Александр Щелоков - Героиновые пули
Но даже не это отвратило Жетвина от мысли, что жизнь может стать для всех лучше и добрее. До какого-то момента он ещё верил в честность помыслов тех, кто брал на себя ответственность за судьбы страны и народа.
Молодой и улыбчивый Горбачев, симпатичный Ельцин рождали в душе надежду на возможность благоприятного развития событий. В Кремле и вокруг него появились молодые, полные новых идей люди, которые как это казалось, излучали потоки энергии и оптимизма. И вдруг стало ясно — все разговоры о том, что оказавшись у власти, дети комиссаров, сынки высокородной партийной элиты, выкормленные и выучившиеся за счет недоедавшего народа, будут думать о ком-то другом кроме себя, — это обычный обман, рассчитанный на недоносков. Братья быстро сориентировались в обстановке, а поскольку одного тюрьма, другого война научили никому и ни чему не верить, они основали собственное дело и жили им.
Братья ни в чем не походили один на другого. Грибов — брюнет, склонный к полноте, вальяжный, улыбчивый. Жетвин — блондин с рыжинкой, поджарый, быстрый в движениях, по натуре сухой и суровый. Они были друзьями в детства, но повзрослев перестали афишировать родство. Грибов боялся, что его подсудное прошлое могло подпортить карьеру начинавшему офицерскую службу Жеку, и сам предложил законспирировать отношения. Ход оказался дальновидным. И теперь, возглавляя Систему, братья держались как люди посторонние, которых вместе свело только общее дело.
Это давало им определенные преимущества, поскольку Жетвин знал все, что партнеры могли затеять против брата, тот в свою очередь знал об отношении членов «семерки» к Жеку. Поэтому сейчас, когда предстояло заняться переустройством Системы, они были в паханате скрытой и потому особо действенной силой.
Богданов, хорошо знавший отношения и интересы, которые связывали «семерку», делал безошибочную ставку на братьев.
В тот же вечер, когда Грибов вернулся из деревенского турне, он приехал на дачу к Жеку в Мамонтовку.
Устроились на открытой веранде. На столе шумел самовар, который герли на сосновых шишках. Негромко играла мелодичная музыка: войдя в новую жизнь, братья не терпели её индустриальных скрежещущих ритмов. За деревьями сада багровела полоска затухавшей зари.
— Жек, — Грибов сидел, терпеливо раскладывая пасьянс. Временами он замолкал, пока думал, куда выложить очередную карту, — нас ждет большое дело… — Он помахал бубновым тузом, который держал между средним и указательным пальцами. — Перестройка. Как ты на это смотришь?
— Смотрю плохо. Две перестройки подряд равноценны одной войне.
— Я же не Горбачев, чтобы завалить дело. — Грибов уложил туза и облегченно вздохнул. Карта легла в нужное место. — Или ты иного мнения?
— Нет, почему. Лучший немец Советского Союза в делах самое большее может дотянуться до твоей задницы…
— Чего ж боишься?
— Это инстинктивное. И все же давай без перестройки.
— Хорошо, назовем так: модернизация фирмы.
— АКМ. Автомат Калашникова модернизированный. Это куда надежнее. И что твоя перестройка нам обещает?
— Нам? Увеличение прибыли. Укрепление позиций.
— Понял. А другим?
— Узкий круг изменится. Радикально. И тебе придется этим заняться.
Жетвин задумчиво погладил подбородок.
— Круто.
— Жек, ничего не поделаешь. Время дикого бизнеса проходит. Наступила пора создавать капитальные, строго централизованные структуры. С самодеятельностью и кустарщиной пора кончать.
Жетвин подумал и задал вопрос, который попал в центральную точку предстоявшего дела.
— Появился новый компаньон?
Грибов уложил последнюю карту и с удовольствием оглядел мозаику, которую ему удалось выложить. Только потом посмотрел на брата и благожелательно улыбнулся.
— Попал. В десятку.
— Кто он?
— Чуток потерпи. Договорились?
— Конечно.
— Кто такой Турчак?
Жетвин пристально посмотрел на брата. Спросил, не скрывая неудовольствия.
— Тебе это нужно?
— Жек, — Грибов перетасовал колоду, выдернул из середины карту и бросил картинкой вверх. Выпал валет. — Жек, в твои дела я не лезу. У меня своих забот хватает. Но бывают случаи…
— Как угодно. — Жетвин заметно скис. Как начальник службы безопасности Системы он тщательно оберегал собственную агентуру и гордился тем, что мог поставлять брату абсолютно точные, неопровержимые сведения. — Только учти, если Турчак завалится, мы попадем в глубокую дупу. Он сидит на ключевом месте…
— Зам Богданова?
