Дик Фрэнсис - Дьявольский коктейль
Я бросил еще несколько камешков. Отверстие передо, мной. Отлично.
Еще немного вперед. Еще проверка.
Весь этот путь был не длиннее трех метров, но мне казалось, что я ползу уже не меньше часа.
Я поднял руку. Скала.
Прополз примерно метр. Развел руки в стороны. Правая коснулась скалы.
Еще сантиметров тридцать. Я почувствовал, что пол резко пошел вниз, согнул ноги в коленях и, разведя руки, убедился, что скалы нет ни справа, ни слева. Значит, я нахожусь в проходе. Я боялся выпрямиться или поднять голову — я помнил, насколько тверда порода и насколько беззащитна моя бедная голова.
Надо было подумать.
Когда мы шли по проходу, отверстия, ведущие к штрекам, были слева. Йатес сказал, что когда я дойду до прохода, то уже не смогу заблудиться.
Значит, все ясно. Нужно повернуть направо и идти вперед. Задача для маленьких детей.
Я медленно выпрямился, отверстие осталось за спиной. Повернул направо, нащупывая правой рукой шершавую стену, и шагнул вперед.
Скрип под ногами и мертвая тишина. Только что мой слух был занят камешками и сердцем. А теперь — ничего. Только тишина, такая же непроницаемая, как темнота.
Однако не стоило тратить времени на переживания. Быстро и осторожно я стал продвигаться вперед. Шаг за шагом. Тишина. Значит, вентиляция выключена. Неважно, воздуха мне, наверное, хватит. А вот жара... Внезапно моя рука потеряла скалу, и тут же учащенно забилось сердце. Я глубоко вдохнул и сделал шаг назад. Правая рука снова коснулась стены. Порядок. Я вздохнул с облегчением. Теперь опускайся на колени, старина. Так ты пройдешь мимо следующего отверстия, из которого в любой момент может грохнуть взрыв.
Взрыв, произведенный в замкнутом пространстве, дает ударную волну колоссальной силы. Это само по себе смертельно, плюс обломки скалы.
«Господи!» — думал я. И еще: «Что там, к черту, люди думают перед смертью?»
Лично я думал о том, как поскорее выбраться и урыть подальше. Еще я думал о том, что правой рукой нужно все время касаться скалы, иначе я потеряю ориентировку и пойду в направлении взрыва. Больше я ни о чем не думал. Даже о Кейт. Я двигался вперед. Температура поднималась. Я не знал, с какой скоростью продвигаюсь вперед. Мне казалось, что очень медленно. Это напоминало кошмар, где за тобой гонятся, а ты, будто парализованный, не можешь двинуться с места.
* * *Так я добрался, наконец, до места, где проход расширялся. Я знал: и по ответвлению пройдет ударная волна, но боялся этого меньше, мне казалось, поворот уменьшит ее силу.
Теперь во мне проснулась слабая надежда. Я касался рукой стены так, как будто от этого зависела моя жизнь, — да так оно, в сущности, и было, — и медленно продвигался вперед. Каждый шаг уносил меня все дальше от взрыва.
Динагель не взорвался. По крайней мере, пока я находился в шахте.
Яркий свет ослепил меня.
Я зажмурился, спасаясь от его ярких лучей, остановился и прислонился к стене. Когда я осторожно открыл глаза, лампы на потолке ярко горели, а передо мной был такой безопасный, такой родной и белый коридор.
Все это было так неожиданно и так чудесно, что ноги мои ослабели в коленках. Голова болела, как после большой пьянки.
Вернулся знакомый шум вентиляции, а потом послышался другой знакомый звук. Он становился все отчетливей и громче, и я увидел электрическую клетку на колесах, такую же, как та, что привезла меня сюда.
Электрокар остановился, послышался топот тяжелых ботинок.
Я поспешил навстречу.
Люди в белых комбинезонах окружили меня. На их лицах было написано облегчение. Одним из них был Лозенвольдт. Других я не знал.
— Мистер Линкольн... С вами все в порядке? — спросил один из них.
— Вроде бы да... — ответил я дурным голосом. И добавил: — В порядке.
— Где вы пропадали? — спросил Лозенвольдт с упреком.
— Я сожалею, что доставил вам столько хлопот... Похоже, я ударился головой и потерял сознание. Честно говоря, я ничего не помню... — я наморщил лоб, — вот ведь идиот!
— А где это было? — спросил кто-то.
— В штреке, — ответил я.
— Господи... Должно быть, вы резко выпрямились... А может быть, камень упал на голову.
— Может быть, — ответил я.
— Но если вы потеряли сознание в штреке, как вы оказались здесь?
Я рассказал о камешках. Они переглянулись. Один из них сказал:
— У вас кровь... Вы можете идти? Мы прихватили носилки, мало ли что...
Я улыбнулся.
И мы пошли.
— Когда вы обнаружили, что я остался внизу? — спросил я.
