Диана Бош - Улыбка бога
«Идеальное место для философов, отшельников и убийц, – невесело подумал Илья. – Но я-то ни к одной из этих категорий себя не отношу».
Между тем, стало заметно морознее. Илья остановился, поднял воротник куртки и постарался закрепить его в таком состоянии. В перчатках этого сделать не вышло, а едва он их снял, пальцы скрутило холодом.
– Черт, – пробормотал он, с тоской вспоминая оставленный на заднем сиденье автомобиля шарф.
Небо заволокло тучами, и сориентироваться, хотя бы приблизительно, где он и откуда пришел, не получалось. Тишина стояла гробовая, только от мороза изредка поскрипывали деревья. И лес, и без того зловеще мрачный, в этот момент будто ожил и смотрел на Илью пустыми глазницами вековых сосен.
Куда дальше идти, Захаров не знал. Одно было абсолютно ясно: надеяться на чью-либо помощь не приходится. Искать его все равно никто не будет.
Он натянул на озябшие пальцы перчатки и снова побрел вперед. Когда внезапно показалась просека, Илья обрадовался. Подумал, что спасение близко, но увы: дорога была тупиковой и оборвалась так же внезапно, как и началась.
Стертые в кровь ноги болели, саднило обветренное лицо, когда он, вконец измученный, добрел до какого-то длинного забора. В разрыве туч появилась луна, и Илья смог осмотреться. Прошел вперед метров двести, разыскивая лаз. Нашел. Вот только, протискиваясь неудачно, повернулся и задохнулся от боли. Вылез, едва не теряя сознание, и поморщившись, засунул руку под куртку. Вытащил всю в крови – кровью пропитался и бок куртки. Вслед за этим подступила дурнота, небо поплыло, закружилось, и Илья мягко осел в снег.
* * *– Очнулся? Ну и молодец, – голос был глуховатый, старческий.
Илья попытался сфокусировать зрение, но перед глазами по-прежнему стоял туман. Голова гудела, во всем теле чувствовалась отвратительная слабость. Глаза сами собой снова закрылись, и он полетел в бездну.
Из забытья его вывело влажное прикосновение к лицу. Большая белая собака сидела рядом и лизала ему щеки, преданно глядя большими, похожими на сливы, индигово-черными глазами.
– Собачка, – хрипло прошептал Илья, сам удивляясь шипению, которое вырвалось из его горла.
Он привстал, опираясь на локоть и дрожа от напряжения, и жадно напился из пластикового стакана. Воды было мало, только на дне, и мучительно хотелось еще.
– Где твой хозяин? Пусть мне водички принесет.
Пес, увидев обращенный на него взгляд, радостно гавкнул. Илья потянулся, собираясь погладить собаку, и тут же свалился обратно на постель. От этого небольшого усилия все перед глазами поплыло, комната завращалась как на карусели, и Илья снова полетел в пропасть. Проснулся он оттого, что в глаза било яркое солнце. В голове просветлело, и опять страшно хотелось есть.
Он огляделся. Старые бревенчатые стены, коричневые и запыленные в стыках. Вверху под потолком развешаны пучки целебных трав, косы лука и связки чеснока. Между выступающими потолочными балками, в самом центре – лампа, напоминающая древнюю керосинку. Ему показалось, что он провалился в детство и очутился в доброй рождественской сказке.
Словно в подтверждение его мыслей, дверь распахнулась и впустила клубы морозного свежего воздуха и покрытого снегом и инеем старика.
– Проснулся, касатик? – скрипуче произнес он. – Вот и ладненько. Сейчас кормить тебя буду.
Старик с грохотом сбросил дрова около горящей печи, снял телогрейку и повесил ее на вешалку у двери. Туда же кинул заячью шапку-ушанку, и она закачалась, как маятник. Илья смотрел на большой настенный календарь с отрывными листами и не верил своим глазам. Аккуратная красная рамочка обводила двадцать первое декабря.
– Какое сегодня число?
– Удивляешься? Три недели ты уже у меня.?Айки тебя нашел, – старик кивнул на пса, и тот, услышав свою кличку, встал и завилял хвостом. – Ты лежал, почти полностью занесенный снегом, только лицо было видно. Мы с Айки отрыли тебя и привезли сюда, в сторожку, на санях. Потом я обработал твои раны, закутал одеялами и оставил тебя согреваться. Ждал, пока тело не примет нормальную температуру. Перемерз ты сильно, да... И рана на боку опасение вызывала. Сейчас уже затянулась, слава богу, ребро, похоже, тоже срослось. Да и воспаления легких, к счастью, удалось избежать. Все остальное – травма ноги, разбитое лицо и более мелкие ушибы – было не столь опасно.
– Вы врач?
Старик тихо засмеялся.
– Я очень давно на свете живу, много успел узнать и испытать. Вот, к примеру, ты когда-нибудь чаем рану обрабатывал?
