Елена Михалкова - Восемь бусин на тонкой ниточке
Они вошли под своды леса, и Марфа сразу свернула на широкую тропинку. Коза весело бежала перед ней, словно собака на поводке.
– Будешь отводить Джольку на выпас, – продолжала старуха. – Встаешь ты рано, это хорошо.
Как встанешь – так и иди с ней, только не забудь напоить. Если жаркий день, то надо забирать ее часов в одиннадцать – козы жару не любят. А потом, как зной спадет, снова веди в лес.
Они шли уже минут десять. То тут, то там начали попадаться овраги, поросшие малинником и заваленные буреломом. Вдоль тропинки высились сторожевые ели, а за ними местами начинался совсем уж непролазный лес.
«Если это еще не чаща, то что?» – думала Маша, с интересом оглядываясь по сторонам и вдыхая полной грудью звонкий смолистый воздух.
– Стой! – обернулась Марфа. – Смотри: здесь иди осторожно! Рабочие, когда строили дом, рыли яму, чтобы набрать песка. Да не придумали ничего лучше, как выкопать ее у самой тропы. Вырыть вырыли, а обратно, поганцы, не закопали.
В двух шагах справа от дорожки виднелся глубокий темный провал. По ближнему краю были заботливо воткнуты колышки с привязанными к ним красными тряпочками. Маша догадалась, что это дело рук старухи.
– Хоть никто здесь не ходит, кроме меня, но неровен час, какой пьянчужка забредет в лес и свалится, – проворчала та. – Засыпать бы надо, да все не соберусь.
Сумрачный ельник вокруг них вдруг сменился березняком, и лес преобразился: посветлел, заиграл светло-зелеными и золотистыми пятнами.
– Почти пришли, – обрадовала Олейникова. – Сейчас на тот пригорок заберемся, и все. Ну, Джолька, вот твое сегодняшнее пастбище. Веди себя хорошо!
Старуха показала, как привязывать козу, и они двинулись обратно. Теперь Марфа засыпала Машу вопросами о ее жизни. Казалось, ей интересно все – и Машино детство, и ее брак, и работа… Она сочно хохотала над рассказом о собачке Леметине и не совсем прилично выразилась о Белле Андреевне.
– Марфа Степановна! – воскликнула несколько шокированная Маша.
– Не обращай внимания, – бодро сказала старуха. – Наследие колхозного детства.
Меньше всего она сейчас походила на ту благонравную святошу, какой предстала утром. Ее хриплый смех оглашал лес, и Маша, глядя на тетушку, тоже веселилась.
Несмотря на слова Бориса, она и на секунду не допускала вероятности, что состояние Олейниковой достанется ей. И потому Машу не сковывала необходимость выставить себя с лучшей стороны. Марфа ей нравилась. Но только не та богобоязненная старуха, что собиралась уйти в монастырь, а веселая, полная жизни женщина, которая размашисто шагала по тропинке перед ней.
– Ох, рассмешила ты меня, – вздохнула Марфа, утирая слезы. – Хоть и жаль мне, деточка моя, что ты развелась, но понять тебя можно: муж при материнской юбке хуже трусливого кобеля. От кобеля хоть какой-то прок есть: он по трусости своей будет дом охранять от чужаков. А от такого мужа какая польза?
Она вытерла пот со лба краем платка.
– Уф, жара нападает. Можно на реку сегодня сходить, освежиться.
– Иннокентий говорит, там течение опасное, – без задней мысли сказала Маша.
– Ничего особенно опасного там нет, – отмахнулась Марфа. – Течение как течение. Омуты встречаются, это да.
– Но Марк, – осторожно напомнила Маша, – Марк Освальд…
Марфа остановилась так резко, что Успенская врезалась ей в спину. Когда старуха обернулась, на лице ее не осталось ни следа веселья. Оно даже испугало Машу.
– Что – Марк? – каркнула Марфа.
– Он утонул, – чувствуя себя неловко, сказала Маша. – Так мне рассказывали.
Старуха покачала головой.
– Марк не утонул. Он… – она закончила фразу, будто обрубила, – он покончил с собой.
– Покончил с собой? – потрясенно переспросила Маша и сразу поняла, каким ударом для верующей Марфы должен был стать поступок племянника. – Боже мой, какое горе. Мне очень жаль, Марфа Степановна.
– Да. Мне тоже.
Старуха отвернулась и до самого дома больше не проронила ни слова.
«Вот почему у меня было ощущение недоговоренности от рассказа Лены Коровкиной, – думала Маша. – Она сказала, что Марк погиб, но не сказала, как именно. Самоубийство… Быть может, поэтому они не встречались десять лет? Что же у них случилось на юбилее Марфы?»
