Фридрих Незнанский - Ловушка для Черного Рейдера
— Пойду-ка я к Паше. К Павлу Антонычу, у него голова нормальная, авось чего-нибудь посоветует. А Нинку, ты, Машенька, отведи-ка в нашу сараюшку, там, за гаражами. Про нее никто не знает, и — слава богу…
А уже выходя из дома, вспомнил про главное.
— Вы вот чего… Я в телевизоре видал, как сыщики, стало быть, ищут эти, вещественные доки. Так вот, ты пока, Нинка, под душ-то не лезь и бельишко свое не выкидывай. Там, на этом, говорят, следы этих гасильников, прости, Господи» остаются, а они потом следствию вон как нужны. Чтоб доказательства были, понимаешь?
— Ну, хоть руки-то умыть девочке? — возмутилась тетя Маша. — Да лицо обтереть!
— Это можно, — разрешил дядя Вася и ушел.
А тетя Мария послала Нину в ванную умыться и причесаться, и еще Ленкиным кремом замазать синяки на лице. Бинт еще дала и йод, чтобы перевязать больную руку. Помогала и все причитала вслух, проклиная нехристей. Потом дала, чтоб девочка переоделась, Ленкин спортивный костюм и свежее бельишко.
Нина написала записку в две строчки: «Мама, не волнуйся обо мне, я у хороших людей. Скоро буду дома. Тетя Маша объяснит. Нина».
Придя в себя, таким образом, она отправилась за тетей Машей в их «сараюшку». В сколоченное из листов ржавого железа некое подобие огородной сторожки, где стоять в рост было нельзя, зато сидеть и лежать на матрасе, набитом душистым сеном, сколько угодно. Захватила Ленкина мать с собой и сумку с «обедом» для девочки. Потом закрыла низкую дверцу строения на висячий замок и ушла, до первой возможности вернуться и забрать ее. Пообещала уже сегодня обязательно передать Елене Сергеевне Нинину записку и успокоить ее.
Вместе с побегом Нины, понимал дядя Вася, возникла и еще одна трудноразрешимая проблема. Необходимо было немедленно провести судебно-медицинскую экспертизу, без которой было бы невозможно что-либо доказать. Да хотя бы медицинское освидетельствование. Но кто его сделает? Кто решится? О Богоявленске и говорить не приходится, а в Нижнем только ее и ждут. А время уже пошло, и кто поверит, что девушка подвергалась насилию? Масса причин найдется у судей послать все свидетельства подальше. Опять же и заявление надо подавать в милицию… На кого? Да на милицию же! Непробиваемый, заколдованный круг, из которого, казалось, нет выхода… Может, Паша сумеет помочь? По старой дружбе…
А Нина, поев и попив, наконец, вволю, улеглась на теплом матрасе и заснула: сказалась безумная усталость прожитых последних дней. А, как оказалось, — тетя Маша заметила, — прошло-то всего два дня, вернее, две страшных ночи, сегодня только третий день. И только по истечении его у родственников появлялась, наконец, возможность объявить пропавшего в розыск. А думалось, что позади уже целая вечность…
Павел Антонович, участковый, заглянул к Морозовым только под вечер, мол, проезжал мимо и решил справиться у старых знакомых, как дела, как жизнь. В квартире собралась уже вся семья, вернулась с работы Лена и рассказала, что сегодня возле ее отдела крутился какой-то неприятный парень. Все посматривал на нее и криво улыбался, будто хотел сказать гадость. Но так ничего и не сказал, а потом исчез, она и не заметила, как.
— Ни с чем к тебе, или к кому-то другому, не обращался? — спросил Дергунов.
— Ни слова, только рожи строил. Ну, будто он таков знает про меня, чего я сама о себе не знаю. Противный!
— Ну, исчез и исчез, нечего и голову ломать, — отмахнулся Дергунов. — Я тут, значит, после твоего ухода, Вася, подошел к нашему травмопункту, там Лариса Игнатьевна сегодня на дежурстве. Ну, и перекинулся с ней. По-свойски. В общем, так скажу. Чего может, она сделает. Осмотрит, зафиксирует, протокол экспертизы своей составит, ну, акт, и я попросил, чтоб с копией. Мол, документ серьезный, охотников потерять его найдется немало. Возьмет она там и всякие мазки, как это у них называется, на анализ. И пообещала сделать скоро и без побочных разговоров. Ну, чтоб за пределы не вытекло, понимаешь? И когда мы это дело будем иметь на руках, я сам приму от пострадавшей заявление и акт экспертизы. И на этом основании попробуем добиться возбуждения уголовного дела. А вот одежду и следы, которые будут с нее сняты, это уже должен отправить на экспертизу следователь, тот, кому поручат это дело. Через него перепрыгивать нельзя.