Жетвин взглянул на брата с изумлением. Они никогда о личности Турчака с ним не беседовали. Больше того, сообщая сведения о деятельности управления борьбы с незаконным оборотом наркотиков, Жетвин ни разу не ссылался на то, от кого поступили сведения. Брат ему доверял и сам никогда не пытался руководить агентурой.
— Ты…
— Же, Турчака надо убрать.
— Ты что, Володя?!
Грибов шлепнул колоду на стол. Карты легли веером вверх рубашками.
— Не будем обсуждать моих решений, ладно?
— Ну даешь, брат! Могу объяснить это только одним: ты завербовал Богданова.
Жетвин потянул к себе первую попавшуюся под руку карту, взял её и перевернул. Выпал трефовый туз.
Грибов расхохотался.
— С тобой, Жек, нельзя играть в «Что? Где? Когда?»…
— Неужели?!
— С одной поправкой. Завербовал Богданова не я. Это он предложил перестройку Системы…
— Конечно, под себя?
— Под нас.
Жетвин забарабанил пальцами по столу — быстро и нервно, будто бил тревогу.
— Я понимаю, он взял нас за горло.
— Не без этого.
— Иначе и быть не могло. Богдан — мужик жесткий. Впрочем, я даже рад. Если он всерьез с нами — это, как теперь говорят, крутой кайф… Про Турчака он тебе сам сказал?
Грибов утвердительно кивнул.
— Жаль, но придется чистить его и бабу..
— Жек, бабу зачем?
— Нужда, Володя, только нужда.
— Объясни.
— Я вышел на Турчака через его бабу. Она заведовала мебельным магазином. Ну, как водится — алчность, наживка и на крючке. Через неё взяли за яйца и папу… Если выводить его из игры, то её обязательно раскрутят.
— Добро. Делай все как надо. Только предварительно все обговори с Богдановым. Он хочет на этом эпизоде сделать свою игру.
— Какую именно?
— Жек, что, как и для чего — это вы решите вдвоем. А вот свои проблемы будем решать сами.
Два дня спустя Жетвин встретился с Богдановым на его конспиративной квартире в Лялином переулке. Операцию «Турчак» обговорили во всех деталях. Часть игры взял на себя Богданов, вторую, не менее важную, обязался провести Жетвин. Судьба майора была решена.
* * *Что такое невезуха, многие хорошо знают. Если не повезет, то можно к родной сестре зайти на чай совершенно здоровеньким, а от неё выйти, прихватив на вынос что-нибудь венерическое. Трепак, например.
Для Левы Пупырышкина, более известного в милицейских кругах и в воровском профессиональном товариществе как Пупырь, невезуха — главное определяющее в жизни движение.
Первую ходку в зону он совершил поскольку за месяц до преступления перешел из разряда малолеток в категорию совершеннолетних. Вся хевра, которую он повел на дело, пошла в трудколонию по одним правилам, а Пупыря законопатили в лагерь, исходя из статьи девяностой российского уголовного кодекса на три года за хищение государственного имущества, совершенного путем грабежа.
После отсидки у Пупыря был прорыв — пошла удача. Раз, другой — и все ложилось в масть. Появились деньги, завелась маруха — сдобная баба, буфетчица из вокзального ресторана, чистенькая, мяконькая, на одну титьку кладешь голову, другой — укрываешься. Кайф, обалдение!
Но пристрастие к воровскому ремеслу таит в себе столько же красных и черных ставок, сколько и знаменитая рулетка.
Полоса везения проскочила быстро, хотя красное выпало внезапно и обещало удачу.
Пупырь болтался без дела по Бутырскому рынку и неожиданно встретил Баурсака — узбека, с которым сидел в Краснопресненской пересыльной тюрьме на столь же знаменитом в уголовной среде как и Матросская тишина Первом Силикатном проезде.
Баурсак сам узнал Пупыря, подошел, протянул руку, на которой вместо двух пальцев торчали культи.
— Салам, Лева.
Слово за слово и Баурсак предложил Пупырю небольшую сделку.
— Лева, сделай шайтан-арбу. — «Чертовой телегой» Баурсак назвал автомашину. — «Мерседес» нужен. Плачу наличными.
— Двадцать, — сразу назвал свою цену Пупырь.
Баурсак даже не счел нужным торговаться. Узбекистан — государство быстро развивающееся, а новым бекам умения сорить деньжатами не занимать.
Однако условия были жесткими:
— Машина новая, хозяин трое суток не должен стучать ментам об угоне.
— Юлдаш, о чем речь? — Такие мелочи Пупыря не пугали. — Сделаем.
Двадцать тысяч «зеленых» — ставка для Пупыря сказочная. Сорвать такой банк с одного захода ему не приходилось ни разу. Теперь сорвет. Тем более, что кое-какой опыт имелся. Со старым подельником Ершом они однажды брали «Вольво» по заказу барыги-азербайджанца с Центрального рынка.
