съежившись, направилась в спальню. Ее худенькое тело сотрясал озноб.
Кухню Марины Наталья Александровна любила. Просторная, светло-голубые обои, шторы и скатерть в том же тоне. Только вот привычных кухонных шкафчиков нет. Пару кастрюлек и сковородку Марина ставит на полочки внутри барной стойки. Здесь на кухне – никаких пентаграмм и пугающих предметов. Есть посудомоечная машина.
Домработница заварила чай, порезала на дольки обнаруженный в холодильнике лимончик и, добавив на небольшой поднос флакон с аспирином, пошла к Марине.
Сделав первый глоток, хозяйка поморщилась и поставила чашку на тумбочку.
– Вы что, сахар положили? Я не пью чай с сахаром.
Наталья Александровна глубоко вздохнула. Ей шестьдесят, и годы не улучшают память. Как-то она забыла, что Леша не любит запах лаврового листа, и опустила листик в кастрюлю со щами. И то, что на днях Лена Иванова просила пересадить цветок на балконе, тоже из головы вылетело. Но Мариночка – любимая клиентка. Помнит она прекрасно, что та чай без сахара пьет. Поэтому и не клала его в синюю полупрозрачную чашечку. Только вот подумала, заливая чайный пакетик кипятком: «Помоги ей, господи. Не бог ты мертвых, но живых. Спаси ее, пока она жива…»
– Ладно, не беспокойтесь. Нет, больше не надо чаю, – Марина отправила в рот таблетку, опять поморщилась, делая маленький глоточек, и открыла глянцевый журнал. – Телевизор хотите в зале включить? Да, пожалуйста. Нет, нисколько не помешает!
Пусть шумят наивные герои телесериала. Или миловидная ведущая зачитывает новости. Да что угодно – только бы не чувствовать себя одной в этом жутковатом местечке.
Наталья Александровна щелкнула пультом и, не глядя на экран, начала пылесосить огромный, во весь пол, бежевый ковер с длинным ворсом. Ворс красив, но коварен. В нем легко скапливается пыль, а извлечь ее оттуда сложно. Хотя пылесос у Марины хороший, мощный. Сейчас коврик любимой хозяйки будет чистым-пречистым.
Звук работающего пылесоса практически заглушал телевизор, но как-то неосознанно Наталья Александровна вдруг отключила гудящую технику и повернулась к экрану.
«На днях в своей квартире была обнаружена убитой 35-летняя москвичка. Убийство потрясло даже видавших всякое представителей правоохранительных органов. На теле женщины эксперты насчитали более сорока ножевых ран. К сожалению, это не первое убийство такого плана. Вот сейчас вы видите дом, где жила еще одна жестоко убитая женщина. Компетентные лица пока воздерживаются от комментариев. Но заявляют, что сделают все для поимки преступника».
Наталья Александровна успела подумать, что ей хорошо знакомы дома, где жили убитые женщины. Имен ведущий криминальной хроники не назвал, но это было и ни к чему. Она знала их имена…
Бежевый ворс вздыбился жесткой волной, царапнул щеку.
– Наталья Александровна! Вам плохо? Вы слышите меня?
Голос Марины звучал все тише и тише, а потом и вовсе исчез. Стены комнаты тоже пропали, и хрустальный коридор ослепительно-голубого цвета вдруг разрезал сгустившуюся тьму.
Наталья Александровна сделала пару шагов по направлению к свету и замерла. Кирюшенька, сыночек – он махал ей рукой из сверкающего хрусталя, за мальчиком показались мама, отец, бабушка. Но не та иссушенная болезнью, какой запомнила ее Наталья Александровна, а молодая, с такой же толстой черной спускающейся на плечо косой, как на снимке в альбоме.
Но что же она стоит? Скорее вперед, обнять сыночка, кровиночку свою, солнышко ненаглядное.
Внезапно родственники, освещенные ярким сиянием, исчезли. Из бледно-серой, как запотевшее зеркало, мути вырисовывается лицо Марины.
– Наталья Александровна? Да что с вами?! «Скорую» вызвать?
– Не надо, – Наталья Александровна облизнула пересохшие губы и, держась за руку хозяйки, медленно села. – Обморок, что ли…
– У вас сердце больное?
– Не беспокойтесь, – домработница покосилась на экран телевизора. Там уже вовсю рекламировали стиральный порошок. – Со мной все в порядке. Просто резко разогнулась, в глазах потемнело. Мариночка, вы только не волнуйтесь, я закончу уборку. Мне уже лучше.
