Пол Бенджамин - Пропущенный мяч

Мы подошли к заброшенной хижине прораба. Белый Галстук открыл дверь и сказал:

— Вот твоя новая квартира, Клейн. Ты привыкнешь к ней за две недели.

— Великолепно, — вежливо сказал я. — Когда вы доставите мое пианино? Я не хочу утратить беглость пальцев.

— На твоем месте я бы не шутил, — сказал Спортивный Костюм. — Ты не понимаешь своего счастья. Я даже начинаю завидовать. По всем правилам тебе давно пора подохнуть. Но по каким-то причинам старик решил подарить тебе жизнь.

— Такая щедрость делает его достойным претендентом на Нобелевскую премию за вклад в дело мира.

Не обращая внимания на мои слова, Спортивный Костюм продолжал:

— Ты остаешься в живых, но это не значит, что ты будешь здесь развлекаться. Есть много способов сохранить человеку жизнь, которые гораздо хуже, чем смерть. Один промах — и ты будешь умолять нас пустить тебе пулю в лоб. Смерть покажется тебе отдыхом на Бермудах по сравнению с тем, что тебя ждет.

Комнатушка была небольшая, примерно три на пять квадратных метров, сырая и пыльная, в ней пахло сгнившим деревом. При свете электрического фонарика я разглядывал стол, несколько стульев и старые бухгалтерские книги. Эта грязная нора совсем не подходила для сцены спектакля с моим участием. Здесь негде будет развернуться, особенно когда на тебя смотрит дуло пистолета. Я начал смиряться с неизбежностью долгого пребывания здесь, но тут мне улыбнулась удача. Спортивный Костюм и Белый Галстук ушли. Они сказали Кожаному Пиджаку, что пойдут за жратвой и вернутся через часок. Тот попросил их купить ему сандвич с сосиской и пива. Мы остались одни, и мои шансы существенно возросли, но радоваться было рано. Предстояло найти способ завязать драку, не особенно рискуя своим черепом.

Пиджак сел на стул около двери, в одной руке фонарь, направленный мне в глаза, в другой — пистолет, глядящий мне в лоб. Я сел на пол в углу, отвернувшись от резкого света лампы. На воле стрекотали сверчки и время от времени квакали лягушки. Их кваканье напоминало звук старинного китайского инструмента с одной струной. Минут пять-шесть прошли в полном молчании. Я слушал, как мой юный друг энергично работает челюстями, перемалывая жевательную резинку.

— Эй, Энди, — сказал я. — Мне не дает покоя одна мысль. Ты мне не ответишь на маленький вопрос?

— Какой?

— Интересно, какие ощущения это вызывает?

— Что?

— Быть педиком.

— Не понимаю, о чем ты.

— Понимаешь, Энди. Хвастаешься своими мускулами, а сам голубой. Голубее не бывает.

— Я не обязан выслушивать твою брехню, недоносок.

— Тогда попробуй заставить меня замолчать. Я могу говорить что захочу. А такому вшивому пидору, как ты, нечем заткнуть мне пасть.

— Еще одно слово, и ты о нем пожалеешь.

Я надул губки:

— Фи, противный, какой ты грубый и неженственный.

В ответ он выстрелил, пуля ударилась в стену над моей головой.

Я продолжал кривляться:

— Энди, крошка, ты меня совсем не любишь.

— Если не уймешься, я прицелюсь поточнее.

— Ты не можешь меня убить. Тебе приказано оставить меня в живых. Если ты не выполнишь приказ, тебе придется не лучше, чем мне.

— Не надейся, козел вонючий. Мне никто не приказывает. Если я продырявлю твою башку, меня наградят медалью.

— Что ж ты не стреляешь, моя киска? Угрожать пистолетом человеку, у которого связаны руки, это действительно дело для настоящего мужчины. Что верно, то верно. Так могут поступать только жалкие гомики, как ты. Все козыри в твоей колоде.

— Я сделаю из тебя котлету в любом месте и в любой час.

— Почему бы не сейчас, сынок? Или боишься попортить свою хорошенькую мордашку? У тебя был такой грозный вид, когда ты избивал беззащитного человека, но, по правде говоря, ты не слишком силен в драке. Тебе бы только со старушками кулачками размахивать.

Я впадал в отчаянье. Он не поддастся на провокацию, и я останусь связанным до прихода Белого Галстука и Спортивного Костюма. Но все-таки мне удалось вывести его из себя. Он положил фонарь на стол так, чтобы свет падал на меня, встал и засунул пистолет за пояс.

— Встать, сукин сын! — взревел он. — Я дам тебе урок, который ты нескоро забудешь.

Я встал напротив него. Он стоял спиной к свету, и я различал только контур тела, не видя глаз. Но мне необязательно было видеть их выражение, чтобы угадать, что сейчас произойдет. Он занес руку и со всей силы ударил меня в подбородок. Это был неплохой выпад, и мне даже показалось, что он сломал мне челюсть. Я отпрянул, пошатнувшись, и прислонился к стене. Каким-то образом мне удалось сохранить равновесие. Это было главное. Я знал, что если выдержу его лучший прямой удар, то ему крышка. И он тоже знал это.

