Наталия Левитина - Дилетант
- Наверное, вы правы, - пришел в себя через пару минут Леонид Артурович. - Хотя выражения, которые вы употребляете, лично мне режут ухо. Да, этой коричневой гадости сейчас хватает. И, как все мерзкое, она обладает удивительной способностью к регенерации, самоподпитке и экспансии. Суворин запретил отделению СРП проводить митинги в городе, чем вызвал ярость Кукишева и его приспешников. Гидра извивалась, верещала, плевалась черной слюной. Но у нее девять голов, как известно. А Суворин не Геракл, и в одиночку победить это чудище не сможет.
- Кто там остался? Некто Фельк, если я не ошибаюсь?
- Да. Директор института социсследований. Яркая, динамичная фигура шлимовского бомонда. Красавец, интеллигент, умен и образован, вполне конкурентоспособен. Лично я бы голосовал именно за него.
- Почему вдруг? - удивилась Маша. - Нахваливали мне Суворина, потом Шведова, и вдруг выныривает из ниоткуда еще какой-то Фельк.
- Понимаете... Трудно объяснить. В общем, сами с ним встретитесь и все поймете.
- Как вы меня заинтриговали! - заволновалась Маша. - Чем он так необыкновенен?
- Всем, Маша, всем. Но выборы, конечно, бесславно проиграет. У него ни связей, ни поддержки.
- А у других - и связи, и поддержка?
- Само собой. У каждого из претендентов - шлейф поклонников и спонсоров. За Сувориным - местная элита, бизнесмены, которым он удобен в качестве мэра. Елесенко и Кукишев качают средства из Москвы - один из КПРФ, другой - из СРП. Шведов силен масштабной строительной деятельностью - у него везде свои люди. Самарского тоже кто-то усиленно проталкивает в мэры. Паренек облеплен выгодными связями, как рыба чешуей. Только безлошадный интеллигент Фельк белеет одиноким парусом в тумане моря голубом.
- Ах, бедняжка! Я уже рыдаю!
- Еще бы узнать, в кого вложит деньги местная мафия...
- Имеется?
- А как же? Чай, не деревня какая, город-миллионер! Наша организованная преступность негласно представлена колоритной фигурой некоего Платона Викторовича Жигурнова. Вслух, конечно, никто об этом не говорит, но подразумевается, что он босс шлимовской мафии. Так вот, я считаю, что человек, завоевавший симпатии Жигурнова, будет самым жизнеспособным претендентом...
Полтора часа интервью, выдержанного в ритме теннисного матча, напомнили Леониду Артуровичу, что его внешняя свежесть весьма условна и не подпитывается горячей энергией юности.
- Теперь я, пожалуй, минут двадцать вздремну, как Штирлиц, - сказал он спутнице, - днем у меня деловая встреча, надо соответствовать.
- Конечно, конечно, - разочарованно согласилась Маша, проглатывая очередную порцию своих бесконечных вопросов. - В вашем возрасте требуется отдых.
Она ехидненько улыбнулась и уткнулась взглядом в толстый блокнот. Блокнот был испещрен записями. Вереница кандидатов на пост мэра в городе Шлимовске тянулась с первой страницы, и с некоторыми из них Маша уже просто мечтала познакомиться. Леонид Артурович то ли относился к ним всем (кроме одиозного полковника Кукишева!) предельно доброжелательно, то ли просто был мягок по натуре, но в его изображении претенденты выглядели очень аппетитно и привлекательно. "Ах, Мария, как ты неравнодушна к мужчинам, самокритично подумала Маша. - Уже распустила слюни сладострастия. Но ты ведь едешь в Шлимовск не на охоту, а по делу! Эти кандидаты должны интересовать тебя только как кандидаты. И как сразу становится скучно! Вот скажи, на чем ты будешь строить интригу? Чтобы твой репортаж о городских выборах хоть кого-то заинтересовал? Ну как же коварен Гилерма"! Нашел, куда меня отправить. В Шлимовск, где один кандидат лучше другого - заварное пирожное, одним словом, как же устоять Маше Майской? Глаза разбегаются. С кого начать? Кого из провинциалов осчастливить? А, сначала надо добить Леонида Артуровича. Неплох, неплох экземпляр, хотя и... Как, интересно, сложились отношения Гилермана с Бубликом?"
Женщина с длинными шелковистыми волосами обнимала Аркадия Гилермана так страстно, что он почти задыхался. Мягкие, бесконечные волосы струились по груди редактора, обволакивали его шею и лицо и уже вползали в рот и нос и не давали дышать. Аркадий сдавленно всхлипнул, дернулся и проснулся. У него на шее в виде колье лежал лохматый Бублик.
- Ах ты! - возмутился Аркадий, стряхивая с себя горячего полусонного кота. Брысь!
