Вячеслав Курицын - Акварель для Матадора

— Не хочу, — недовольно сказал Матадор.

— Правильно, — согласился Вася, — Тем более, что и этого будет маловато. Паролем может быть просто бессмысленный набор букв. Или сочетание слов…

Вася подошёл к компьютеру.

— Смотрите. Вот игрушки, они легко включаются. Вот думская система — сюда Значков получал информацию из комитетов и фракций… Всё нормально. А вот папка с его файлами, на ней нарисован замочек… Я пытаюсь её открыть…

Машина издала какой-то крякающий звук и попросила: «Введите, пожалуйста, ваш пароль». Снизу замерцало окошечко для ответа.

«Не хочу», — со злости написал Матадор.

Изображение замочка исчезло.

— Ёптыть, — сказал Вася.

— В смысле? — спросил Матадор.

— Вы, господин майор, подобрали пароль.

Матадор проверил сигнализацию своего «мерса» и отправился было в подъезд. Но заметил, что из коммерческого киоска ему машет рукой парнишка-продавец.

Матадор подошёл к киоску, нагнулся к окошечку.

— А ваша девушка уехала, — шёпотом сообщил парнишка.

— Моя девушка?

— Ну да… С которой вы теперь приезжаете. Уехала на зелёном БМВ.

Матадор машинально разогнулся, вжался спиной в киоск, бросил руку в карман и оглядел окрестности. Тихо. Пусто.

— Давно уехала?

— Полчаса назад. Она покупала у нас «Казбек», к ней подошёл человек в тёмных очках и что-то сказал. Она очень испугалась… А потом сама села в БМВ и уехала.

Глава седьмая

— Они её убьют, Зайцев. Ты понял, они её убьют!

— Опять двадцать пять… Ты излагаешь очень убедительно, я всё понял. Я наведу справки во всех доступных местах. Глеб, мне надо идти, меня шеф потеряет…

— Слушай, парень, ты ничего не понял. Её могут убить. Её пытают. Её, может, ебут. Мне нужен любой пушер, у которого видели Акварель. Слышишь, любой! И любой человек, который хоть слово говорил об Арине… Я ему выверну матку.

— Пожалуйста, тише, не надо кричать…

Они сидели в матадоровском «мерсе» недалеко от «Золотого Орла». В «Орле» шла премьера нового крутого шоу, которое Зайцев придумал для Гаева. Если в кульминационный момент Зайцева не окажется рядом, Гаев очень удивится.

— Глеб, я вынужден тебя покинуть. Я всё понял.

— Заяц, срочно, сегодня… Я с тебя не слезу. Я ни с кого не слезу, пока…

«Пока на неё не залезу», — мысленно закончил Зайцев.

Разбегалась весёлыми огоньками вывеска «Золотого Орла». Трепетал на ветру белый транспарант:

Зайцев понял, что нужно немедленно выпить виски. Не далее как сегодня днём они обсуждали в кабинете у Гаева тему тошноты.

— Зайка моя, — Гаев листал какой-то глянцевый журнал с обнажённой Жанной д'Арк на обложке, — что твои кореша пишут-то. Генрих Третий падал в обморок при виде кошек. Авраама Линкольна тошнило при виде свиньи или свинины, а маршала Бризе — при виде кроликов. Кто такой маршал Бризе?

— Не знаю, — мрачно сказал Зайцев. — Мудак какой-нибудь.

— Слушай дальше: Эразм Роттердамский покрывался пятнами и неудержимо чесался от запаха свежей рыбы. У Курта Кобейна то же самое происходило от запаха жареной кукурузы. Королеве Анне и барду Башлачеву становилось дурно от запаха роз, историку Карамзину — от запаха какого-то идиотского кресса водяного… Кто все эти люди? А, Зайчик? А тебя самого от чего тошнит?

— От ментов, — неожиданно сказал Зайцев.

Гаев от неожиданности замер с открытым ртом, бросил журнал и залился хохотом.

Зайцев сам не знал, почему так ответил. Его тошнило, в общем, не от ментов, а от всего, связанного с теневой жизнью. От тёмных делишек шефа, от быков в «Золотом Орле». От героина, дух которого последние недели буквально витал над его Теремком в Китай-городе…

На днях в «Арматуре» замели Ёжикова. Пуся, оставшийся без героина, выл ночами, как Баскервильский пёс. Надо туда сегодня обязательно заскочить… Фак, и эта странная история с Ариной. Сумасшедший эфэс-бэшник… На самом ли деле похитили Арину? Почему столько кипиша вокруг этой несчастной Акварели?

— Так ты думаешь, что они больше заинтересованы в тебе, чем в Арине? — переспросил он Матадора.