— У нас надежная система проверки. Сигнал на отстрел подается только после проверки. Это для шахтеров. А вот посторонние — другое дело... Видите ли, такие группы у нас бывают очень редко. Мистер ван Хурен почти никого не приглашает. Иногда бывают экскурсии для туристов, группы по двадцать человек, но в это время работа в руднике практически останавливается. Такое бывает чаще, чем раз в полтора месяца. В эти дни мы вообще не взрываем. А тут один из ваших плохо себя почувствовал, и все были уверены, что вы поднялись с ним. Тим Йатес сказал, что вы собирались это сделать.
— Да, так и было, — согласился я, — я вспомнил.
— Остальные ваши вышли вместе, потом шахтеров пересчитали и подняли... Через минуту должны были дать сигнал на отстрел...
Нить рассказа перехватил высокий худой мужчина.
— Но тут контролер, который сверяет общее число спустившихся и поднявшихся, сказал, что одного человека не хватает. Бригадир доказывал, что все шахтеры на месте, он сам их пересчитывал. Контролер настаивал. Тогда мы решили, что это кто-то из гостей. Решили проверить. В раздевалке нам сказали, что вас еще не было, ваша одежда висит в шкафу, и чтобы мы узнали в амбулатории, скорей всего, вы сопровождаете вашего друга. Его зовут Конрад, если не ошибаюсь.
— Конрад! — воскликнул я. Все время я был уверен, что плохо стало Эвану. — А что с ним?
— Кажется, у него приступ астмы. На всякий случай, мы сходили в амбулаторию, Конрад сказал, что вы с ним не поднимались.
— Ну, да, — ответил я. — Правильно. Если бы я был с ним, когда ему стало плохо, то, наверное, проводил бы до амбулатории. Но с момента, когда нас разделили у штрека, я его не видел.
Мы сели в электрокар.
— Тот, которому стало плохо, — сказал Лозенвольдт сердито, — ну, такой толстый, с усами, был не со мной. Иначе бы я обязательно проводил его до подъемника и конечно бы знал, что вы с ним не поехали.
— Бесспорно, — подтвердил я.
Мы доехали до лифта, вошли в него, дали сигнал и через две минуты были на поверхности. Солнце пекло вовсю, но мне было холодно, меня начинало колотить.
— Он слишком легко одет! — воскликнул один из спасителей. — А мы не взяли одеяла!
Он побежал к одному из домиков, вынес старую куртку и набросил на меня.
Эван, Родерик, Дэн и ван Хурен с нескрываемым облегчением приветствовали меня.
— Дорогой Линк, — обратился ко мне ван Хурен, — что случилось?
— Ничего, сам виноват, — успокоил я его, — я доставил вам столько хлопот...
Ван Хурен был рад, впрочем, как и остальные. Я обратился к моим спасителям, которых осталось трое. Лозенвольдт испарился.
— От всего сердца благодарю вас, господа, — сказал я. — От всего сердца.
Они улыбались.
— Мы ждем вознаграждения, — сказал один из них. Должно быть, я выглядел дурак-дураком, когда прикидывал, сколько им дать.
— Будьте добры автограф, — пояснил он.
— Вот оно что! — засмеялся я.
Один из них вытащил блокнот. Я написал несколько добрых слов на трех отдельных листках. «Какая мелочь за такую услугу», — подумал я.
* * *Дежурный врач промыл мою рану на голове, сказал, что она поверхностная, совсем не опасная, зашивать не надо, не нужен даже пластырь, если, конечно, я не настаиваю...
— Нет, спасибо... — ответил я.
— Вот и хорошо. Примите вот это...
Я послушно проглотил два порошка. Потом зашел к Конраду и пригласил его на ленч. По пути мы обменялись рассказами о наших приключениях. Ни он, ни я не были довольны собой.
За столом разговор вращался вокруг моего чудесного спасения. Я просил Родерика не писать об этом в газете.
Родерик улыбнулся.
— Вот если бы рвануло, мистер Линкольн, тогда бы была сенсация. А так? То, что контролер выполнил свои обязанности, — не такая уж интересная новость.
— И слава Богу, — пробормотал я. Конрад сказал:
— Дорогуша, тебе как-то странно не везет с тех пор, как ты приехал в Африку.
— Какое невезение? Я два раза чудом спасся.
— Как говорится, Бог троицу любит, — сказал Конрад.
* * *Как и следовало ожидать, разговор пошел о золоте. Мне подумалось, что для Уэлкома это такой же обычный разговор, как для Ньюмаркета о лошадях.
Ван Хурен снисходительно улыбнулся.
— Это довольно просто. Породу подвергают так называемому процессу обогащения. Сначала ее доводят до пылевидного состояния. Потом обрабатывают цианидом калия, который переводит золото в раствор. Потом добавляют металлический цинк, который замещает золото в растворе. Потом цинк растворяют в кислоте. Остается золото.
