Дик Фрэнсис - Дьявольский коктейль
Ван Хурен снисходительно улыбнулся.
— Это довольно просто. Породу подвергают так называемому процессу обогащения. Сначала ее доводят до пылевидного состояния. Потом обрабатывают цианидом калия, который переводит золото в раствор. Потом добавляют металлический цинк, который замещает золото в растворе. Потом цинк растворяют в кислоте. Остается золото.
— Действительно, пара пустяков, дорогуша, — заметил Конрад.
Ван Хурен посмотрел на него с симпатией.
Но это еще не все, золото нужно очистить. Его прокаливают в больших тиглях при очень высокой температуре. Все примеси испаряются, а чистое золото сливают в формы и получают готовые слитки.
Дэн быстро посчитал в уме.
— Чтобы получить один золотой слиток, нужно переработать три с половиной тысячи тонн руды.
— Совершенно верно, — засмеялся ван Хурен. — Плюс-минус одна-две тонны.
— А сколько руды добывают за неделю?
— Чуть больше сорока тысяч тонн.
Дэн сверкнул глазами.
— Это значит, что... вы производите за неделю одиннадцать с половиной слитков золота.
Ван Хурена очень забавлял этот разговор.
— Каждый слиток весит тридцать два килограмма... значит... вы производите... минутку... четыреста килограммов золота каждую неделю. Какой сейчас курс золота?.. А ведь это отличный бизнес, кроме шуток!
Было видно, что он и в самом деле потрясен. Он был возбужден с самого начала нашей поездки, глаза его блестели, он живо интересовался абсолютно всем. Видимо, его очаровывает сам процесс добывания золота, добывания богатства, подумал я, а это связано с умением уклоняться от налогов.
— Прошу, однако, не забывать, как это золото нам достается. Надо принять во внимание заработную плату, средства на содержание шахты, на оборудование, на выплаты акционерам. После отчисления всех этих сумм остается не так уж много.
Судя по выражению лица, Дэн не поверил своему собеседнику. Родерик вытянул из замшевого рукава куртки оранжевый манжет, украшенный запонкой с большим камнем.
— Квентин, вы хотите сказать, что вы не единственный владелец рудника?
— Да, это так. Мне и моей семье принадлежат земля и право эксплуатации, то есть теоретически золото тоже наше, но, чтобы начать добычу, необходима огромная сумма. Нужно построить шахту, массу зданий, купить дорогое оборудование. Двадцать пять лет назад мы с братом заключили договор и выпустили акции компании «Ройд», чтобы раздобыть капитал на все это. Сейчас в обществе несколько сот акционеров.
— Рудник не выглядит таким старым, — заметил я.
Ван Хурен посмотрел на меня с улыбкой.
— Та его часть, где вы были сегодня, — это самая последняя выработка. И самая глубокая. Есть еще много других на разных глубинах.
— А много еще золота в земле?
Ван Хурен не переставал улыбаться. Он излучал уверенность в себе, уверенность человека, который знает, что у него всегда будут деньги.
— Хватит и для детей Джонатана, — сказал он. Эвана интересовали не столько техническая и финансовая сторона, сколько чисто философские проблемы.
Чем, собственно, является золото? Давайте разберемся. Все люди должны над этим подумать. Ведь как происходит дело? Все хотят его иметь, за него платят все больше и больше, и никто не знает, что с ним делать.
— Можно, например, отлить золотую ракету и запустить на Луну, — сказал я.
— Сначала мы добываем его из-под земли, потом вновь прячем под землю в каком-нибудь форте Нокс, откуда оно, может быть, уже никогда не поднимется на свет Божий... Это чистая бессмыслица... совершенно условное, придуманное дело.
— А золотые пломбы и коронки? — заметил я вскользь.
— А контакты для транзисторов? — добавил Родерик.
* * *Мы летели в Иоганнесбург. Я сидел рядом с Родериком и чувствовал себя смертельно усталым. Во второй половине дня мы осматривали различные цеха и лаборатории. Мы смотрели (и слушали), как размалывают руду, как чистое золото выливают из тигля. Голова болела все сильнее.
Побывали мы и в одном из жилых бараков.
Шахтеры первой смены разбирали большие пластмассовые бутыли с каким-то непонятным напитком цвета кофе с молоком.
— Это пиво банту, — объяснил нам проводник, он был настолько же симпатичен, насколько Лозенвольдт груб.
Мы попробовали приятный на вкус напиток.
— Дорогуша, а в этой штуке есть алкоголь? — спросил Конрад.
«Дорогуша» ответил, что алкоголь есть, но его очень мало.
И это не так уж плохо, подумал я, видя, как шахтер в несколько глотков осушил огромную бутыль.