Объяснять причины своего обморока Наталья Александровна не стала. Правду сказать нельзя. Лгать – грешно. К счастью, хозяйка появилась в комнате уже после злополучного сюжета. И никаких подозрений у нее не возникло…
Марина сокрушенно покачала головой и расстроенно сказала:
– Да уж, как-то мы с вами совсем расклеились.
Несмотря на протесты хозяйки, Наталья Александровна прибрала квартиру и, попрощавшись, вышла на улицу.
Там она хотела выбросить подаренный Мариной роман в первую же попавшуюся урну, но потом передумала. А ну как детишки найдут, или еще кто? Вот вернется к себе, положит в пакет с мусором, спустит в мусоропровод. Нечистой силе там самое место…
Наталья Александровна глубоко вдохнула колючий морозный воздух и пошла к станции метро «Смоленская». Как жаль, что ни Карина, ни Инесса не видят белого кружащегося снега, укутывающего окрестности колким хрупким покрывалом…
Она прекрасно знала тех женщин, о которых говорил ведущий криминальной хроники. Она их ненавидела. И мечтала, чтобы они умерли. Но сейчас… Сейчас с ней случилось то, чего долгие годы не происходило. Она простила их.
Ей было больно их болью, страшно их страхом, и даже их смерть чуть не стала ее собственной смертью.
«Но вы любите врагов ваших, и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего, и будет вам награда великая…» – сказано в Святом Писании. Она и награждена. Жизнь есть самая великая награда, бесценный дар Господа…
4– Эх, птица, не везет мне, – пожаловался Володя Седов цокающей коготками по сейфу Амнистии. – Давай, иди сюда.
Он протянул ладонь, и смышленая попугаиха сразу же на нее спикировала. Потом перепорхнула на плечо, вцепилась в свитер морщинистыми лапками.
– Поехал я вчера ночью за новым аккумулятором. Мой совсем сдох, представляешь?
Представляла ли Амнистия масштаб следовательского горя – неизвестно. Но пару раз чирикнула и тактично умолкла.
– Взял такси, подъехал к знакомому с авторынка. Он аккумулятор специально для меня домой к себе притарабанил. Поднимаюсь в подъезд, и как ты думаешь, кто мне навстречу топает? Карп собственной персоной. И не один. С девчонкой. Ей – ну, максимум двадцать пять. Симпатичная, рыженькая такая. Молодец, мужик, времени даром не теряет. Я думал, он смутится, когда меня увидит. Ага, счас. Прямо производственное совещание на лестничной площадке провел. «Что вы выяснили, следователь Седов, по поводу убитой женщины? Объединяете дела в одно производство? Работайте, Седов, и помните, какая на вас лежит ответственность. Вместо одного нераскрытого трупа наша прокуратура может получить два „висяка“. И это тогда, когда президент ставит задачи по повышению уровня раскрываемости преступлений!» Даже его подруга, кажись, мне посочувствовала. Хлопала глазами и все тянула Карпа за рукав. А тому – без разницы, отчитывает меня, как пацана. Хотя еще и повода вроде бы нет. Увы, птица, мне опять попался начальник, считающий «впендюринг» основным методом руководства. Самый распространенный типаж руководителя. Такие свято веруют: чем больше орешь на подчиненного, тем лучше он работает.
Амнистия заскучала и вероломно улетела на подоконник. Посидела минутку на желтовато-белом человеческом черепе, доставшемся Седову «по наследству» от предыдущего хозяина кабинета. А потом перебралась на клетку. Цокая коготками, забралась внутрь и уселась на жердочку перед кормушкой. Мол, одними речами сыт не будешь…
Дверцу птичьей «тюрьмы» Володя принципиально никогда не закрывал. Зачем ему лишний узник под носом? Хватает того, что каждый третий, кто входит в эту дверь, впоследствии попадает за решетку. Так что Амнистия пользовалась в кабинете Седова неограниченной свободой. И даже ее манера порой превратить протокол допроса в кучку белой пыли не могла заставить следователя запирать своенравную любимицу в клетку.
– Седов, танцуй!
Володя невольно улыбнулся. А, глядя на появившегося в кабинете оперативника Пашу, так и хотелось улыбаться. Высокий, как каланча. И карие глаза всегда светятся счастьем. Здоровенный дылда радуется, как дитя, по самым разным поводам. Разыскал хулигана, укравшего магнитолу. Не ел, не спал, общался с местной шпаной, и зоркими бабушками и просчитал карманного воришку. Разговорил свидетеля, который дал показания, облегчившие расследование уголовного дела. Паше лет двадцать шесть, наверное. Но тут не только в молодой энергии дело. Просто человек на своем месте. Ловит кайф от работы. И теперь у него тоже есть просто сногсшибательная новость.