Отчего-то смерть Марка Освальда, случившаяся много лет назад, не давала ей покоя. Странно, что никто не сказал ей правды – во всяком случае, полной правды. Коровкины упомянули о несчастном случае. Иннокентий Анциферов предупредил, что купаться на реке опасно, особенно ночью. И только Марфа назвала вещи своими именами, но не пожелала рассказывать подробности.
Забежав на кухню освежиться после лесного похода, Маша столкнулась с Нютой. Девушка только приготовила клюквенный морс, и Маша с благодарностью приняла кружку кисловатого освежающего напитка.
– Морс очень полезен! – поделилась Нюта. – На зиму я всегда запасаю клюкву и варю морс для Иннокентия. Он работает со студентами, ему обязательно нужно укреплять иммунитет.
– Вы очень заботливая жена, – думая о Марке Освальде, сказала Маша.
Нюта зарделась от удовольствия.
– Называйте меня на «ты», пожалуйста, – попросила она. – Просто мне в удовольствие делать приятное Кеше. Это ведь и есть основа семьи, правда? Когда мужу и жене приятно ухаживать друг за другом?
Она выжидательно посмотрела на Машу, словно именно Успенская была специалистом по основам брака.
– Наверное, – согласилась Маша. – Не знаю, Нюта, я слишком недолго была замужем.
– А я уже долго, – простодушно похвасталась та.
Маша про себя улыбнулась Нютиному представлению о длительности брака. Что такое «долго» для такой молоденькой девушки, как она?
«Интересно, рассказывал ли Иннокентий своей молодой жене о прошлом их семьи?»
– Скажи, пожалуйста, – спросила она в лоб, – ты не знаешь, отчего Марк Освальд покончил с собой?
Жена Анциферова ничуть не удивилась ее вопросу.
– Конечно, знаю. Меня тогда здесь не было, но про Марка всем известно. Он развелся с женой. Ева ему изменяла, а Марк об этом узнал.
– Значит, все из-за развода?
– Ну да. Такие сильные мужчины часто оказываются слабаками. Когда я работала в поликлинике, то узнала, что первыми падают в обморок от укола высокие и крепкие пациенты. Они совсем-совсем не умеют терпеть боль. Мне кажется, Марк был такой же. Уверена, ему каждый раз приходилось нюхать нашатырь, когда надо было взять кровь на анализ.
Нюта хихикнула. Маше стало неприятно. Каким бы ни был Марк Освальд, вряд ли он заслужил, чтобы его смерть обсуждали с насмешкой.
Об этом она и сказала Нюте Анциферовой. Но девушка не смутилась. Она пожала плечами и заметила:
– Марк должен был один раз как следует отлупить Еву за ее измены. Тогда она бы его зауважала, и они прожили бы еще много лет в счастливом браке. А все эти его страдания только убеждали ее, что он тряпка. Таким, как Ева, нужна крепкая рука с кнутом, чтобы они могли целовать ее.
Не обращая внимания на удивленный взгляд Маши, Нюта налила себе морса, осушила стакан и вытерла розовые усы.
– Пойду погляжу, как там мой Кеша, – с нежностью сказала она. – Бедненький, весь изволновался из-за Марфы.
И ушла, обнимая двумя руками живот.
«Пожалуй, не такая уж она и глупенькая девочка, как мне показалось, – вынуждена была признать Маша, в глубине души согласная с характеристикой, данной Еве. – Немножко черствая, может быть… Но это в силу возраста».
Она подвинула к себе стакан с морсом. И тут за окном раздался вопль.
В вопле слышались гнев и ярость. Самое удивительное заключалось в том, что кричал Иннокентий.
Маша подбежала к окну, высунулась наружу, и ей открылось поразительное зрелище.
Окна кухни выходили на задний двор, где был загон со свиньей. Посреди загона по щиколотку в грязи стоял Анциферов в широких, совершенно клоунских штанах. Рубашка-косоворотка была художественно заляпана брызгами. Бороденка воинственно топорщилась, а в руках Иннокентий сжимал лопату, которой отчаянно отмахивался от свиньи.
Дульсинея негодовала. Даже человек, плохо разбирающийся в свиньях, мог бы прочесть на ее физиономии, как она ненавидит всех философов вообще и конкретно этого в частности. На глазах Маши хавронья с громким хрюканьем отбежала в угол загона и остановилась там, пригнув пятачок к земле. Вид у нее был крайне зловещий.
– Не сметь! – взвизгнул Иннокентий. – Фу! Нельзя!
Отрывисто хрюкнув, Дульсинея мотнула головой и сорвалась с места. Необъятное брюхо ее раскачивалось, как мешок. Словно бык на корриде, она подлетела к Иннокентию, боднула его под коленками и тотчас отскочила, обдав врага грязью.
Анциферов издал новый вопль, еще громче того, который заставил Машу выглянуть из кухни.
На крик к нему уже бежала Нюта.
– Господи, Кеша, что случилось?
– Свинья! – прорычал Иннокентий, не сводя глаз с боевой Дульсинеи. – Случилась свинья!
