Продавец вечности - Анна и Сергей Литвиновы
В итоге получила место на самой обочине сектора luxury — в дорогом СПА-салоне. Ей выдали красивую форму, оформили скидку на маникюр с массажами и выдали бесплатный ски-пасс. Работа, правда, оказалась скучнейшая: набирать клиентам ванны (хвоя, бишофит, морская соль), помогать в них забраться и подавать полотенца.
Салон располагался при пятизвездочном отеле, и публика здесь собиралась изысканная. «Бентли» на парковке и бриллианты на часах кружили головы. С клиентками-дамами сотрудницы общались холодно-вежливо, зато перед клиентами-мужчинами стелились. Кто плавал мельче, старался за чаевые. Остальные надеялись очаровать, поразить, влюбить, женить.
Маша поневоле втянулась во всеобщий марафон. Перед каждой сменой она тщательно укладывала волосы, красилась. Полотенца подавала с голливудской улыбкой, всегда старалась сказать клиенту приятное, чем-то порадовать.
Но тягаться со свежими, юными коллегами оказалось нереально. Изюминки-чертовинки в ней не имелось, апгрейда, омоложений-подтяжек Маша не делала, острое словцо к месту ввернуть не могла, кокетничать не научилась. Заезжие богачи равнодушно давали на чай, но никто не смотрел на нее с вожделением — воспринимали ее как персонал, безмолвную «подай-принеси».
«А ведь могла бы с Денисом по всему миру ездить! Сама бы сейчас по крутым салонам ходила, а все мне прислуживали!» — переживала Маша.
Собственное жалкое положение ее задевало, тем более кругом столько богачей: в люксовых отелях живут или в собственные огромные особняки приезжают.
Ей тоже хотелось вести расслабленную жизнь рантье — слушать на балконе записи фортепьянных концертов в исполнении Дениса, пить белое вино со льдом и снисходительно хвалить помощницу по хозяйству за вкусный ужин. Но вместо этого на работе весь день на ногах, да еще дома то полы приходится драить, то унитаз мыть. А когда вдруг розетка ломалась или котел работать переставал — вообще хоть плачь.
Сосед помогал, но ворчал:
— Некогда мне! Мужа себе найди, пусть он возится.
— Ой, а у вас «мужья на час» есть? Ну, фирмы такие, где можно помощь по хозяйству заказать?
— У нас не столица, а курорт. Рес-пе-кта-бель-ный. Нормальный местный никогда не пойдет прочищать канализацию, если можно работать лыжным инструктором.
— Да мне не обязательно нормального, — развеселилась Маша. — Лишь бы гвоздь умел забить.
— Ну, алкаша приваживать я тоже не позволю, — отбрил дедок. — И так одна-одинешенька на окраине живешь. — Он задумался. — Есть у меня один знакомец — Василич. Человек хороший, но блаженный.
— Это в каком смысле? — испугалась Маша.
— Живет один, в лесу. Говорит, что язык птиц понимает: разговаривает с ними — они в ответ что-то чирикают. Но руки золотые.
— Представляю, как от вашего протеже пахнет, — сморщила нос Маша.
— У него сруб рядом с водопадом, — усмехнулся сосед. — И моется там, и вещи свои стирает.
— А зимой?
— До белых мух в своей времянке сидит. Только когда совсем морозы, в Сочи перебирается. У него там квартира.
— Ну-у… зовите вашего аборигена.
Когда Маша увидела Василича, решила: настоящий йети — длинные волосы, борода, усищи, рубашка из холстины, лицо обветренное, ручищи огромные, натруженные. Но глаза (пусть прятались под огромными бровями-кустами) глядели осмысленно. И Ванессу Мэй он попросил выключить.
— Почему? — удивилась Маша.
— Не люблю суррогаты, — поморщился гость.
Она улыбнулась, поставила Первый концерт Чайковского (за роялем, конечно, Денис). Абориген кивнул:
— Нормально, — и отправился воевать с подтекающим котлом.
Потом выпили чаю. Василич не чурался застольной беседы.
— А правда, что вы прямо в глухом лесу живете? — первым делом спросила Маша.
— Правда.
— Убеждения? — Она подмигнула: — Или от кого-то прячетесь?
Он пожал плечами:
— Ни от кого не прячусь, но людей не люблю.
— Почему?
— Вечно у вас театр: то одна декорация, то другая. И самому актерствовать надо. А в лесу — все настоящее: яркие краски, тишина, никто тебя не трогает.
Она прищурилась:
— А живете на что? Натуральное хозяйство?
— Пчелы есть. Апельсины, мандарины, кумкват сажаю. Травы собираю, грибы. Покупателей хватает.
— Все равно должна быть причина, чтоб отшельником стать. Вас по бизнесу кинули? Или любовь несчастная?
— Нет никакой причины. Я просто никогда особо не умел общаться с людьми, но долго пытался: учился, работал, тусовки-вечеринки. И вечно через силу! Сижу в кафе, ем эрзац-еду, дышу дымом. А годам к сорока наконец решил: зачем через себя переступать? И сбежал, построил хижину. В пяти километрах от ближайшей цивилизации чувствую себя просто отлично.
— Но как же без цивилизации? А готовить? Книжку вечером почитать? Или если вдруг к врачу срочно надо?!
— Газовая плитка. Генератор. Квадроцикл. А в телевизоре или ванне-джакузи я не нуждаюсь.
Он взглянул проницательно:
— А вот вы, по-моему, точно сбежали от несчастной любви.
Маша никому на Розе Хутор не рассказывала про Дениса, и Василича-йети видела впервые в жизни. Но она так давно ни с кем не говорила — о себе! На работе вечное чирик-чирик ни о чем, с соседями — тоже только о текущем.
Поэтому не удержалась и выложила — как на духу.
— Это тот Денис, который сейчас Чайковского играл? — уточнил новый знакомец.
— Да, да! Это мой одноклассник! Он так меня любил, а я оказалась дурочкой!
— И вы надеетесь, что можно обернуть время вспять? — улыбнулся Василич. — Заполучить Дениса?
— Не знаю, на что надеюсь, — печально вздохнула Маша. — Просто сижу на балконе, слушаю, как он играет, и мне очень хорошо.
— В следующий раз я вам диск Евгения Кисина принесу.
— Откуда он — в вашем натуральном хозяйстве?
— Закажу.
— Спасибо.
Маша встала из-за стола. Настроение испортилось.
— Сколько я вам должна?
Он пожал плечами:
— С девушек не беру.
Машу ужасно раздражала эта местная фразочка. Деньгами не возьмет, зато приставать будет.
Но йети, оказалось, не только язык птиц понимал, но и ее мысль тоже смог прочитать. Он усмехнулся:
— Приставать не собираюсь. Куда мне со звездой Денисом тягаться!
Вот — рассказала на свою голову!
Она поджала губы и вышла проводить своего «мужа на час» за калитку. Время еще не позднее, даже не смеркалось, но из лесу вдруг показался Джек.
Маша к тому времени собаку почти приручила. Погладить себя самоед по-прежнему не позволял, но на нее рычать-щериться перестал. А на гостя — оскалился. Потом прижал уши и начал угрожающе подступать.
— Осторожнее! — перепугалась Маша.
Но абориген, отстранив ее своей лапищей, молча стоял и ждал приближения пса.
— Он вас порвет! — пискнула хозяйка.
Но суровая поступь Джека становилась все неуверенней. Яростный лай поменял тональность и обратился в скулеж. Однако пес не отступал — продолжал, будто под гипнозом, приближаться. Когда он оказался в шаге от них, Василич приказал:
— Сядь.
Джек повиновался,
