Анатолий Степанов - Привал странников
- Как насчет завтрашнего? - спросил Смирнов.
- Только что звонил Демидов. Рабочие будут после обеда.
- Ты, я вижу, своего генерала не боишься.
- А я его никогда не боялся. Уважал - это было. А после сегодняшнего, боюсь, перестану.
- А ты давай в адвокатуру! - темпераментно предложил Казарян. - Дело по нынешним временам весьма и весьма перспективное. Могу содействовать. Руководство коллегии - все мои кореши по юридическому.
- Есть над чем подумать, - Махов улыбнулся. А Смирнов все в одну дуду:
- От Сырцова пока ничего?
- Пока ничего. Вы домой езжайте, Александр Иванович. Отдохните, вам, я так понимаю, тоже было отпущено. Если что - я звоню.
- Все-то ты сечешь, сыщик! - с одобрением заметил Казарян.
У "восьмерки" маялся Алик.
- Ну что там? - азартно полюбопытствовал он.
- Там - ничего хорошего, - Казарян обошел машину, сел за руль. Садись, поедем.
- Куда? - обиженно спросил Алик.
- К тебе! - заорал Казарян. - Садись, кому говорю!!!
- Нервные все очень, - ворчал Алик. - Что там Ларионов, можете сказать?
Они выехали к Пушкинской площади. У светофора остановились, и тогда Казарян удостоил его ответом:
- Скот твой Ларионов.
- Ну, допустим, он не мой, а ваш...
- Санька! - Казаряна вдруг осенило. - Не мог он так, ни с того ни с сего! Может, откуда-нибудь надавили?
- Все может быть, - вяло согласился Смирнов. И тут Казаряна осенило еще раз:
- Алик, а твоего однокашника Грекова Владлена за бока взять можно?
- Владлена Грекова можно взять за бока, - подчеркнуто официально ответил Алик. - Только вот на какой предмет? Вы же не изволили мне ничего объяснить.
- Приедем к тебе - объясним, - пообещал Казарян.
Приехали и объяснили. Алик взялся за телефон. Помощник Грекова сказал ему, что Владлен Андреевич проводит ответственное совещание, и, как только он хоть ненамного освободится, то он - помощник - доложит ему.
- А как скоро это может произойти?
- Не ранее чем через час, - не порадовал Алика помощник. - Как только это произойдет, я немедленно вам позвоню. Продиктуйте, пожалуйста, ваш телефон. - Алик продиктовал и повесил трубку.
- Он кто теперь? - спросил Смирнов.
- Большой бугор. Куратор нашей бывшей конторы, - ответил за Алика Казарян.
- Начальники растут, как грибы, - непонятно, радуясь или огорчаясь, отметил Смирнов.
- Ни дня оперативной работы, и гляди-ка ты - знаток сыскного дела номер один! - прямо-таки задыхаясь от восторга, воскликнул Казарян.
- Да ладно, ребята, - попытался утихомирить их Алик. - Сами же на прием к нему напрашиваемся и сами загодя обсираем.
- А мы что? А мы ничего, - ернически обнародовал их общую со Смирновым лояльность Казарян.
- Хуже нет - ждать да догонять, - зевнув, заметил Алик. - И не выспался.
- Хуже - убегать, когда догоняют, - поправил его Смирнов и решил за всех: - Будем ждать.
- Вот так сидеть и ждать? - Алик вопросом хотел уточнить их будущее времяпрепровождение.
- Вот так и сидеть и ждать, - отрезал Смирнов.
- Алик, а почему мы беспрекословно подчиняемся ему? - вдруг прозрев, изумился Казарян. - Кто он такой, по сути? Отставной старый хрен с весьма сомнительным высшим образованием! А мы, интеллигенты, интеллектуальная элита, к мнению которой с почтением прислушивается всесоюзная общественность, покорно, не рассуждая, исполняем его капризы.
- Комплекс поколения, - четко ответил Алик. - Мы исторически обречены смотреть на них снизу вверх.
- Это почему же? - всерьез заинтересовался Смирнов. - И кто это - вы?
- Мы - поколение с четко определенными границами, - Алик основательно усаживался на своего любимого конька. - Границы эти определила война. Мы это те, кто не воевал, но хорошо помнит войну. Мы - люди рождения с двадцать восьмого года по тридцать седьмой. Мы твердо знаем, что воевавшие, такие, как ты, Санька, спасли нас. И сознаем это не разумом, не логическими построениями, а звериным ощущением тех лет. Эмоциональной памятью о пустом желудке, привычке опасности бомбардировок, о желтом язычке коптилки, о сыпном тифе на вокзалах, о вокзалах, набитых бабами с детьми, неизвестно куда едущими и когда уезжающими. Я помню, Саня, время вашего возвращения. Именно тогда вошла в нас вина за то, что вернулись немногие из вас. Разница между нами и вами от двух до десяти лет, но эта граница решила все. Вы - мужчины, солдаты, мы - пацаны. На всю жизнь робость перед вами и вина. И это - беда наша. Мы навсегда остались мальчишками, боявшимися, не из-за трусости, нет, из-за беспредельного благоговения перед вами, сделать самостоятельный решающий шаг, определяющий историческую значимость того или иного поколения. И не сделавшие этого шага. Поэтому мы, по серьезному счету, взрослые, созревшие для реальных действий люди, никаких действий не совершили, проигрывая по очереди год пятьдесят третий, год пятьдесят шестой...