Редактору газеты "М-Репортер" еще не приходилось проводить ночь в подобном обществе. Особой страсти к котам он не испытывал и никогда их не имел. А после жуткой подлости, учиненной Бубликом в отношении блюда с говяжьей печенью, практически возненавидел весь кошачий род. Хотя нет, Аркаша Гилерман был слишком добрым и интеллигентным человеком, чтобы кого-то откровенно ненавидеть. Просто зеленоглазая усатая морда, с точно таким же, как у Маши, невинно-хамским выражением, не вызывала у него абсолютно никаких положительных эмоций.
- Эй, как тебя там... Бублик! Слезь с кровати! Я кому сказал!
Бублик реагировал заторможенно. Хотя, наверное, это была не заторможенность, а бескрайняя наглость, унаследованная от хозяйки. Он переполз на соседнюю подушку, блаженно распластался на ней, умиротворенно мурлыкнул и уснул.
- Ну, Мария Понтыкина, удружила ты мне! - горестно воскликнул Аркадий, пока еще не догадываясь, что Бублик являлся замаскированным эмиссаром, посланным Машей в стан врага в отместку за шлимовскую командировку.
Аркаша соскочил с кровати, и наглый котяра, к его удивлению, тут же сполз с подушки. Кровать у Аркадия, как и полагалось холостяку, была просторная, двойная, комфортабельная. Редактор с удовольствием ее застилал роскошным гобеленовым покрывалом (и с еще большим удовольствием разукомплектовывал - когда были гости).
Фокус с покрывалом Бублик воспринял, видимо, как игру. Он бросался на него, цеплял когтями, не давал ложиться ровно и без складочек.
- Прекрати! А ну, брысь! Свали, зараза! - ругался Аркадий, не в силах справиться с игривостью, обуявшей противного кота. - А, да пропади все пропадом! - расстроенно швырнул он на кровать покрывало и направился в ванную.
Но не успел Аркаша выйти из комнаты, как раздался треск, грохот, звон. Это Бублик, ринувшись вслед за своим новым попечителем, зацепился за электрический шнур и снес с тумбочки лампу. Антикварную лампу под абажуром из молочно-белого стекла, за которую Аркаша отвалил четыреста пятьдесят долларов!
Если можно было бы соединить в одно целое скорбь всех солдатских матерей, всех покинутых возлюбленных, всех обездоленных и страждущих и для верности возвести эту сумму в десятую степень - да, именно такое выражение глаз было сейчас у Бублика. Казалось, на паркет гилермановской спальни вот-вот брызнут горькие кошачьи слезы. Бублик даже попытался издать звук, отдаленно напоминающий сочувственный стон, или скрип пронзенного молнией дерева, или... Аркаша махнул рукой и, ничего не сказав, вышел. В мужественном молчании он принял на плечи свой крест.
Бублик тут же воспрянул духом, беззаботно махнул серым хвостом и, довольный и радостный, поскакал следом.
Глава 17
Олеся заснула только под утро, потому что, во-первых, не была ни йогом, ни бомжем и спать на голых досках не привыкла, а во-вторых, размышления о превратностях судьбы окружили ее плотным кольцом, тянули к лицу невесомые темные лапы и отгоняли сон. Лидировала, несомненно, мысль о страданиях Игоря, отца и Никитишны. Они, должно быть, решили, что Олесю похитили. Ее, конечно, на самом деле похитили, но беспечные алкоголики Гена и Федя, взявшие напрокат Олесин джип и саму Олесю, от идеи потребовать выкуп за девушку были так же далеки, как Америка от процветания в годы Великой депрессии. Они просто хотели выпить шампанского в компании с красивой девчонкой и покататься. "Сволочи!" - нелицеприятно думала Олеся и ужасалась стремительным темпам своей деградации - еще позавчера слово "сволочь" отсутствовало в ее лексиконе.
Второй образ, который стоял перед глазами и не давал заснуть, кроме убитых горем фигур Игоря, папы и Никитишны, было лицо Валерки, его белобрысый хохолок, пухлые ручки и аппетитные молочно-розовые ляжки. В этом месте Олеся начинала беззвучно рыдать, размазывая слезы и шмыгая носом она страшно соскучилась по ребенку.
В арьергарде буйно брыкалась мысль о непреодолимости трассы Южный Валомей - Шлимовск. Как выбраться из треклятого Валомея без копейки денег? Олеся не представляла. Понадобилось же Татьяне заинтересоваться ее сумочкой именно в тот момент! Сколько там было? Так, кажется, триста долларов и тысяча рублей, нет, даже пара тысяч. С такими деньгами расстояние в четыреста километров превращалось в ничто, у ее ног валялись бы все валомеевские таксисты, умоляя согласиться на поездку в Шлимовск именно в их авто. Сейчас уже спала бы рядом со своим утомленным строителем Шведовым.
"Нет, я обязательно что-нибудь придумаю", - решительно сказала себе Олеся. Пусть все вокруг считают ее оранжерейным цветком, неспособным самостоятельно бороться за выживание, она сумеет выпутаться из этой. передряги, потому что ей есть куда стремиться. Домой, где столько обожающих ее сердец...
