Джесси Келлерман - Зной

Глава одиннадцатая

— Простите мне этот schvitz[40], — сказал судья, — но если я не выхожу на корт до полудня, пробиться на него мне уже не светит.

Он провел обшлагом халата по лбу и помахал его полами. Сложением судья походил на котел: короткий, пузатый и пугающий в белой майке с треугольным вырезом и шерстяных свободных брюках. Он расхаживал по комнате, обмахиваясь лос-анджелесским «Календарем событий».

— Сукин сын таки задал мне жару — три сета вместо двух. Как правило, одного-двух. Но не сегодня. О нет. Я играл с ним не в полную силу, сам виноват. Однако тут уж ничего не поделаешь. Если каждый день в течение шести лет вбиваешь человека по уши в землю, то в конце концов проникаешься к нему не самыми лучшими чувствами. Игрок он кошмарный. Кошмарный. Подача, как у последнего feigelah[41]. Моя подача становится, что ни неделя, только лучше. Вы не поверите, но это так.

— Не сомневаюсь, судья, — сказал Уирли.

— Ну уж да уж, — ответил судья Капловиц. — Вижу, и юная леди головой покачивает. Ведь так, юная леди?

— Я верю вам, ваша честь.

— Сколько вам лет, юная леди?

— Тридцать шесть.

Услышав это, судья и сам покачал головой:

— Они с каждым днем все молодеют…

Он пнул попавшуюся ему под ноги ракетку плюхнулся в кресло и провел ладонью по своей голове, прилепив потные белые волосы к черепу Ступни его до пола не доставали.

— Помню время, когда и мне было тридцать шесть, — сообщил он. — Знаете, какой тогда был год, а, юная леди?

— Нет, ваша честь.

— Девятьсот пятьдесят четвертый. Вы в то время уже родились?

— Нет.

Судья подмигнул ей:

— Могу добавить, что мне это известно… — Он занялся тщательным досмотром своего стола. — Ну а как ты поживаешь, Стив?

— У меня все хорошо, судья.

— Отыграться не желаешь?

— Предложение очень любезное, — ответил Уирли. — Но, думаю, мне лучше не пробовать.

— В последний раз ты ни одного очка не взял.

— Совершенно верно, не взял.

— Пусть это тебя не тревожит, Стив, я все равно уважаю тебя как мужчину.

Судья наконец нашел, что искал, — ингалятор. Сделал два вдоха и на долгих тридцать секунд задержал дыхание.

— Бвуууу… Воняет эта штука хуже помойки, — пожаловался он. — Однако лучше все же нюхать ее, чем помирать.

— Совершенно верно, — сказала Глория.

Судья посмотрел на нее так, словно никакого ответа не ждал.

— Да, — сказал он, — да, юная леди, верно. Дожив до моих лет, начинаешь понимать: смерть вполне реальна. Разумеется, дело не в том, что во мне что-то разладилось. Но мои друзья?.. Пфф. Джентльмену, с которым я играю в теннис, тому, что подает, как feigelah, сорок девять лет. В прошлом году мы с ним вышли в полуфинал парного турнира нашего клуба. И все сбежались посмотреть на нашу игру, потому что мы были самой старой парой, когда-либо пробивавшейся так далеко. Не из-за него, он-то человек средних лет. Самыми старыми сделал нас мой возраст. Внучка пришла поболеть за меня с плакатиком «Убей их Капловиц».

Судья соскочил с кресла, схватил ракетку.

— Подавал я, — сказал он, показывая, как это делается, — потому что от него приличной подачи не дождешься. И представьте, при первом же ударе с лёта — все смотрят на нас, в том числе и моя внучка, — вы знаете, что он делает? — Судья помрачнел. — Сукин сын говорит: тайм-аут. А почему ему понадобился тайм-аут? Потому что у него сердечный приступ приключился.

Судья ударил ракеткой по ковру и показал пространству кулак:

— Я бы ему врезал. Если бы он не лежал на носилках.

— А вам удалось закончить игру? — спросила Глория.

— Закончить? Конечно, нет. Парный матч в одиночку не проведешь. Я попытался разжиться другим партнером, но они говорят: вы зарегистрированы вместе, значит, вместе и вылетаете. Я просил их, просил, они и слышать ничего не желали…

Усевшись в свое кресло, он покачал головой:

— Если хотите знать, в чем было дело, то таки мы побеждали перед этим три года подряд, и им надоело вывешивать на стене раздевалки имя Честера Капловица. Вот они и не позволили мне взять другого партнера — даром что моя внучка вызвалась составить мне компанию. Сукин он сын. Да я и один этот матч выиграл бы.

— Приятно слышать, что он вернулся на корт, — сказал Уирли.

— О, он поправился полностью, — ответил судья. — Собственно, я от него ничего другого и не ждал.