— Есть такая версия, — угрюмо ответил Матадор. — Я жду, что они сами на меня выйдут… Но это же бандюги, Заяц, бандюги. Я не знаю, что у них на уме. Иди. Звони мне сегодня обязательно, понял?

Зайцев выскочил в переулок, обошёл, на всякий случай, «Орла» вокруг, взбежал по парадной лестнице и первым делом бросил взгляд на световое табло: 59 минут.

Ещё семь минут в запасе.

На сцене «Золотого Орла» стоял большой аквариум. Без воды. Внутри стол и стул. На стуле сидел обнажённый мужчина, привязанный к спинке толстыми оранжевыми верёвками. Атлетично сложенный, с прекрасной мускулатурой и с огромным животом. Уже 59 — уже 60 — минут мужчина беспрестанно ел.

То есть, может, первые 10-15 минут он ел или даже кушал, а всё остальное время безусловно жрал.

Его кормила стройная рыжеволосая женщина в золотом платье до пола, в золотистых туфельках на высоких каблуках. Она взяла со стола свёрнутую трубочку блина с икрой и подняла его над лицом мужчины.

Мужчина высоко запрокинул голову и открыл рот. Женщина стала опускать блин, мужчина энергично задвигал челюстями, и через десять секунд блин перестал существовать.

Женщина вылила вслед блину пачку йогурта и взяла со стола огромный красный помидор. Мужчина впился зубами в его сочный бок.

62 минуты.

Зайцев с тревогой смотрел на фиолетовое лицо Володи, на яростно пульсирующий кадык. Плохо было Володе Потапову. А ведь Гаев выражал сомнение в том, что нужно длить шоу 66 минут:

— Лопнет у него кишка на шестьдесят пятой, будет нам с тобой клизма. Галя с Вовой в тошно-шоу, труп лежит нафарширован…

Шла как раз шестьдесят пятая минута. Галя Мухина метала в рот Володе Потапову маслины из банки. Володя хрипел.

Замигала красная лампочка, загудел гудок. Галя Мухина одним рывком сбросила с себя золотое платье, под которым не было ничего. Лобок её был чисто выбрит, — на этом Зайцев настаивал эксклюзивно. Публика заурчала. Володя медленно поднялся вместе со стулом — изо рта его хлынул на Галю поток блевотины.

Тут же заработали встроенные в аквариум шланги: струи воды захлестали по телам Володи и Гали.

Володя и Галя бросились друг другу в объятия.

«Какая мерзость», — удовлетворённо подумал Зайцев, отвернулся и пошёл к бару.

Матадор сидел на краю ванной и комкал в ладони Аринины трусики. Он поднёс их к лицу, зажмурился, глубоко вдохнул успевший стать родным запах.

У него не было матери, отца и принципов. До сих пор враг не мог пиликать на его нервах.

Родина научила его метко стрелять, хорошо бросать ножи и платила за это деньги. Но она никогда не была для него «чем-то большим», как говорили в училище жирные политработники.

Теперь появилась Арина. Теперь у Матадора было два тела. Если раньше ему нужно было защищать от пуль, от дождя и снега и от ударов судьбы одну пару рук и ног, одно сердце, то теперь всё это удвоилось.

Теперь у него было два сердца. Если остановится одно, лопнет и другое.

Раньше ему являлось в плохих трипах, как садист-хирург в белой маске, с неземными голубыми глазами всаживает ему прямо в мочеиспускательный канал длинную хромированную иглу…

На днях он проснулся от сумрачного видения: тот же самый голубоглазый садист вырезал блестящим скальпелем Аринину вагину. Арина лежала молча, широко раздвинув ноги и буравя потолок остекленевшими от ужаса и боли очами.

Они его подцепили.

Сегодня вечером он сделал всё, что мог. Лично проинструктировал пятнадцать оперативников, разосланных по ночным тусовкам.

Ещё раз пропел гаишникам песнь о том, что если зелёный БМВ с номером, начинающимся на пятёрку, будет обнаружен, он лично будет обязан им по самый гроб со всеми вытекающими последствиями.

Потряс, кроме Зайцева, ещё три яблони, с которых могла свалиться нужная информация.

Он был полон решимости нанести удар: если бы кто ещё указал ему мишень.

Матадор вдруг подумал, что если его опередят, то он сразу поднимет руки.

Он сразу согласится, если ему предложат обменять Аринину жизнь на отказ от дела об Акварели.

Он вдруг понял — на тридцать седьмом году жизни — что честь воина и офицера, служебный долг и мужское братство — полное говно.

Полное говно, если речь идёт о защите своей Арины и своего дома.