Мария Спасская - Серьга удачи знаменитого сыщика Видока
– Есть одно верное средство, но стоит оно недёшево. Не каждому по карману.
– Я заплачу, сколько скажете! – Обретя надежду на спасение, женщина воспрянула духом. – Вот, возьмите, все деньги возьмите! Какая уж тут корова, когда мы все при смерти! То-то я в последнее время чувствую резь в боку! И Франсуаза жаловалась, что глаза всё время слезятся.
За ширмой зашевелились, послышался звон монет, и гадалка вымолвила:
– Держите пузырёк, будете капать по капле в еду Гийому, давайте Франсуазе и принимайте капли сами. Через неделю и следа от убивающих вас хворей не останется.
– Вот спасибо, – обрадовалась женщина. Зашуршав юбками, она поспешно выбежала из-за ширмы и, обдав Видока запахом фиалок, кинулась на улицу.
Франсуа уже хотел было шагнуть за ширму, но тут полог откинулся, и в балаган ворвалась давешняя лавочница. Локтем отпихнула оторопевшего юношу и ринулась к гадалке, раздражённо ворча:
– Теперь моя очередь! К мадам Ленорман будете за мной!
Парень смиренно остался стоять на прежнем месте, прислушиваясь к новому разговору.
– Хотелось бы знать, мадам, что будет со мной дальше, – заискивающе пропела клиентка.
Послышался стук откидываемой крышки шкатулки, и гадалка откликнулась со странным своим акцентом:
– Это игральные кости. За пять су вы сможете получить ответ на два вопроса. За семь – на три.
– Обойдусь двумя, – решительно проговорила лавочница. – Можно кидать?
– Секунду подержите эти кости в ладонях, обдумывая первый вопрос, и киньте вот сюда, стараясь попасть в круг на столе.
Раздался звук падающих игральных костей, после чего прорицательница заговорила снова:
– Этот кубик выпал из круга, его не стоит принимать в расчёт. Два других дают в сумме число восемь, а это значит, что задуманный вами вопрос имеет положительный ответ. Думайте о втором вопросе и бросайте ещё.
Снова грохнули кости о стол, после чего всё стихло. Воцарившуюся тишину нарушил шорох, и юноша вздрогнул от неожиданности, опять увидев рядом со своими ногами Головорукого. Как и когда уродец успел вернуться, Франсуа не заметил и был немало озадачен неприятной способностью своего нового знакомого приближаться совершенно беззвучно.
– Тринадцать, – через некоторое время сухо откликнулась гадалка. – И означает число тринадцать скорую смерть от руки любимого человека.
Видок так и прыснул в кулак. Синяк на лице клиентки не заметил бы даже слепой, и совсем не нужно быть всемирно известной провидицей, чтобы узреть подобный конец любопытствующей особы.
– Я тоже мог бы предсказывать будущее не хуже мадам Ленорман, – громко фыркнул Эжен Франсуа, обращаясь к Головорукому и нимало не беспокоясь, что его услышат за ширмой. – И почему люди такие доверчивые? Обстановка вокруг какая-то сомнительная. Я бы поостерёгся здесь спрашивать про свою судьбу.
– Позвольте дать вам совет, дорогой Франсуа, – глянул снизу вверх Говард Сью. И, понизив голос, прошептал: – Поменьше болтайте, чтобы не лишиться языка. Мадам не прощает оплошностей.
– Вижу, приятель, вы испытали силу её гнева на своей шкуре, – выпалил Видок, комично пародируя скрюченное тело собеседника. Ни один мускул не дрогнул в лице Говарда Сью. Оно как будто окаменело, глаза сделались сонными. Ни слова не говоря, Головорукий развернулся и быстро скрылся в лабиринтах балагана.
Между тем за ширмой произошло оживление.
– Смерть от руки любимого? Так я и знала! Потаскун проклятый! Мне изменяет, меня же и бьёт! И что мне теперь делать? – плаксиво затянула лавочница. – Помогите, мадам! Никаких денег не пожалею!
– Возьмите пузырёк, его содержимое необходимо по капле добавлять мужу в еду, – сурово велела гадалка тем же самым тоном, каким советовала снимать этими же каплями порчу в разговоре с предыдущей клиенткой. – Станет к вам муж ласков, ни на кого другого смотреть не захочет.
Зазвенели деньги, зашуршали юбки, и довольная лавочница выплыла из-за ширмы и павой устремилась к выходу.
– Проходите, дерзкий юноша, я хочу посмотреть на вас, – произнёс из-за ширмы низкий голос гадалки. – Любопытно взглянуть, так ли вы красивы, как уверяет Жижи?
Эжен Франсуа шагнул за перегородку – и замер перед низким столиком, за которым расположилась женщина средних лет и очень необычного вида.