— Надеюсь, вы его не слишком сильно по корту гоняете, — сказала Глория.

— А его как ни гоняй, все слишком сильно будет, — сказал судья. — Вот, полюбуйтесь на него. — Он схватил стоявшую на столе обрамленную фотографию и протянул ее Глории: — Полюбуйтесь. Достаточно посмотреть на его руку чтобы понять, какая у него может быть подача.

Глорию фотография привела в замешательство.

— Это он?

— В полтора года, — сказал судья. — Только не говорите, что он — вылитый я. А то все это говорят.

— Так он — ваш сын, — сказала Глория.

— Наблюдая за его подачами, я иной раз думаю, что он — моя дочь.

— И вы довели вашего сына до сердечного приступа?

— Довел? Я его ни до чего не доводил. Он сам себя довел. — Судья отобрал у нее рамку. — Моя жена, да упокоит Господь ее душу, любила этот снимок. И заставила меня держать его на столе, хоть я и твердил ей: «Дотти, он мне не нравится, стоит мне взглянуть на него, я вспоминаю, какая у мальчишки паршивая подача». Однако ей хотелось, чтобы он здесь стоял, и потому, из уважения к ней…

Судья вылез из кресла.

— Вот у внучки моей подача фантастическая. На троих мужиков хватило бы. Такие штуки передаются через поколение. — Он положил рамку на стол, фотографией вниз. — Ладно, хватит о нем, поговорим о вашем деле.

Заняв место за столом, судья открыл папку и достал из нее заблаговременно посланную ему Уирли фотокопию свидетельства о смерти. Раскрыл очки для чтения, прочитал, шевеля губами, свидетельство, потом листок с заметками.

— Этот джентльмен, мистер Карл Перрейра, — судья взглянул на Глорию, — он ведь никому, кроме вас, не нужен. Это похоже на правду?

— Да, — подтвердила она.

— Угу. — Капловиц снял колпачок с лазоревого цвета автоматической ручки, промокнул мокрый лоб бумажным носовым платком. — И вы вернули сюда останки этого джентльмена?

— Съездила в Мексику и забрала их.

Судья присвистнул:

— Это ж черт знает какая даль.

— Да, ваша честь, вы правы.

— Вам, я так понимаю, нравится машину водить.

— Терпеть не могу, — сказала Глория.

— В таком случае вы очень великодушная женщина, раз решились проделать столь долгий путь.

Глория пожала плечами.

— А это то, что они вам дали. Свидетельство о смерти, отпечатанное на дерьмовой бумаге, и цепочка с крестиком. Это его цепочка?

— Вот тут я совершенно уверена, — сказала Глория.

Судья с интересом взглянул на нее:

— И готовы в этом поклясться?

Глория покраснела:

— Я… да. Сейчас?

— Я пошутил, юная леди. Клясться вы ни в чем не обязаны. — Он снова подмигнул ей и принял серьезный вид: — Вернувшись сюда, вы обратились к мистеру Уирли.

— Да.

— Ну-с, — сказал судья, — что и стало вашей первой ошибкой. Этот человек — не адвокат. Он даже и не человек. Верно, Стив?

— Полагаю, что верно, судья.

— Я знал Стива, еще когда он маленьким мальчиком был, — сообщил Глории Капловиц. — Его отец приходился мне другом. Настоящий южный джентльмен и единственный гой, заговоривший со мной в «Дель-Рио». Мы подали на этот ресторан в суд, и им пришлось открыть перед нами двери. Но разговаривать с нами они обязаны не были. А твой отец разговаривал, не правда ли, Стив?

— Правда.

— Что и принесло тебе огромную пользу, — сказал судья. И, указав ручкой на Глорию, прибавил: — Не говоря уж о вас.

— Я знаю, — согласилась она.

— Интересно, почему вы попросили о встрече со мной? Будь мистер Уирли настоящим адвокатом, он объяснил бы вам, что я ничего для вас сделать не могу. Он говорил это?

— Говорил, ваша честь.

— Ага, — произнес судья. И погрозил Уирли пальцем: — Ты опять за свое взялся, адвоката изображаешь. Ну что же, мисс Мендес, ваш консультант сказал вам правду. Дело мистера Перрейра перейдет в юрисдикцию государства — если оно захочет с ним связываться. И тем не менее вы здесь.

— Да.

— Вы хотите задать мне какие-то вопросы.

— В некотором роде, ваша честь.

— Что означает «в некотором роде»?

— Мне нужна помощь, — сказала она.

Судья положил ручку на стол.

— Система судов по делам о наследстве самостоятельна, независима и никакой помощи не предполагает.

— Это мне известно, — сказала Глория. — Но я подумала, может быть, у меня есть какая-то возможность сохранить…