Наш проводник кивнул сидящему невдалеке рабочему, тот поднялся и подошел к столу. Он был высоким, немолодым, с приятной улыбкой.
— Кьяно Нембези, — представил его гид. — Это он проверял списки и обнаружил, что одного человека не хватает.
— Значит, это вы? — спросил я.
— Набо, — ответил он, что, как я узнал, на зулусском языке означает «да». («Нет» — это просто носовой звук, пауза и потом долгое протяжное «ааа». Трудно просто так объяснить.)
— Дорогой Кьяно, — сказал я. — Я вам от всей души благодарен.
Я протянул руку. Кьяно подал мне свою, и мы обменялись крепким рукопожатием, что вызвало на лицах его товарищей веселые улыбки; проводник поджал губы, Родерик покачал головой, Дэн, Конрад и Эван никак не реагировали.
За столиком моего спасителя началось какое-то движение. Потом один из его товарищей подошел к нам и протянул довольно потрепанный номер киножурнала.
— Это его, — заявил он. Нембези немного смутился, но потом показал обложку. Там была моя фотография. Выглядел я на ней как обычно физиономия смертельно скучающего человека.
Я написал внизу большими буквами: «Кьяно Нембези, которому я обязан жизнью» и размашисто расписался.
— Он будет хранить его до самой смерти, — сказал гид.
«В лучшем случае, до завтра» — подумал я.
* * *Когда «Дакота» изменила курс, на мои закрытые веки упали лучи заходящего солнца. Я осторожно повернул голову. Может быть, рана была и не опасной, но болела она основательно.
Когда я упал, в штреке кто-то находился. Я не видел лица и не знаю, кто это. Но если он был рядом, когда я ударился, почему же, черт возьми, он не помог мне выбраться?
Я настолько отупел, что лишь после долгого раздумья пришел к простому выводу: этот человек и треснул меня по башке.
Я открыл глаза, увидел Родерика и уже хотел все ему рассказать, но не стал делать этого. Мне не хотелось посвящать в свои подозрения читателей «Рэнд Дейли Стар».
Глава 11
Вместо того, чтобы спать, что наверняка было бы полезнее, я размышлял над тем, кому понадобилась моя смерть.
Я не знал — кто, не мог понять — зачем, не был уверен, что память меня не подводит: может быть, мне показалось, что в штреке кто-то был?
Не было никакой уверенности.
Позвонить ван Хурену? Имеет ли смысл? В шахте находилось огромное количество людей. Все были одеты одинаково. Кроме того, в штреке было темно. В итоге будет много болтовни, масса домыслов и никаких результатов. «Линкольн утверждает, что кто-то покушался на его жизнь», — мне ни к чему такие заголовки.
Как верно заметил Конрад, за неделю я второй раз чудом не оказался на том свете.
Какая-то нелепая история! Это моим киногероям свойственно чудом спасаться. Я здесь ни при чем.
Итак, сидеть тихо и ничего не предпринимать? Но если кто-то действительно хочет меня убить, кто ему помешает попробовать еще раз. Нельзя же быть начеку все время. Особенно, если орудием убийства служит либо микрофон, либо кусок скалы. Разве можно что-либо предвидеть в таких условиях?
Если меня действительно пытались убить, то оба покушения были спланированы так, чтобы создать видимость несчастного случая. Какие меры предосторожности помогут здесь? Наверняка будет не яд, не нож в спину, не пуля из револьвера. А как уберечься от испорченных тормозов в автомобиле, от ядовитого паука в ботинке или подпиленного балкона?
Довольно долго я перебирал версии. В игре участвовали несколько человек. Мог ли это быть шахтер, сильно скучавший на моем последнем фильме и решивший раз и навсегда обезопасить себя от следующего? Для этого не нужно меня убивать. Достаточно уйти с сеанса и больше не ходить на мои фильмы.
А может быть, собрат-киношник, кто-нибудь, кто завидует мне? Единственным человеком, который меня ненавидел до такой степени, был Дрейкс Годдар, но он еще не приехал в Южную Африку и уж наверняка не прятался в руднике на глубине полтора километра.
Никто из работавших внизу людей не знал о том, что я буду на шахте, — они узнали, кто я, когда я поднялся наверх.
Таким образом, оставались... Вот так черт... Оставались Эван, Конрад, Дэн, ну и Родерик. Может быть еще ван Хурен, который, в конце концов, всем заправляет.
Эван действительно меня недолюбливает, но не настолько же, право. Дэн не знает, что я подозреваю его в махинациях с лошадьми, а если бы и знал, то не стал бы скрывать мелкое, в сущности, мошенничество, совершая столь тяжкое преступление, скорей бы пожал плечами и пообещал, что больше не будет.
