Эльвира Барякина - Рыба в чайнике
— Не знаю, — заплакала Форточкина. Она еще до конца не познала саму себя и все время удивлялась, как с ней могло такое случаться.
Ванечка заерзал на своем месте.
— А я знаю одного мальчика. Он ей все закрасит.
Но Форточкинский фингал сиял настолько вопиюще, что легче было поставить еще один для симметрии, заявив, что нынче так модно и престижно. И это был единственный выход.
— Ну что, куколки, — сказала Лиля, подражая Марко. — С концепцией показа мы уже определились благодаря Ивану, а концепцию макияжа выяснили благодаря Ире Форточкиной. Будем красить веки в темно-фиолетовый цвет и изображать из себя неких потусторонних женщин.
— А кому не идет быть потусторонней? — подала голос Жанна.
— Тот окажется по ту сторону двери во время показа. Так, все быстро на сцену! Начинаем!
* * *— Лилия Рощина! — произнес Ванечка, когда они спустились в ближайшую пельменную перекусить. — Ты почему не спрашиваешь у меня, что я сделал за вчерашний день для процветания агентства?
Лиля подозрительно воззрилась на своего помощника.
— А что ты сделал?
Ванечка уже съел свой обед и пришел от этого в благостное настроение, отчего ему хотелось хвастаться и прославляться. Он полез к себе в карман и царственным жестом вытащил чью-то визитку.
— Это компания «Свет»!
— Каких Свет? — не поняла Лиля. — Феминистки, что ли?
— Да нет! — нетерпеливо отмахнулся Ванечка. — Они электротехникой занимаются и нам призы дают на вечеринку. Для конкурсов. Целых пять торшеров.
— Чего?!
Лиля в ужасе представила, как ведущий будет разыгрывать на сцене какое-нибудь страшилище с малиновым абажуром.
— Слушай, а, может, лучше не торшеры?
Ванечка обиделся до глубины души.
— Я здоровья своего не пожалел! Понесся! Людям ситуацию объяснял часа три, не меньше!
— Ну, Вань! Как ты с торшерами на сцену полезешь?
— Я не полезу! — гордо объявил он. — И вообще поздно что-либо менять. Они уже у меня дома лежат. Я тут, кстати, один себе оставил. Он маме сильно понравился. Ты не против мамы?
Лиля посмотрела на него исподлобья.
— Вань, ты, конечно, хороший человек, но…
— Вот и славненько, — перебил ее Ванечка. — Надо будет только придумать надлежащие конкурсы.
— Сам ими и займешься.
Помощник по всем делам слегка задумался.
— Нет. Я не могу. У меня сессия, — сказал он, придав лицу как можно более убедительное выражение.
— У меня тоже сессия! — принялась возмущаться Лиля. — Имей совесть!
— Я в прошлый раз ее имел. А сейчас буду учиться.
— Как же! Ты всегда все списываешь!
— Не всегда!
Лиля недоверчиво приподняла бровь.
— И что же ты сдал, не списывая?
— Физкультуру!
— Полжизни отдам, чтобы посмотреть, как ты отжимаешься и бегаешь в спортивных трусах!
Ванечка фыркнул:
— Что я, дурак, бегать? Мне наш препод просто так все поставил. За красивые глаза.
— Мне-то не ври!
— Правда! Он спросил, чего это я ношу сережку в ухе, и я ему сказал, что я — голубой. Он тут же мне зачет поставил и сказал, чтобы моей ноги не было в его спортзале. А ты говоришь — «бегать»! Как же!
Лиля очень постаралась и не поддалась Ванечкиному обаянию.
— Как хочешь, а программа все равно будет за тобой. Мне некогда. Ты что ли будешь с девками репетировать?
— Не я, — сознался он.
— Вот и будь добр — сочиняй все сам.
Ванечка проследил, как начальство допило компот, и поднялся.
— Пошли. Обеденный перерыв окончен.
Лиля взяла свой поднос.
— Знаешь, что мне кажется? — произнесла она задумчиво. — По-моему, программу вечеринки надо как-то разнообразить. А то дурацко получится, если всю ночь будут одни модельные показы. Надо что-нибудь добавить в программу.
— Может, стриптиз? — предложил Ванечка. — Народ это любит.
— Я знаю! А Марко что подумает? Решит, что мы бордель тут разводим. Сраму не оберешься…
— А давай, мы его на время куда-нибудь уведем. Скажем, на крылечко покурить.
— Так ведь он все равно из рекламы узнает.
— Как?! Он в Москве, а ролики-то только по городу идут!
Лиля покачала головой.
— Ох, не знаю… А вдруг провалимся?
