Джеймс Чейз - Осторожный убийца
– Сказал? А ты рассказал о причинах?
– Она сама все знала.
Я открыл рот от изумления и отпустил Торрчи, поднял нож, швырнул через комнату и подошел к окну.
Да, это было для меня потрясением! Если то, что сказал Торрчи, – правда, то ситуация была чрезвычайно опасной.
Торрчи сидел на полу и стонал, поглаживая руку. Пот струился по его лицу. Он не смотрел на меня.
– Рассказывай все.
– Синьора пришла ко мне после полудня, – жалобно постанывая, начал рассказывать он. – Я сразу узнал ее. Она не назвалась, но я знал, что это та синьора, с которой у вас любовь. – Он покосился на меня. – Ведь это правда? Вы же с ней спали?
– Что было дальше? Быстро. А то сверну твою грязную шею.
– Да, синьор Дэвид. Я вам расскажу слово в слово, все как было, – заторопился Торрчи. – Она сказала, что хочет помочь вам, но вы слишком горды и не принимаете ее помощь. Она спросила, правда ли, что вы все еще хотите уехать из Италии, она должна быть уверена в этом. Я ответил, что не сплетничаю о своих друзьях. Тут она достала брошь и сказала, что отдаст ее мне, если я расскажу ей о ваших планах.
– И ты рассказал? – Я был в ярости и был готов убить Торрчи. – Это было большое искушение, синьор Дэвид, – виновато мямлил Торрчи, – но ведь я знал, что вы любите ее, а она любит вас, и мне казалось, что я помогу вам, если все расскажу ей. Конечно, и брошь подтолкнула меня на это, но мне так хотелось помочь вам.
– Продолжай, чертова крыса! Что ты рассказал ей?
– Я сказал, что вы хотите уехать из Италии, что просили меня достать вам паспорт.
– Ты сказал ей, сколько запросил Джакопо?
– Да.
– Что еще она спрашивала?
– Она спросила, не ищет ли вас полиция?
– Так.
Торрчи заколебался.
– Что ж теперь скрывать, – сказал он неуверенно, – я рассказал ей, что вы убежали из армии. Этим и объясняется, что у вас нет документов, и что если она хочет помочь вам, то нужно сделать так, чтобы вы их взяли.
– Что еще она хотела знать? Торрчи нахмурился:
– Она спросила, действительно ли ваше настоящее имя Чизхольм.
Холодные мурашки побежали по моей спине. Торрчи продолжал, осторожно разминая руку:
– Я сказал, что, насколько мне известно, да. Тогда она уточнила, не слышал ли я, чтобы кто-нибудь когда-нибудь называл вас Чизхем. Я подумал и ответил, что нет, не слышал.
Я почувствовал себя так, будто меня ударили ногой в живот. Она знала. Она знала все с самого начала! Вот почему она выбрала меня!
– Ты – хороший друг, Торрчи, – произнес я охрипшим голосом. – Я верю тебе, ты говоришь правду!
Торрчи выглядел испуганным. Он не смотрел мне в глаза.
– Но она вас любит, синьор Дэвид. Не похоже, чтобы она хотела вам навредить.
– А-а, пошел ты к черту! – Я двинулся к двери.
– Давайте выпьем, синьор Дэвид! – крикнул Торрчи, пытаясь встать на ноги. – Теперь, когда я все сказал, мы же больше не враги?
– Нет! Мы не враги, но мы и не друзья. Я не хочу тебя больше знать.
Я засунул болт на место, в дверь, открыл ее и вышел.
Теперь в любое время, когда Лауре захочется избавиться от меня, а ей захочется этого скоро, поскольку я не оправдал ее надежд, ей достаточно будет позвонить в полицию и сообщить, где можно меня найти. И я буду отдан под трибунал. Я был в ловушке.
Глава 6
«Я рассказал ей, что вы убежали из армии…»
Я ехал по автостраде, соединявшей Милан с Сесто-Календо, и перебирал в памяти события прошлых лет. Вспоминал, как я оказался в Италии.
Мне никогда не забыть день – двадцать третье апреля тысяча девятьсот сорок пятого года. Через два дня после освобождения Болоньи, когда американские и британские войска заняли плацдарм в долине По, началось настоящее мародерство.
Моя часть, около ста пятидесяти человек, была отведена за линию боев для перегруппировки. Мы заняли крошечную деревушку на берегу Рено примерно в двадцати километрах от Прадуро-Сассо.
Тогда большинство из нас считали, что через несколько дней закончится война. В боях, в которых была задействована моя часть, нас изрядно потрепали, и мы мечтали об отдыхе, и перегруппировка войск как нельзя была кстати.
В этот похожий на другие дни день я вместе с двумя сержантами купался в реке, когда лейтенант Ролинс спустился на берег и помахал нам рукой.