— Если это все, что ты умеешь, красавчик Энди, — произнес я, превозмогая боль, — тебе следует записаться на курсы боди-билдинга Чарльза Атласа. Твой кулачок не повредит и моей бабушке, а она весит сорок пять кило.

Он был взбешен до крайности. Столько лет он безнаказанно колотил людей и впервые нарвался на типа, который осмелился ему сопротивляться. Беда с этими упрямыми баранами. Они так привыкли бить людей слабее себя, что в конце концов у них возникает ложное представление о собственной силе. Я не был стариком бакалейщиком с соседней улицы. Я был чуть больше Энди и гораздо опытнее его. Этого было достаточно, чтобы задеть его тщеславие и заставить совершать ошибки одну за другой.

— Никто не смеет так со мной разговаривать! — взорвался он. — Слышишь? Тебе это с рук не сойдет!

Как и раньше, в заповеднике, он бросился на меня издалека, и я смог, пригнувшись, избежать прямого выпада. Мои связанные руки образовали двойной кулак, и я вложил в удар всю свою силу и злость. Он отлетел, опрокинул по пути стол и фонарь, погрузив комнатушку в непроглядную тьму. Я кинулся к двери, но он успел вытянуть руку, когда я перепрыгивал через порог. Я тяжело рухнул на гравий, не имея возможности смягчить падение руками, и тут же быстро поднялся. Я задыхался. Если я дам ему время очухаться и вытащить пистолет, все будет кончено. Ночь была лунной, светлой, и поблизости не было деревьев, чтобы укрыться. Я должен был уйти от него как можно дальше.

Я побежал. Но парень был быстрее и моложе. Под ногами яростно хрустели камешки — преследователь приближался. Я понял, что мне не спастись. Подчинившись внезапному импульсу, я решил остановиться. Если не получается бежать быстрее, чем он, надо взять его внезапностью. Я резко затормозил и замер, постаравшись как можно сильнее упереться ногами в землю, и поднял руки как для удара бейсбольной битой, целясь в голову. Энди бежал прямо на меня, и в момент столкновения я почувствовал, как лицевые кости соперника разбиваются вдребезги, как стекло. Врезавшись в меня, как в кирпичную стену, он рухнул, вопя от боли. Но и на этот раз противник не сдался. Им двигал животный инстинкт зверя, боровшегося за свою жизнь. Он поднялся, ослепленный болью и яростью, и снова бросился на меня. Мои глаза уже свыклись с темнотой, и я видел, где мы находимся. У меня не было времени отбежать. Я сделал только один шаг, Энди перелетел через край котлована и свалился на дно.

Несколько минут я не шевелился. Я оставался на месте, не в силах перевести дух. Потом меня охватила дрожь. Я не хотел этого, но тело вышло из-под моего контроля. Мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание. Я опустился на колени, и меня вырвало. Не знаю точно, то ли я блевал, то ли рыдал. Легкие жгло как огнем, грудь жестоко болела. Если бы я вовремя не остановился, сказал я себе, я первым бы оказался на дне котлована. Но это было уже не важно. Слишком много мертвецов — с меня хватит на всю оставшуюся жизнь. Мне многим пришлось пожертвовать ради того, чтобы остаться в живых. Я стал убийцей. Я ничего больше не понимал.

Через десять — пятнадцать минут я немного успокоился. У меня хватило здравого смысла, чтобы понять: здесь оставаться нельзя. Двое других должны были вернуться с минуты на минуту. Я больше не смогу выдержать насилия над собой. Мне было все равно, что могло со мной произойти в дальнейшем, но я знал точно, что не переживу повторения этого кошмара. Я дошел до предела и покидал поле боя.

Мне снился город, где не было никого, кроме меня! Все жители исчезли, потому что мой голос обладал странной разрушительной силой. Всякий раз, когда я обращался к человеку, он тут же исчезал. Я открывал рот, и вокруг меня образовывалась пустота. Люди бежали, едва завидев меня, а я в отчаянии звал их, пытаясь объяснить, что не виноват, и от звуков моего голоса они распадались на молекулы. Вскоре не осталось ни одной живой души. Я был последним человеком на земном шаре. Охваченный грустью, я сел в холле какого-то отеля и заплакал над своей горькой судьбой. Я спрашивал себя, существует ли способ исправить катастрофу, причиной которой я стал, и понял, что нет. Люди никогда не вернутся. Я принял обет не произносить больше ни слова, хранить молчание до конца своих дней. И вдруг послышался стук молотка, доносившийся с верхних этажей отеля. Я вскочил и побежал наверх по лестнице. В городе остался еще кто-то, и если я сумею его найти, мир спасен. Целую вечность я взбирался по лестнице, а звук приближался. В тот миг, когда я достиг последнего этажа, я проснулся. Кто-то стучал в дверь. Я попробовал встать, но все мои мускулы завопили от негодования. У меня было такое ощущение, что я всю жизнь служил грушей для начинающих боксеров. Я никогда больше не смогу ходить и остаток жизни проведу в этой комнате, прикованный к постели. Старая, морщинистая сиделка будет ухаживать за мной и кормить с ложечки куриным бульоном. В дверь продолжали настойчиво стучать. Я крикнул: