Шарль Эксбрайя - Ночь Святого Распятия
— Благодарю, сеньор, я не сомневался, что вы поймете меня правильно.
Фернандес сидел в кресле, но заострившиеся черты лица выдавали бесконечную усталость. В кабинете тошнотворно пахло остывшим табаком. Лусеро вышел, и комиссар предложил мне сесть. Сначала он молча смотрел на меня, не говоря ни слова.
— Я уже предупредил вас, сеньор Моралес, что ожидаю первого же повода отправить вас на границу. К сожалению, вам не придется провести здесь Святую неделю… Завтра вы сядете в ночной скорый и поедете в Мадрид, а оттуда — в Ирун… Место закажут заранее, а Испании вам больше никогда не видать.
Я так удивился, что лишь с трудом выдавил из себя:
— Но… по… почему?
— Потому что я не могу позволить иностранцам приезжать к нам на праздник с револьвером в кармане!
И, повысив голос, полицейский добавил:
— Полагаю, вы не из особой преданности Макарене или Иисусу Всемогущему раздобыли пистолет системы «люгер», зарегистрированный под номером тридцать две тысячи восемьсот тридцать четыре?
Опять меня обвели вокруг пальца!
— Но как вы…
— …оказался в курсе? Очень просто — получил анонимный звонок. Однако, судя по выражению вашего лица, это не было розыгрышем? Ну, сеньор Моралес, отдайте мне оружие!
Я протянул пистолет. Фернандес внимательно осмотрел его и даже понюхал дуло.
— Американская контрабанда… А где запасной магазин?
Я молча отдал все три. Комиссар присвистнул от удивления. Хотя, очень возможно, не слишком искреннего.
— Три магазина? Вы что же, решили учинить тут настоящую бойню?
Фернандес встал, подошел ко мне и, нагнувшись к самому лицу, проговорил:
— В последний раз спрашиваю, сеньор Моралес: кто вы такой?
Он подождал ответа, но я упорно молчал. Полицейский снова выпрямился.
— Как вам угодно… я мог бы содрать с вас очень внушительный штраф, но предпочитаю просто выслать из страны…
Я чувствовал, что комиссар принял окончательное решение и ничто не заставит его передумать, хотя… А в конце-то концов, чем я теперь рискую? Пусть сейчас Фернандес ненавидит меня всеми фибрами души, но, пожалуй, откровенность может сделать его очень ценным союзником. И я тяжело вздохнул, как человек, полностью осознающий поражение и готовый сдаться на милость победителя.
— Ладно, сеньор комиссар, ваша взяла…
Он подозрительно уставился на меня.
— И что это значит?
— Вы правильно угадали…
— То есть?
— Я действительно приехал в Севилью из-за наркотиков…
Он ударил меня так неожиданно, что я не успел среагировать. Меж тем сеньор Фернандес явно не пожалел сил и сразу же разбил мне скулу, а я отлетел вместе с креслом и больно стукнулся о шкаф-картотеку у противоположной стены. Ну и удар! Пока я тряс головой, пытаясь сообразить, что на него нашло, и вытирал ребром ладони стекавшую по подбородку кровь, полицейский сквозь зубы прошипел:
— Arriba, cobarde.[63]
Ничего себе манеры!.. Я с трудом выбрался из-под кресла, но, как только вновь принял вертикальное положение, Фернандес снова налетел, как смерч, и я едва успел парировать правым плечом новый удар. Я начал сердиться по-настоящему и в ярости крикнул:
— Basta![64]
Тут дверь открылась, и всегда любезный добряк Лусеро попытался сразу же двинуть меня ногой пониже пояса. И опять я не без труда успел подставить бедро. Если не навести порядок немедленно, эти два психа меня просто прикончат. Я схватил инспектора за руки и, собрав все силы, швырнул через плечо прямо на стол комиссара. На некоторое время хотя бы один утратил интерес к моей особе. Но комиссар в ту же секунду стукнул меня по голове рукояткой пистолета. Из глаз посыпались искры, и я рухнул на пол.
— Сопротивляться вздумал, а?
Фернандес презрительно хмыкнул. Лицо его кривила гримаса ненависти — я не раз видел такую у тех, кто пытался меня убить. Но я вовсе не желал окончить дни свои так по-идиотски! Я попробовал встать, но тут же снова полетел на пол, только на сей раз следовало поблагодарить за угощение Лусеро — он пришел в себя и незаметно подкрался сзади. Однако куда больше, чем вполне реальная опасность (эти чокнутые и в самом деле, похоже, вознамерились меня прикончить!), раздражало то, что я никак не мог взять в толк, откуда подобное остервенение. Словно догадавшись о моем полном замешательстве, Фернандес удержал помощника и угрожающе навис надо мной.
— Не понимаете, а, Моралес? Что ж, сейчас я вам расскажу одну историю… Жил в этом городе один государственный служащий, и было у него единственное дитя, девочка по имени Инес…
Я так ошалел от несуразности всего происходящего, что даже не подумал встать.
— Очень красивая девушка, Моралес… и отец ею безумно гордился… Так гордился, что и не следил за знакомствами дочки, как следовало бы… Несмотря на то что много лет проработал в полиции, этот отец не желал верить, что на земле так много подонков! Инес заболела… тяжко заболела и страшно мучилась… Ее отправили восстанавливать силы на шикарный курорт, потому как родители полагали, будто для их девочки никакие жертвы не в тягость… А там… какая-то подлая мразь приучила ее к наркотикам… Откройся Инес отцу сразу же, тот мог бы ее спасти… вылечить… но бедняжку наверняка слишком терзал стыд, и порок укоренился… Девочка начала красть у родителей, чтобы раздобыть отраву… наконец, подделала отцовскую подпись на чеке… а поняв, что натворила… Инес покончила с собой, Моралес… бросилась в Гвадалквивир…
Голос комиссара сорвался.
— Когда мне принесли мою крошку, я даже не сразу понял… И только получив письмо, написанное ею перед смертью… узнал правду. Так вот, Моралес, в тот день я дал клятву, что всякий торговец наркотиками, попав ко мне в руки, навсегда потеряет охоту к своему грязному бизнесу… Вы отлично сделали, что начали рыпаться, Моралес, теперь я вас просто убью…
Фернандес взял свой пистолет, а мой «люгер» бросил Люсеро.
— Сделаем так, будто это вы стреляли первым, Моралес, но промазали, ну а я прицелился лучше…
Я поглядел на бесстрастную физиономию Лусеро. А комиссар, перехватив мой взгляд, улыбнулся:
— Инспектор был женихом моей дочери…
Теперь все стало ясно. Настал момент рассеять недоразумение, иначе он и вправду мог выстрелить. Я заговорил очень спокойно, и скорее всего именно эта невозмутимость помешала Фернандесу спустить курок.
— Надеюсь, вы не собираетесь прикончить коллегу?
— Коллегу?
Я осторожно встал и, кое-как наведя порядок в одежде, представился:
— Хосе Моралес, гражданин Соединенных Штатов Америки, агент отдела ФБР по борьбе с наркотиками.
Теперь уже они оба вытаращили глаза.
К четырем часам утра я закончил рассказ о том, какое получил задание и почему из дипломатических соображений вынужден был хранить инкогнито. Не стал я скрывать и что Лажолет и его подручные выяснили, кто я такой, — отсюда и покушения, от которых мне лишь чудом удалось спастись. Воспользовавшись случаем, я еще раз поблагодарил Лусеро. Рассказал я им и о приезде Алонсо. Я попросил у комиссара Фернандеса и помощи, поскольку без их молчаливого согласия мои шансы на успех практически равны нулю. Для меня главнее, объяснил я, накрыть преступную организацию, а уж арестовать бандитов с удовольствием предоставлю им. Самому мне нужен только Лажолет. Комиссар пожал плечами.
— Если это и впрямь такой крепкий орешек, как вы сказали, он наймет кучу ловких адвокатов и выйдет сухим из воды!
— Нет, сеньор комиссар, поскольку я твердо решил, что Лажолет больше не подвластен людскому правосудию!
Фернандес пристально посмотрел мне в глаза, потом медленно подвинул в мою сторону «люгер» и три магазина к нему.
— Только постарайтесь, amigo, чтобы нам не пришлось вмешаться раньше времени!
Страстная суббота
Хоть вся Севилья накануне Вербного воскресенья и начала Святой недели и выглядела празднично, я был настроен далеко не жизнерадостно. Да, конечно, я помирился с комиссаром Фернандесом и в случае осложнений всегда мог рассчитывать на его помощь, но все портила уверенность, что меня предает Хуан. От нее я уже никак не мог отделаться. После покушения на Баркуэта я внушил себе, будто малыш стал игрушкой в руках слишком хитрого для него противника, но эта история с револьвером… Кто еще мог предупредить полицейских? Только Хуан… Разве что это сделал торговец, а в таком случае пришлось бы предположить, что он не только заодно с подручными Лажолета, но еще и выведал у Хуана, для кого тот покупает оружие. С какой стороны ни глянь, получалось, что поведение моего будущего родственника более чем подозрительно…
У него не было определенных средств к существованию… Почему Марию не беспокоит вопрос, каким образом ее брат зарабатывает деньги? Почему она позволяет Хуану болтаться по кабакам, пока сама работает? Такое попустительство просто не укладывалось в голове. Мы договорились, что в эту субботу я не смогу увидеть Марию — девушке предстояло украшать цветами праздничную платформу своей покровительницы, но я все же решил заглянуть в церковь Сан-Хуан до полудня, прежде чем все расскажу Алонсо.