Москва. Наши дни
Запах жареного мяса приятно щекотал ноздри, и в первый момент я подумала, что он мне снится. Во сне я шла по лесу к далёкому костру, яркий свет которого освещал ночную мглу соснового бора. От лесного костра тянуло чайными розами и свиными отбивными. И чем ближе я подходила, тем сильнее становился этот назойливый аромат. И вот я приблизилась к пылающему огню и тронула за плечо сидящего перед костром человека. Он обернулся – незнакомый, красивый – и голосом мужа проговорил:
– Вставай, Сонька-засонька!
Открыв глаза, я увидела улыбающееся лицо Глеба, ставшее за эти годы родным. Но совсем не любимым. Зря я надеялась, что стерпится – слюбится. Не слюбилось. Стоя перед кроватью, муж вытирал руки носовым платком, и его прикрытые фартуком костюмные брюки наводили на мысль о том, что, едва переступив порог дома, Глеб даже не переоделся, а сразу же кинулся готовить для меня еду. На прикроватной тумбочке благоухали розы. Огромный букет красно-жёлтых роз, которые я так люблю. Всё это выглядело настолько трогательно, что я отодвинулась на постели и похлопала по одеялу.
– Иди сюда, я соскучилась, – проговорила я, не испытывая к мужу ничего, кроме чувства благодарности, смешанной с брезгливостью.
Он радостно вздрогнул и, пристроив поднос с ароматным мясом на тарелке на журнальный стол, начал торопливо раздеваться. От волнения руки его дрожали, и, лёжа в кровати и предвкушая такую ненужную мне близость, хотелось вскочить и убежать. Но вместо этого я протянула руки и ещё раз страстно выдохнула:
– Иди ко мне!
– Сейчас, только дверь закрою, а то мало ли что, Славик заглянет, – жалко пробормотал муж, в одних носках устремляясь к двери комнаты и запирая ее на ключ.
Голый, расплывшийся, с брюшком. Типичный неудачник за сорок, впереди у которого пенсия, дачные грядки и склоки с соседями из-за вероломно передвинутого забора.
Не успел муж нырнуть ко мне в постель, как Славик под дверью позвал:
– Родители!
Постучал и снова позвал:
– Эй, родители! Я через полчаса убегаю! Не выйдете проводить?
– Привет, сынок! – с воодушевлением откликнулся Глеб, одной рукой обнимая меня, другой – стягивая носки. – Ты уж сам, а то мы прилегли. Там завтрак на сковородке. Обязательно поешь, чтобы силы были! А вечером вернёшься, поедем на дачу!
– Замётано, – откликнулся Славка, хлопая дверью ванной.
– Ты со Славиком поедешь? – насторожилась я, предчувствуя недоброе.
– Прежде всего с тобой, любимая, – зарываясь лицом в мои волосы, с нежностью проговорил муж.
– Я не могу. – Я непроизвольно отстранилась от его объятий. – У меня предвыборная кампания на носу.
– Ну хотя бы на два денёчка, – ластился Глеб, покрывая поцелуями моё лицо. – Будем валяться на солнышке в шезлонгах и пить твоё любимое красное вино… Помнишь, как мы отлично отдохнули в прошлый раз?
– Нет, Глеб, это исключено! – Я села в кровати, обхватив колени руками. – Каждый день на счету. Как я могу вот так вот взять – и уехать? Мне обещали огромные деньги! Ты же сам знаешь, Глебушка, что нам нужно дачу перестраивать. И участок соседний купить мы хотели. Славка уже большой, ему квартира отдельная нужна. Знаешь, сколько сейчас стоит приличная «однушка», пусть даже в спальном районе? Когда Илья Владимирович был жив, мы могли ни о чём не волноваться. У нас и так всё было. Теперь нам самим надо думать, что да как.
Глеб с упрёком посмотрел на меня и обиженно протянул:
– Но, Сонечка, я же работаю без выходных! Я из командировок не вылезаю! Стараюсь, как могу!
– Разве я что-то говорю? – дала я задний ход, опасаясь перегнуть палку. И, гладя мужа по лысеющей голове, ласково протянула: – Я же вижу, как ты стараешься, и хочу тебе помочь.
– Знаешь что, Сонь? – Глеб рывком сел в кровати рядом со мной. Сгрёб меня в охапку и зашептал: – Хотел неделю дома побыть, но вижу, что не время сейчас отдыхать. До завтра я дома, а завтра с утра поеду в Махачкалу. Михаил Михайлович хотел послать Артёма в махачкалинский филиал, но я возьму эту командировку себе.
– Вот и отлично, Глебушка, – обрадовалась я, падая в объятия мужа и покрывая поцелуями его заросшее поросячьей щетиной лицо.