- Выходит, мы во всем виноваты, - иронизируя, пробубнил Смирнов.
- Не во всем, но виноваты. Скорее даже не вы, а война. Она приучила вас к мысли, что приказ командира - закон для подчиненного. И вы все эти годы ждали приказа. А мы глядели на вас и ждали, что сделаете вы.
- Ты знаешь, Алька, почему самая любимая моя картина - "Зеркало" Тарковского? - перебил его Казарян. - Вот из-за этого чувства неизбывной вины. Вины за все: за прошлое, за настоящее, за будущее всех людей. Вина и боль за то, что нам не дано ничего исправить в этой жизни. Ни ему, ни тебе, ни мне.
- Пытаемся, Рома, пытаемся. Вы заметили, как авангард, яростно бьющийся сегодня за перемены - люди нашего поколения. Мы еще пытаемся сделать тот не сделанный тридцать лет тому назад шаг.
- Что же ты на днях орал, что вы выдохлись, что на пенсию пора? торжествующе уличил Алика Смирнов. - Тогда врал или сейчас врешь?
- Не врал тогда, не вру и сейчас. Конечно, поздно начинать второй раз, в одну и ту же реку не войдешь дважды. Но кому-то надо начинать! Вы одряхлели, как воспитано следующее поколение и кем, мы знаем.
- Вами, вами воспитанное! - уличил уязвленный замечанием о дряхлости Смирнов.
- И нами тоже, - согласился Алик. - Еще одна наша вина...
Зазвонил телефон. Алик снял трубку:
- Тебя, Саня. Махов.
Смирнов взял трубку, долго слушал. Потом сказал озабоченно:
- Да, хреновато у нас с вами получается. Опаздываем. Пусть дома спросит, по приятелям пройдется. - Опять стал слушать. - Ну, тогда пусть по официальным каналам.
Положил трубку, растер ладонями лицо.
- Что там, Саня? - спросил Казарян.
- Водила, который, вероятнее всего, залил из бетоновоза подвал в "Привале", пропал. В журнале диспетчера значится, что он из-за испорченного мотора в ночь с двадцать первого на двадцать второе вынужден был слить бетон на свалке. С ним бы задушевно про эту свалку поговорить, а он пропал.
- Думаешь, они? - осторожно поинтересовался Казарян.
- А кто же еще! - раздраженно ответил Смирнов.
- Тогда вряд ли найдут.
- Вот именно! - Смирнов встал и вышел на балкон. "Привалом" еще раз полюбовался. Опять зазвонил телефон.
- У меня зазвонил телефон. Кто говорит? Слон. Откуда? От верблюда, обратился к Чуковскому Казарян. Алик снял трубку и скорчил лицо: заткнись, мол, Казарян.
- Да. Да. Да. Спасибо вам большое, - и положил трубку.
- Ну и что тебе сообщили от верблюда?
- Сообщили, что верблюд ждет нас в шесть часов. Санька, иди сюда! позвал Алик. Смирнов вернулся с балкона. - Греков приглашает нас к шести.
Смирнов глянул на часы и взвыл:
- Господи, еще три часа!
- Как раз неторопливо успеем пожрать.
- У меня жрать нечего, - предупредил Алик. - Вообще-то на рынок и в магазин надо смотаться.
- Рынок, магазин отменяется. Все, как один, в "Узбекистан", возгласил Алик и поднялся.
- Лагманчика бы неплохо, - помечтал Алик, - но там очередь всегда.
- Это смотря для кого, - срезал Казарян. - Вперед, бойцы! И бойцы двинулись вперед.
На обширной стоянке у тоскливого квадратного здания они выбрались из казаряновской "восьмерки". Было без десяти шесть.
- А ты что делать будешь? - спросил Алик у Казаряна.
- Я-то? Вас подожду.
В это важное здание Смирнов и Алик проникли без пропуска: от самых входных дверей их уважительно сопровождал молодой предупредительно вежливый помощник Грекова.
Поднялись каким-то особым лифтом и прошли в отдельную коридорную загогулину, в которой находился кабинет Грекова.
Все-таки жидковат современный интерьер: светлое дерево, долженствующее придавать помещению легкость и праздничность, выглядело как покрашенная картонка, которой поспешно и на короткий срок перегородили необъятный нежилой сарай.
Греков, ожидая их в приемной, вяло перебрехивался с хорошенькой секретаршей.
- Ну, здравствуйте, - сказал он, обнял Алика и Смирнова за плечи и повел их в кабинет.
Как был одет Владлен Греков! Светлый, почти белый костюм, ярко-голубая крахмальная рубашка без галстука, голубой замши легчайшие мокасины - все, как влитое, сидело на ладном, ловком теле. Греков за свой стол не сел. Все трое устроились в углу на креслах, у журнального столика.