Илья отрицательно покачал головой.
– Вот то-то и оно, – кивнул старик, – а ведь чайная заварка и прекрасный антисептик, и шикарный адсорбент. Я бывший геолог, обошел с экспедициями всю Сибирь. А там, как ты понимаешь, всякое случалось. И болели, и сами себя лечили, и друг другу, чем могли, помогали. Да, забыл представиться: меня Константином Федоровичем зовут.
– А я Илья. Мы, кстати, от города далеко?
– Это смотря как считать, – мужчина усмехнулся. – Если по прямой, вроде и не очень далеко, а если кружить, так и не слишком близко.
– А вы как здесь, в лесной глуши, очутились, Константин Федорович?
– Когда на пенсию вышел, устроился на работу лесником. Поселился в этой избе – подальше от городского шума. Да так и живу здесь уж который год.
Лицо его посуровело, губы сжались. По всему видно стало, что дальнейший разговор о себе он продолжать не собирается. Константин Федорович взял стакан и плеснул в него немного яблочного сока.
Илья прекрасно понимал, что больше ему сейчас нельзя. Но это он понимал умом, а организм бунтовал и требовал «продолжения банкета». Выздоровление шло полным ходом, и есть хотелось просто зверски.
* * *Еще через неделю Илья попробовал ходить. Медленно, держась за стенки и мебель, но все же сам. Он осторожно прошаркивал к окну и, сев на подоконник, подолгу смотрел на падающий снег и тянущиеся вверх крепкие стволы корабельных сосен. Всю жизнь Илья куда-то мчался, суетился, торопился жить. Он все делал на бегу, боясь не успеть, опоздать. И наверное оттого чувствовал себя загнанным зверем. А сейчас он вдруг поймал себя на мысли, что его словно обволакивает странное блаженство. Нега, нирвана, иначе не скажешь. И время такое тягучее, неторопливое, а день нескончаемо долгий, как в детстве.
Илья задумался. Почему же мы теряем позже это состояние тихого счастья, куда оно уходит? Может быть, исчезает со спешкой? Ребенок-то, он же совсем не зависим от времени, ему еще никуда не нужно торопиться.
Дверь отворилась и с шумом впустила Константина Федоровича. Старик громко постучал о половик валенками, сбивая с них снег, и начал раздеваться.
– Эх, хорошо-то как! – радостно сказал он, вешая одежду. – Такой день пригожий, душа радуется. Будто ангел от всего зла крылом все прикрыл.
Он поспешил к печи и, приподняв крышку на казане, довольно крякнул:
– Отлично получилось.
Аромат свежего борща разнесся по избе.
– Пахнет вкусно, – сглотнул слюну Илья.
– Так и хорошо, – Константин Федорович засмеялся, – это просто великолепно, что аппетит есть. Значит, организм на поправку пошел.
– А мне уже можно есть?
– Можно, можно. Давай топай к умывальнику, руки мой. Сейчас наливать буду.
* * *«Три недели я провел без сознания, в бреду, – разглядывая свои тощие костлявые руки, думал Илья, – семья, должно быть, считает меня мертвым. А я и в самом деле едва не отправился к праотцам. Если бы не славный пес Айки – не было бы меня на свете. Надо будет ему мяса да костей сахарных купить, отблагодарить за добро».
Илья напрягся, пытаясь вспомнить, как все было, начиная с того момента, когда он упал в лесу в снег, но не смог. Потом в памяти все-таки смутно замельтешили диковинные образы. Чудилось, будто вырезал кто-то большим острым ножом в облачном небе «окно» и сквозь него глянули на землю звезды. Потом оттуда, из черной дыры неба, ударил белый луч, и тело Ильи невесомо поплыло вверх. Казалось, будто он уже поднялся к звездам и плавал среди них, освещаемый их мертвенным светом, когда теплое дыхание коснулось его лица. Белый волк с оскаленными клыками внимательно смотрел на Илью, свесив язык. Потом – скрип снега и шорох полозьев, крупные снежинки, залепляющие глаза и рот, и наконец теплый дух жарко натопленной избы. И после – какие-то бесконечные вязкие кошмары: бинты, запах камфоры, березового дегтя. Чудища, лезущие из щелей и щупальцами сдавливающее горло и грудь и не дающие дышать.
«Ну, хорошо, я спасен. Но дальше-то делать что? Как мне жить?»
Он вздохнул и обернулся на Константина Федоровича, будто ожидал от него услышать ответ. Старик понял его взгляд по-своему. Улыбнулся и махнул рукой в сторону стола:
– Присаживайся. Сейчас кушать будем.
Потом налил две миски остро пахнущего чесноком и лавром борща и выставил на стол тарелку со свежеиспеченными булками. Ощущение от пищи было пьянящее и такое сильное, что у Захарова закружилась голова.