— Это понятно, но захочет ли он? — усомнился Вася. — Ты ж сам рассказывал, как они «теряют» невыгодные им улики.
— Рассказывал. Известно. Остается только надеяться. А девочка-то где?
— А спрятали, Паша, — улыбнулась Мария. — Недалеко. Если сейчас надо, давай подъедем, тут два шага.
— Ну, ладно, — сказал, поднимаясь, Дергунов. — Поедем, с Богом. Давайте попробуем. Я-то обязан заявление принять и зафиксировать, а вот как оно дальше пойдет, не знаю…
Много позже Турецкий узнал и от самой Аллы, и от ее коллег в газете о том, какую нелегкую борьбу пришлось выдержать девушке…
Слухи о чрезвычайном происшествии в Пригородном ОВД как-то очень шустро распространились по городу. Докатились они и до редакции задиристой оппозиционной газеты «Ваш город». Сам по себе факт выпадения человека из окна дома ничего любопытного не нес. Но, поскольку речь шла не о простом жилом доме, а об одном из городских отделов милиции, недобрая слава которого была «на слуху», в газете информацией заинтересовались. И молодая корреспондентка газеты Алла Стерина, подхватив с собой фотокорреспондента отдела оформления Костю Прошенко, ринулась выяснять скандальные подробности.
В самом отделе милиции ей, разумеется, ничего объяснять не стали, и даже, образно говоря, «турнули вместе с фотографом». Но, обзвонив городские больницы, Алла отыскала след «выпавшего» из окна мужчины. А дальнейшие подробности, которые она смогла узнать у одной из медсестер, указали ей на то, что предварительно жестоко избитый молодой человек — живого места на нем не было, как оказалось, был сотрудником дорожно-патрульной службы Евгением Макаровичем Маркиным. Этот недавно окончивший высшую школу милиции молодой лейтенант был явно выброшен из окна кабинета уголовного розыска. А вот это уже был настоящий, злободневный материал! Но требовалось как можно больше сенсационных подробностей. И они стали у корреспондентки накапливаться — для будущих острых публикаций. А фотокор газеты Костя Прощенко активно помогал коллеге наглядным материалом…
Однако серьезные неприятности и испытания еще только ожидали их, Алла Стерина не предполагала, какие на ее пути будут немедленно выстроены баррикады и прочие непробиваемые стенки. Сходу взять препятствия не удавалось, и тогда девушка решила действовать обходными путями. Вспомнила к месту древнее изречение: кому выгодно? И после этого потянулась новая ниточка…
Настырная журналистка стала вытягивать на свет такие подробности, после публикации которых кое-кому из городского, да, впрочем, и областного начальства, могло стать совсем нехорошо.
В газете тогда подняли прямо-таки мощную кампанию против милицейского произвола и преступного беспредела. И все шло к тому, что искалеченный лейтенант милиции, когда он сможет действовать самостоятельно, должен будет обязательно подать заявление в суд на всех тех, кто издевался над ним, — то есть на своих же собственных коллег, занимавших, оказывается, высокие посты в городской и областной иерархии. Вот где виделся Алле Стериной простор для обличающих безудержную коррупцию журналистских расследований. И она предложила своему главному редактору, человеку не робкому, но отчасти осторожному, — он уже «наигрался» в битвах с «иерархами» еще в прошлом веке и знал, чем обычно подобные сражения кончаются для «независимых» провинциальных газет, — провести собственное «независимое расследование». Алла была уверена в успехе, потому что само дело представлялось ей предельно ясным. Ведь именно в борениях, как утверждали некоторые классики вечного учения о свободе, всеобщем счастье, равенстве и братстве всего человечества, и обретаются истинные силы и твердость убеждений.
Сил Алле потребуется еще много. И горячего убеждения в том, что вершится — и с ее помощью также — в высшей степени справедливое дело. Она тогда и не догадывалась, что борьба растянется не на недели или месяцы, как поначалу предполагалось, а на годы. И в этой бескомпромиссной — характер уж таков! — борьбе не только закалится бойцовский характер журналистки, но придут и многие поражения, обиды, горечь, которые, в конечном счете, согнут и почти сломят прекрасное деревце правды…
Все это вспоминал Александр Борисович Турецкий, читая аннотации материалов и сами вырезки, расклеенные в детском альбоме для рисования, и вспоминая, в общем-то, недавнее прошлое, когда ему самому пришлось подключиться к скандальному делу ввиду того, что огромная, почти военная кампания грозила перелиться через край не только региона, но и всей страны и выйти на международный уровень. Ничего не могли сделать и доказать борцы с несправедливостью: власть крепко занимала свои позиции и отступать даже на шаг не собиралась.
