Джесси Келлерман - Зной
— Сеньора. — Фахардо вздохнул, потянулся поперек нее к ремню безопасности, зацепив попутно ее грудь. И, вздохнув еще раз, расправил документ на руле: — Имя.
Она назвала имя.
— Дата рождения? Место рождения? Место работы? Образование?
Когда они закончили, Фахардо сложил свидетельство и вставил его между рукой Глории и урной. Она сидела неподвижно, лишь отвечала на его вопросы; мысль у нее в голове осталась всего одна: в твоих руках. Он в твоих руках.
— Вы не спите?
Она кивнула.
— Надо было подождать, — сказал Фахардо. — Я пытался помочь вам, сеньора.
Он запустил двигатель, вытянул, оглядываясь назад, шею. Сказал:
— Может быть, в следующий раз вы меня послушаетесь.
ЭТО НЕ ЧЕЛОВЕК; это украшение. Дурное.
Лиловый пластик. Лиловый пластический футбольный мяч.
Такому в доме престарелых самое место. Она покрепче сжала урну в ладони.
На миг ей показалось, что она услышала голос Карла. Жалуется — на что?
Нет.
Говорил не Карл.
Говорил Teniente. И проговорил он всю дорогу.
О трудностях работы «в забытой богом дыре». Об «отсутствии поддержки», о «долгих одиноких часах».
— Разве человеку годится так жить, а, сеньора? Я хочу сказать, уж вы-то меня понять можете, верно?
Невероятно, что можно вот так переносить труп. С таким удобством. Обычай, несомненно, порожденный прагматизмом.
Пещерный человек своей жене: «Я устал таскать повсюду тело твоей мамаши».
Жена пещерному человеку: «Успокойся и запали костерок…»
Он вылетает из пещеры, чиркает спичкой, и — вуаля! Рождается новый вид контейнера для хранения трупа.
Она засмеялась, короткими резкими порывами. То был не обычный ее смех, а что-то вроде визга заедающих тормозов.
Фахардо, решивший, что ей понравился только что рассказанный им анекдот, сказал:
— А до вас сразу дошло, верно?
Глория замотала головой, глядя ему в лицо, надрывно смеясь. Как можно быть таким идиотом?
— Еще один хотите? — спросил он.
Она кивнула и прикусила губу — грудь ее свело новой горячечной судорогой.
— Я еще и не начал, — сказал Фахардо, — а вы уж хохочете. Приятно смотреть, сеньора. А то видик у вас был какое-то время совсем никуда. Я за вас даже тревожиться начал. Все повторял себе: «Когда же она поймет, что жизнь — всего лишь длинный анекдот?» Ну, теперь вы поняли.
— Теперь поняла.
— И хорошо. — Он повернулся к дороге. — Скоро будем на месте. Вы можете заночевать в городе, а завтра уехать.
Глория потерла урну ладонью. Наступает ночь. Разглядеть что-нибудь ей уже удается всего футов на двадцать вперед, — разглядеть глаза каких-то млекопитающих, пойманные светом фар. Фахардо, похоже, в своей стихии, он уже переехал двух енотов.
Вдали показался Агуас-Вивас — помигивающее красное CIN.
— Я позволяю Луису включать эту штуку на ночь, — сказал Teniente. — Ему нравится засыпать при ее свете.
Они оставили машину у кинотеатра. Фахардо отвел Глорию в кабину киномеханика, разложил раскладушку, застелил суконным одеялом и предложил устраиваться как дома.
Все еще ошеломленная горем, она отыскала дорогу в ванную комнату. Прополоскала рот, умылась. Держатель бумажных полотенец был со стены сорван, поэтому она стерла лишнюю воду с лица ладонями, гадая, смылись ли с него крошечные частицы Карла.
Частицы Карла. Частикарлы.
На этот раз смех вырвался из нее, приняв форму рвоты. Она согнулась над раковиной, потом постаралась оттереть ее дочиста — смыть мерзкие, отвратительные струи страдания.
— Сеньора? — окликнул ее из-за двери Фахардо. — У вас все в порядке?
— Все, — ответила она.
— Мне показалось, что-то не так.
— Все так.
— Ну, тогда не буду вас беспокоить.
Она подождала, пока он утопает, омылась и вернулась в будку, чтобы наконец заснуть.
Teniente сидел на краю раскладушки, развязывая шнурки ботинок. Рубашку он уже снял, оставшись в одной майке; мягкие, смуглые, безволосые плечи его вздувались, точно круглые ириски.
— В ситуациях, подобных этой… Жизнь тяжела, сеньора, так тяжела, и нам следует принимать утешение там, где удается его найти.
— Что вы делаете?
Он выпустил шнурки из пальцев.
