Фридрих Незнанский - Ловушка для Черного Рейдера
Уезжая в Богоявленск, Алла твердо пообещала держать Женину маму в курсе своего расследования. Главное, надо было узнать причины, а потом можно попытаться и соответствующие меры принять против такого беспредела. Серафима Петровна хотела бы верить…
Но обе они еще не знали, с чем столкнулись…
Павел Антонович Дергунов поначалу морщился, слушая бойкую, словно заученную наизусть речь корреспондентки. Много слов и треска, казалось ему. Но постепенно, по мере поступления вопросов, которые она задавала, пользуясь при этом такими сведениями, которые были еще неизвестны участковому, Алла все больше завоевывала доверие пожилого уже «служителя закона». Понял он: девочка-то в корень смотрела, несмотря на свою молодость. И он решился поведать ей те факты, которые знал. А их, как быстро выяснилось, оказалось столько, что, сложив все имеющиеся у них сведения, милиционер и журналистка могли даже попытаться выстроить собственную версию происшедшего.
Ну, во-первых, то, что арест Жени, — а это было именно так, — связан с пропажей его девушки Нины, было, по существу, установленным фактом. На недоуменный взгляд Аллы Павел Антонович, взяв с журналистки честное-пречестное слово, пообещал попозже отвести ее к самой Нине, которая успела уже рассказать «дяде Паше» — так его тут все звали отродясь, — такое, от чего у нормального человека волосы встанут дыбом.
Вот она — сенсация! — поняла Алла, но не торопилась со своими выводами. Был готов к бою и Костя-фотокор, напрягшись, как борзая перед броском на добычу. А потом им было важно знать, что Большой Тихон — так звали главного редактора газеты за его малый рост и великую удаль — по этому поводу скажет. Без его слова ни одна информация не появится на страницах «Вашего города». А такой материал, да особенно с фотографиями, уж точно потрясет основы, это ясно!
Был в деле и еще один острый момент. Имея на руках заявление от потерпевшей и акт медицинского освидетельствования, составленный в травмопункте, Нина Крюкова в сопровождении капитана милиции Дергунова явилась в следственное отделение ОВД и передала их дежурному. А тот под взглядом Дергунова спорить не стал, а зарегистрировал и отдал квитанцию. На следующий же день Нину вызвали в милицию. Ее опять сопровождал Дергунов. Заявления были переданы дознавателю, и тот решил допросить потерпевшую, имея в виду, что все разговоры о насилии, да еще групповом, могут оказаться выдумкой гражданки Крюковой, направленной на то, чтобы опорочить честных людей, которых она, собственно, и назвать-то не может пофамильно. И где был, не знает точно, и все остальное — тоже подозрительно. Вот под этим углом и начался допрос. Нина с трудом переносила откровенно издевательские вопросы дознавателя, а в конце допроса просто расплакалась.
Дознаватель пару раз выглядывал в коридор, взгляд его останавливался на Дергунове, и он спрашивал, чего, мол, ждешь, капитан?
А Дергунов спокойно и веско отвечал:
— Да вот, матери обещал присмотреть за дочкой, а то нынче обидчиков больно много развелось, ни стыда, ни совести не имеют.
— А, ну-ну, — кивал дознаватель и закрывал дверь. Очевидно, очень ему мешал здесь милиционер.
Улучив удобный для себя момент, дознаватель оставил потерпевшую одну и вышел в коридор, где сидел Дергунов, якобы сделать короткую передышку и покурить. На вопросительный взгляд участкового неопределенно пожал плечами, но с видимым сочувствием к девушке, оставшейся в его кабинете. Она писала новый вариант своих показаний, как, словно бы, между прочим, вскользь высказался дознаватель. При этом он с сожалением поглядел и на участкового, будто всерьез разделял его заботы.
