Бабочка, выкованная из стали - Екатерина Николаевна Островская
— А чиновник?
— Чиновник получил условный срок, естественно, никакой конфискации. Правда, судом был назначен какой-то мизерный штраф. Сейчас он в Дубае живет. А может, и не в Дубае. Еще вопросы есть?
— Нет. Спасибо, вы очень помогли следствию.
— Я? — испуганно прошептал в трубку адвокат.
— И про справку о беременности забудьте, — продолжил Игорь. — Я слышал как-то про одну девушку, которая представила студенту морской академии справку о беременности, а тот и вовсе не мог вспомнить, случился ли вообще у них секс, помнил только, что пьяным был. Потом девушка призналась, что врачи ошиблись. Вот так и получается: кто-то ошибается, а вот осадочек все равно остается.
Адвокат молчал в трубочку, а потом сказал своим обычным, очень деловым голосом:
— Я вас понял, обязательно приму к сведению.
Разговор закончился, и говорить больше не хотелось ни о чем. Даже думать не хотелось ни о чем, кроме Лены и произошедшем между ними ночью. Конечно, все случилось внезапно, но если бы не это, то Игорь упустил бы главное, что появилось у него в последнее время и о чем он боялся даже подумать: он упустил бы любовь. Теперь Гончаров уже не сомневался, что любит эту девушку, и, вероятно, уже давно — с того момента, как увидел ее впервые. Но почему-то он старался исключить такую возможность, как будто намеренно уверяя себя в том, что в сорок два года никакой мужчина уже не может любить пылко и страстно, тем более если он подполковник полиции. Но теперь он вспоминал ее образ, ее фигуру и походку, ее лицо и улыбку и то, как пахнет ее тело. И не хотелось думать ни о чем другом… Только о ней — о своей любви.
Включился старенький селектор, и голос секретарши произнес:
— Товарищ подполковник, тут снова адвокат Беседин. Он принес доверенность от задержанной…
— Пусть заходит.
Игорь взял лист бумаги, пробежал глазами короткий текст и написал в левом верхнем углу: Не возражаю. Выдать телефонный аппарат адвокату Беседину Л. С. с соблюдением всех формальностей, — и поставил свою подпись.
Адвокат протянул руку, чтобы забрать доверенность, но Гончаров отодвинул лист на противоположный угол стола.
Ларион Семенович поднял на него удивленные глаза, не понимая, что происходит. А Гончаров спросил:
— Случайно, это не от вашей конторы летал в Омск адвокат, чтобы встретиться в СИЗО с бывшим ректором Университета промышленных технологий?
Беседин напрягся и ответил не сразу:
— Это вы о чем?
— О том, что сейчас этой историей заинтересовались на самом высоком уровне.
Теперь Гончаров уже не сомневался, что Лена, когда обратилась в одну из самых известных адвокатских контор, пришла именно к Беседину.
Адвокат обернулся на дверь, почесал кончик носа, нагнулся над столом, чтобы быть поближе к Гончарову, и произнес тихо:
— Там с самого начала на самом высоком уровне. Вы что же думаете, что опера из Омска приехали сюда и задержали в аэропорту уважаемого человека просто так, без приказа очень высокого начальства? Я понял это сразу, отказаться хотел, но Людмила Федосеевна так просила, так просила, что…
— Какая Людмила Федосеевна? — не понял подполковник.
— Полозова — проректор Промтеха по учебной работе.
— Но летали вы не с ней?
— Летал я с Леночкой Смирновой. Очень хорошая девушка, скажу я вам. И красавица к тому же. Она очень переживает за Владимира Петровича. Но сделать, к сожалению, ничего нельзя… По крайней мере, не в моих это силах. Вы сами подумайте, постарайтесь представить ситуацию, когда на процедуру очной ставки должны привести Дроздова, чтобы подследственная, давшая на него показания, опознала в нем идейного руководителя и организатора преступления. Омский следственный комитет подогнал в комнату четверых мужчин, чтобы представить их женщине вместе с семидесятипятилетним Владимиром Петровичем. Каждому из подставных едва ли больше сорока. На одном так вообще форменные милицейские брюки… В смысле полицейские брюки с узким лампасом. На другом куртка ремонтника с надписью на спине «Омскэнерго». Я выразил свой протест и пообещал, что отражу эти вопиющие факты в протоколе. Заменили. С одного сняли куртку, с другого брюки снимать не стали, а заменили его на двух действительно пожилых: один с сильным запахом перегара, а у второго из-под воротника рубашки торчала застиранная тельняшка. Привели Владимира Петровича, гладко выбритого и причесанного. На нем был кожаный пиджак и вельветовые брюки, сшитые в Европе… Поверьте мне, я в этом немножечко понимаю. Так вот эта дамочка тщательно рассматривала каждого, остановилась перед Дроздовым, долго вглядывалась, а потом указала на застиранного матроса. «Этот! — уверенно произнесла она и добавила: — Кажется». Потом она уже стала объяснять, что когда встречалась с бывшим ректором и передавала ему деньги, то находилась в угнетенном психоэмоциональном состоянии, а потому внешность Дроздова помнит плохо. Ей попытались подсказать, что надо говорить, но я снимал весь процесс на камеру мобильного. Дамочка расписалась в протоколе, а на меня тут же начался наезд… Я не стал спорить, просто ушел. Ровно через три с половиной часа позвонил мой приятель, который возглавляет нашу местную городскую коллегию адвокатов, и сказал, что меня заказали.
— В каком смысле? — не понял Гончаров. — Кто-то захотел вас убить?
— Нет, от моего друга потребовали найти возможность лишить меня лицензии, а еще лучше подставить под статью: мол, я вымогаю деньги у своих клиентов якобы на взятку судьям. Я поинтересовался, кто ему звонил. И друг ответил, что мне лучше не знать. Вот я и подумал, что, предположим, с провокацией против меня у них не пройдет, но ведь можно на чем-то другом подставить: у меня дочка в юридической службе мэрии. Внук через год школу заканчивает, собирается поступать в Академию госслужбы. Я не то что испугался, хотя и не без этого. И просто подумал… то есть очень удивился. Кому мешает бывший ректор?.. Старый, заслуженный человек… И кто эта дамочка, которая его обвинила? Она молодая, симпатичная даже, но круглая дура: она говорить-то правильно не умеет; у нее «волнительный» вместо «волнующий»,