— Я могу и не разуваться, если хотите. — Фахардо откинулся на раскладушку. — У вас такой вид, сеньора, точно вы того и гляди упадете.
Он похлопал ладонью по матрасу:
— Вы лучше присядьте.
И начал расстегивать брючный ремень.
Глория вылетела из кинотеатра прежде, чем он успел встать.
— Сеньора! — Уже сидя в машине, она увидела в боковое зеркальце, как Фахардо бежит, застегивая штаны, по улице. — Куда же вы!
Она подняла стекло и сунула ключ в гнездо зажигания, как раз когда он, подбежав к машине, постучал в ее окно.
— Вернитесь в здание. В такое время здесь ездить нельзя, это слишком опасно. В прошлом году одной женщине горло перерезали. Послушайте меня, сеньора…
Глория проверила: урна лежит на пассажирском сиденье. Свидетельство о смерти — в кармане. Два талисмана, доказывающие, что миссию свою она выполнила и возвращаться сюда ей никогда больше не придется.
Урна одобрительно кивнула ей: поезжай. Выбирайся отсюда. Глория включила двигатель и тронула машину с места.
— Сеньора! Я не пытаюсь надуть вас! Послушайте, мы не поняли друг друга, вы совсем не то обо мне подумали, поэтому — Seño — какого xepa!
Заднее колесо машины проехалось по его ступне. Хорошо он хоть разуться не успел, подумала Глория.
Глава десятая
Она вела машину всю ночь, прорываясь сквозь усталость, и добралась до дома к пяти утра. Четыре часа сна — вот и все, чем ей пришлось удовольствоваться, прежде чем ее разбудил осуждающий взгляд стоявшей на туалетном столике урны.
Глория полежала в постели, вполуха слушая радио, бубнившее под аккомпанемент птичьего пения. Отсутствовала она лишь один день, но за это время все переменилось. Лос-Анджелес почти успокоился. Новости опять стали бессодержательными. Карл покоился в его вместилище; она больше не знала, есть ли у нее работа, и чувствовала себя победительницей в отдающей патологией игре «мусорщик идет на охоту».
Она встала, надела халат, поставила вариться кофе и позвонила Реджи Солту.
— Быстро ты управилась, Гиги.
Неподалеку от него кто-то закричал, требуя помощи.
— Подожди, — сказал Реджи и взревел: — Помогите ему, пока эта херотень не рухнула! Прибираемся, — пояснил, вернувшись на линию, Реджи. — С «Уоттсских башен»[39] чего только не попадало, теперь все это собирают в мешки, чтобы потом прилепить обратно.
— Сегодня утром случился еще один повторный толчок, — сказала Глория. — Я в это время в ванной была.
— При каждом из них снова отваливается какое-нибудь дерьмо, и людям приходится бежать к фургону за добавочными мешками. Эти ребята даже не муниципальные служащие — здешние добровольцы. Я тут что-то вроде начальника летнего лагеря. А, черт.
Громкий лязг.
— Там все в порядке? — спросила Глория.
— У тебя ко мне какой-то вопрос есть, Гиги?
Она рассказала ему о поездке, опустив романтический эпизод с Фахардо. Поначалу она думала, что Реджи ее не слушает — он то и дело просил подождать и отвлекался на что-то, — однако, закончив, услышала:
— Исусе, ну ты и боец. Поспорить готов, он таки сделал на тебя пару заходов, верно?
— Нет, — ответила Глория, — но я все же предпочла бы больше туда не ездить.
— И не езди.
— Я рассчитывала привезти сюда тело.
— По-моему, получилось даже лучше. Представь себе, как ты грузишь его в багажник.
— А по-моему, кремация без чьего-либо разрешения незаконна.
— Только не для мексиканцев, — ответил Реджи. — На самом-то деле я примерно такую историю услышать и ожидал. Ты даже не представляешь, какая у них там процедурная трясина.
— Дело не в трясине, а всего в одном человеке, оказавшемся безголовым идиотом.
— Ты только на меня-то особо не серчай, — сказал Реджи. — Это ж твои соплеменники.
Такова была еще одна представлявшаяся ей несносной особенность Реджи: его уверенность в том, что раз он черный — и женат на ней, — то имеет право молоть любую оскорбительную чушь, какая только влезет ему в голову. Точно так же он, заявившись домой в час, слишком поздний для чего бы то ни было, говорил, что по времени цветных людей нисколько не запозднился.
— Я вот никогда не опаздываю, — однажды сказала она ему. — Зато историчка в нашей средней школе опаздывала куда бы то ни было хронически, а она была еврейкой.
— Ладно. Тогда по времени национальных меньшинств.
Она напомнила Реджи о его маниакально пунктуальном партнере-корейце.