— Не провалимся! — оптимистично заверил Ванечка. — Я все буду держать под контролем!
Когда они выходили из пельменной, его озарила еще одна гениальная идея.
— Знаешь, Рощина, — заявил он, остановившись на ступеньках, — обладая мною, ты сможешь многого достичь в этой жизни!
* * *Весь вечер Лиля лежала на своей кровати, водила ногой по обоям и пыталась учиться. Завтра предстоял кошмар — начало зачетной сессии. А первым зачетом был «Технико-экономический анализ деятельности промышленного предприятия».
Лиля считала, что это оскорбление для ее мозгов. Ее ум категорически отказывался воспринимать что-либо умное. Поэтому она смотрела в книгу, а видела фигу.
Вот глупое лезло в ее голову в огромных объемах. За три часа, проведенных над учебниками, студентка Рощина не обогатила свою память ответом ни на один из ста четырех вопросов зачета. Зато она обогатила мировую культуру десятком стишков примерно следующего содержания:
У меня тельняшка-майка,Пузо голое и шорты,Я — неряха и лентяйка,Ну а мне летать охота!Я валяюсь и толстею.Виноват во всем экзамен,Я его не одолею:Я воще ниче не знаю!
Было нескладно, зато эти вирши отражали Лилино настроение.
Как можно учиться, когда тебя вчера провожала любовь всей твоей жизни? Преподаватели совершенно не думают о своих студентах. Они считают, что учиться и влюбляться можно одновременно. Но Лиля на своем жизненном пути встречала только одного человека, который умудрялся совмещать приятное с полезным — Поручика Ржевского. И что, разве что-то хорошее из этого вышло?
И Галька как назло ускакала куда-то со своим артиллеристом. У нее не было зачета, и она могла позволить себе счастье. Эх, сидят они сейчас с Лешкой где-нибудь в кино и целуются как полоумные. А потом Галька припрется с блаженными от пережитого глазами, будет говорить невнятные вещи и вытирать размазавшуюся фиолетовую помаду.
А еще препод по «Анализу» был полным кошмаром. По финансовому факультету ходили байки о том, что этого типа с мирной фамилией Березкин неоднократно пытались подкупать, шантажировать, а один раз даже бить, но ничего не помогало. Было практически невозможно сдать ему даже зачет, не говоря уже об экзамене. Он всегда замечал шпаргалки, задавал каверзные вопросы и никогда не выходил из аудитории, чтобы дать студентам посовещаться между собой… Еще у него была мерзкая привычка объявлять, что он всегда ставит не менее трех двоек или незачетов на группу. Так что, если группа сдавала хорошо, то «неуды» получали те, кто отвечал последними. В общем, Березкин был страшен.
Никогда за все пять лет обучения студенты не пахали столько, сколько перед «Анализом». Самыми истрепанными книгами в университетской библиотеке были книги по «Анализу». Никому из преподавателей не покупалось такое количество цветов, газированной воды и «памятных подарков от группы», как преподавателю «Анализа».
А Лиля Рощина даже не знала Березкина в лицо, ибо не посетила ни одной из его лекций.
Теперь оставалось только страдать от предвкушения незачета и ждать милостей от природы.
Лиля посмотрела на стоящий на тумбочке будильник. Время было без пяти двенадцать. Тут ей вспомнился трогательный студенческий обычай «ловить халяву». Вообще, она не особо верила в такие народные приметы, но попробовать все-таки стоило. Все равно ведь надеяться больше не на что.
Ловить халяву надо было следующим образом: ровно в полночь перед экзаменом полагалось выключить в комнате свет, высунуться в форточку с зачеткой и громко крикнуть три раза: «Халява, ловись!»
Порывшись в сумке, Лиля отыскала свою зачетную книжку. Она была почти заполнена, и до конца осталось совсем немного. Господи, зачем на свете существует Березкин, которому обязательно нужно оставить студентку Рощину без высшего образования?!
В этот момент, прерывая Лилины размышления, в дверь постучали.
— Войдите! — закричала Лиля, радуясь новому поводу для отвлечения от «Анализа».
Но тут в комнату вошел Поручик. Он, наверняка, все уже выучил и явился специально, чтобы поглумится над ее необразованностью.
— Здравствуй, — хмуро сказал Ржевский и уселся прямо перед Лилиной кроватью.
По выражению его лица Лиля поняла, что он вновь созрел для серьезного разговора. Но серьезного так не хотелось… Уж лучше зачет учить, чем слушать Поручика.
— Коля, — сказала она, — я тебя заранее предупреждаю: мне некогда!
Но тот был непреклонен.
— Я не могу откладывать. Я должен знать правду.