Мы любили Ролинса, большого, сильного весельчака. Он, хотя и держал нас в строгости, но временами проявлял прямо-таки трогательную заботу о каждом, а в тяжелых боях всегда шел впереди на три прыжка и никогда не оглядывался назад, пошли ли мы за ним, он был уверен, что мы никогда не подведем его. У нас за плечами было шесть месяцев тяжелых боев за хребты Италии, пройденных с ним вместе, и, конечно, он устал и был вымотан не меньше нашего.
Я подплыл к берегу и, нащупав ногами дно, встал, стряхивая стекающую с волос воду.
– Извините, наверное, я нарушаю ваши планы, сержант, – сказал он с иронией, – но вы мне нужны. Предстоит интересное дельце!
– Это хорошо, лейтенант, – ответил я и начал карабкаться на берег.
Он нагнулся и подал мне руку: в Ролинсе не было никакого офицерского чванства, он обладал редким талантом общаться со всеми как с равными, тонко соблюдая при этом определенную дистанцию.
– Одевайтесь, сержант, – сказал он. – Мы с вами отправляемся в штаб-квартиру.
Пока я вытирался и одевался, он прилег на траву и натянул на глаза кепи.
– Вы говорите по-итальянски, не так ли?
– Да, сэр.
– Хорошо?
– Как и по-английски. Ребенком десять лет жил во Флоренции.
– Как это случилось? – спросил он, с интересом взглянув на меня из-под кепи.
– Я родился во Флоренции. Мой отец был художником, не самым крупным, но достаточно известным. Когда мне было десять лет, умер его брат и оставил ему дом в Кармеле, штат Калифорния. Мы оставили Флоренцию и поселились в Кармеле, но итальянский я никогда не забывал!
Он кивнул:
– Хорошо знаете Флоренцию?
– Я жил там два года в тридцать четвертом. Изучал архитектуру. Да, пожалуй, я знаю ее достаточно хорошо.
– А как насчет Рима и Венеции?
– И там не потеряюсь. А в чем дело, лейтенант? Он щелчком сбросил сигарету в реку.
– Умеете водить машину?
– Да, я уже несколько лет вожу машину.
– Как вы думаете, вы смогли бы работать гидом? Вы сможете отвечать достаточно квалифицированно на самые разные вопросы, связанные с искусством и историей?
– Думаю, справился бы с этим, – ответил я, недоумевая, о каком задании он мне говорит. – Я наизусть знаю весь путеводитель по Италии и уверен, что гиду большего знать и не надо.
– Ну, пока все, – сказал, поднимаясь, Ролинс.
– Что я должен делать, лейтенант?
– Вам поручено сопровождать генерала Костэйна в его экскурсии по Флоренции, Риму и Венеции. Приступите завтра.
Я недоуменно уставился на него:
– А боями в этой стране генерал не интересуется?
Ролинс слегка улыбнулся:
– Он в отпуске по болезни. И лучше бы ему не слышать подобных разговоров. – Он покачал головой. – Сержант, это задание не покажется вам легким! Если бы это было в моей власти, я ни за что не отправил бы никого из моих людей, но приказ из штаб-квартиры, и генерал просил прислать именно вас.
– Что он за человек?
– Замечательный, я бы сказал, оригинальный чудак. Вы скоро сами в этом убедитесь! У него очень своеобразное представление о том, как солдату надлежит выглядеть и поступать. Я, конечно, выдам вам самую лучшую форму, но вы и сами должны постараться и быть безупречны; когда я говорю “безупречны”, значит – безупречны. Он видит все, проверяет, насколько тщательно отполированы голенища ваших сапог и, если…, спаси вас Бог!
– Скажите, лейтенант, я не сошел с ума? Вы ведь не предлагаете мне чашечку кофе? Ролинс усмехнулся:
– Нет, это не чашка кофе, а может быть, даже кое-что покрепче! Это тот случай в вашей жизни, – когда есть реальная возможность сделать карьеру военного. Посмотрите еще раз путеводитель, потому что если вы дадите генералу не правильный ответ, то получите представление об атомной бомбе, сброшенной на вашу голову.
– Вы говорите так, словно отправляете меня на каникулы!
– Когда вы вернетесь, я предоставлю вам небольшой отпуск: наверняка вы будете в нем нуждаться. Пойдемте, надо подготовить ваши бумаги. Вы обязаны доложиться в Болонье в десять ноль-ноль завтра утром. У вас не так уж много времени.
Штаб генерала Костэйна в Болонье находился на Виа Рома, рядом с железнодорожной станцией.
На следующее утро в десять ноль-ноль я представился майору с серым лицом. За время моей службы мне довелось побывать во многих штаб-квартирах, но такой чистоты и такой шикарной я никогда не видел.
В отполированных полах можно было увидеть свое отражение. Медные дверные ручки блестели, словно алмазные. Огромный, плечистый сержант открыл передо мной дверь, взявшись за отшлифованную дверную ручку листом белой бумаги, на мгновение прикрывшим ее блеск. Офицеры, сидевшие за письменными столами, выглядели так, будто с них только что сдернули целлофановую обертку. Никто не сидел развалясь: все держались прямо, как всадники на конях во время парада.