— Понимаю я тебя, капитан, — морщась от дыма, попадавшего в глаза, заговорил он. — Заботы, заботы… И все для чужих людей… понимаю, да. Бывает иной раз, что за этими заботами о себе самом начинаешь забывать, верно говорю? — и не дождавшись ответа, продолжил свою «философию»: — Думаешь ведь, что живешь вечно… общая наша беда. А годы — вон они, все ближе к пенсии, а там? — он огорченно махнул рукой. — Хорошо еще, если она будет, эта пенсия. А то ведь как повернется!.. Да, думать надо, капитан, послушай дружеский совет. Хорошо думать, кому нужны эти заботы, которые ничего, кроме неприятностей нам же самим, не добавляют?.. Ладно, пойду’ наверное, написала уже. Если собираешься ждать, скоро отпущу. Гнилое это дело, капитан, недоказуемое, помяни мое слово, уж я-то знаю. Типичный «висяк», а он прокуратуре нужен, сам подумай? Там, над нами, не дадут ходу. Вот то-то и оно…
Очень хорошо понял «дружеский совет» знающего человека Павел Антонович, хоть и кипело у него внутри. И намек насчет пенсии — тоже оценил, понимал дознаватель, что не так уж и много осталось служить правопорядку участковому уполномоченному. И быть уволенным накануне выхода на пенсию — жестокий «подарок». И в том, что это может случиться, Павел Антонович почему-то не сомневался. И, тем не менее… А вот что — «тем не менее», объяснить самому себе не мог. То ли еще какая-то вера в душе оставалась? Что не все еще продано в стране людей, включая совесть и прочее там. Печальные мысли, и даже дорогая жена, прошедшая рядом с ним, по сути, всю общую их жизнь, вряд ли его правильно поймет…
Но все кончается, закончился и допрос. Нина вышла с заплаканными глазами. Дергунов, прекрасно понимая суть происходящего, только зубами скрипел. А Нина рассказала ему, как ее допрашивал «этот»… Все норовил заставить ее «поделиться» с ним, что она «ощущала», когда с ней «забавлялись» ее хорошие знакомые? Но потом протокол все-таки заполнил, дал бегло просмотреть, торопя при этом и объясняя, что слишком много времени потратил на такой простой вопрос, затем заставил подписаться и сказал, что, когда потребуется, ее снова вызовут. И тогда же сообщат: будет ли по факту возбуждено уголовное дело или нет… И ничего, кроме обиды и стыда, от этого допроса не осталось…
Дергунов увез девушку с. собой, а потом принял меры, чтобы «находчивый» дознаватель не сумел отыскать Нину Крюкову для следующего своего издевательства. Наверняка они уже там, у себя, решили дело спустить на тормозах, а затем и забыть. Не возбуждать. Значит, никакого другого выхода нет, как заниматься поиском доказательств самим. А кто — сами? Вот, пока размышлял Павел Антонович, да соображал, с кем бы посоветоваться, как снег на голову и свалились газетчики из Нижнего. В самый раз, чтобы получить нужную им информацию…
Дождавшись темноты, — это от посторонних глаз, потому что девушке по-прежнему грозила опасность, — Дергунов осторожно повел журналистку с ее товарищем к своей сестре, проживавшей на окраине Богоявленска в собственном доме — с мансардой и сеновалом. Там и устроили Нину временно, поскольку боялись рисковать ее жизнью — с этими отморозками всего можно было ожидать. К ней даже маму ее, Елену Сергеевну, не водили, не исключено, что и за домом Крюковых следят. Как и за домом ее подруги Лены, которая уже тоже все знает, но молчит, потому что вслух говорить нельзя. Вот такая сложилась ситуация.
Алла, в общих чертах, тоже знала о том, что произошло в ночном автобусе и что случилось потом с Ниной. Без подробностей, только одни факты. И ей стало не по себе. Но «материал» теперь сам лез в руки, и какой же нормальный журналист откажется от подобной сенсации? Словом, надо было действовать немедленно, причем решительно…
Беседа с Ниной, растянувшаяся на полночи, потрясла Аллу возникшим ощущением беспримерной и неприкрытой наглости властей предержащих. Понятно ей стало, и что инкриминировали Жене в Пригородном ОВД, где его, конечно же, зверски пытали, требуя сознаться в преступлениях, придуманных самими же милицейскими «оборотнями» — хорошее слово, оно входило тогда в широкий обиход прессы! По логике вещей Алле стало понятно, почему Маркин, не выдержав пыток, выкинулся из окна.
Интересной, в этой связи, оказалась и история задержания напарника Маркина — Ивана Филиппова, которого также арестовали, фактически одновременно с Женей. Филиппов до сих пор пребывал в тюрьме, упрятанный туда на пять суток по постановлению суда — за мелкое административное нарушение. Это смог также узнать по своим милицейским каналам Дергунов — по настоятельной просьбе Лены, подружки старшего сержанта. Ну, Ваня скоро должен выйти, и тогда сам расскажет, как это ему довелось совершить свое мелкое хулиганство. А о том, как «шьются» подобные дела, Павлу Антоновичу рассказывать не надо было, в одной системе служба-то…
Ну, и, наконец, самое главное. В чем первопричина всего происходящего? А тут история сложилась почти фантастическая.
Жил-был прокурор, и была у него жена… И был плохой гаишник, не понимавший, что живут на свете люди, для которых закон — «до лампочки». И все бы закончилось тихо, но появилось, откуда ни возьмись, неизвестное лицо, проживающее неизвестно где и неизвестно на что. И лицо это отправилось к небожителям по причине того, что перед кем-то оно оказалось на дороге. Но выяснять, перед кем конкретно, другие люди не хотели, потому что и так знали, а еще они очень любили прокурора и его жену. И стали тогда эти другие люди зашивать рот строптивому гаишнику, чтобы никому не пришло в голову искать Прокуророву жену…
