Дик Фрэнсис - Миллионы Стрэттон-парка

Он с силой сжал мою руку и отпустил ее.

— Мы же не можем сидеть здесь вечно, — сказал он.

Несмотря на наше весьма печальное состояние, я не мог не улыбнуться.

— Очень вероятно, — заметил я, — что твои братья с полковником Гарднером обратят внимание, что с трибунами не все в порядке. Сюда придут.

— Я мог бы пойти и помахать им из разбитых окон, сказать им, где мы…

— Стой там, где ты стоишь, — резко приказал я ему. — Пол может мгновенно провалиться.

— Только не этот, папочка, — он с ужасом посмотрел вокруг. — Только не тот, где мы с тобой, правда, папочка?

— Ничего, все обойдется, — бодро произнес я, надеясь, что это так и есть. Однако пол на нашей лестничной площадке накренился в ту сторону, где раньше была лестница, и я бы не решился попрыгать на нем.

На спину мне и на ноги продолжали давить обломки потолка, крыши, остатки помещения для прессы, пригвоздив меня к полу так, что я не мог пошевелиться. Но пальцами ног в ботинках шевелить я мог и, безусловно, не утратил способности ощущать, чувствительность сохранилась. Было похоже, что, если только здание не сядет под воздействием накопившегося внутреннего давления, я выпутаюсь из этой передряги с ясной головой, неповрежденным позвоночником, здоровыми руками и ногами и с живым, без единой царапины сыном. Не так уж плохо, если взять в расчет, что, как я надеялся, спасатели поспешат.

— Папа?

— Мм?

— Не закрывай глаза.

Я открыл глаза и постарался не закрывать.

— Когда к нам придут? — спросил он.

— Скоро.

— Я не виноват, что взорвались трибуны.

— Конечно, не виноват.

Помолчав, он произнес:

— Я думал, ты шутишь.

— Ага.

— Ведь я не виноват, что тебя ранило, правда?

— Нет, ты не виноват.

Я видел, что не убедил его. Я сказал:

— Если бы ты не прятался здесь, наверху, я бы мог оказаться где-нибудь этажом ниже, когда произошел взрыв, и, наверное, сейчас меня не было бы в живых.

— Это точно?

— Да.

Вокруг было очень тихо. Почти так, как если бы ничего не случилось. Если же я попробовал бы двинуться, тогда другое дело.

— Откуда ты узнал, что трибуны взорвутся? — спросил Тоби.

Я рассказал ему, как Нил увидел шнур.

— Благодаря ему, — сказал я, — все вы пятеро живы.

— Я не видел никакого шнура.

— Ну конечно, нет, но ведь ты знаешь Нила.

— Он все видит.

— Вот именно.

В отдалении наконец-то и, как нам показалось, после того, как прошла целая вечность, послышался звук сирен. Сначала донесся звук одной сирены, потом завыл целый оркестр.

Тоби хотел двинуться опять, но я велел ему не шевелиться, и через некоторое время мы услышали голоса — и со стороны скаковой дорожки, извне, и снизу. Меня звали по имени.

— Скажи им, что мы здесь, — попросил я Тоби, и он изо всех сил крикнул:

— Мы здесь. Мы здесь, наверху.

После короткой паузы кто-то выкрикнул:

— Где?

— Скажи им, рядом с ложей распорядителей.

Тоби прокричал эту информацию и получил в ответ еще один вопрос:

— Отец с тобой?

— Да.

— Он может говорить?

— Да. — Тоби посмотрел на меня и уже по собственной инициативе сообщил: — Он не может шевелиться. На него упала крыша.

— Оставайся там.

— О'кей? — сказал я Тоби. — Я же говорил, что к нам придут.

Мы слушали стуки и лязганье металла, деловитые переговоры, но все это происходило где-то далеко и за пределами здания. Тоби всего трясло, не от холода, потому что нас все еще согревало солнце, а от все сильнее сказывавшегося шока.

— Уже скоро, — сказал я.

— А что они делают?

— Скорее всего строят какие-нибудь леса.

К нам добрались со стороны скаковой дорожки, где, как выяснилось, армированный бетон платформ для зрителей опирался на стальные балки и выдержал встряску почти без ущерба. Со стороны разбитых окон комнаты стюардов неожиданно появился пожарный в большой крепкой каске и ярко-желтой куртке.

— Есть кто живой? — весело окликнул он нас.

— Да, — радостно вскочил Тоби, но я резко оборвал его, велев сидеть смирно.

— Но, папа…

— Сиди смирно.

— Оставайся на месте, юноша. Не успеешь оглянуться, мы тебя вытащим, — сказал ему пожарный, исчезнув так же быстро, как появился. Он вернулся с помощником и притащил мостик, по которому Тоби без труда перебрался к окну, и действительно, не успели мы оглянуться, как пожарный подхватил мальчика и вытащил его через окно, подальше от опасности. Как только Тоби не стало рядом, я почувствовал необыкновенную слабость. От облегчения меня проняла дрожь. Казалось, куда-то испарились все мои силы.

Через несколько секунд в окно влез помощник первого пожарного, прошел по мостку ко мне и остановился на самом его конце, в нескольких футах от меня.

— Ли Моррис? — спросил он.

«Доктор Ливингстон», — решил я.

— Да, — подтвердил я.

— Потерпите, еще недолго.

Так оно и было, до нас добрались спасатели со специальным снаряжением, домкратами, рычагами, канатами, режущим инструментом и мини-краном, и свое дело они знали, но место, где я лежал, оказалось в очень неустойчивом состоянии, и в какой-то момент обрушилась еще одна часть комнаты прессы, пробившая потолок и пронесшаяся в нескольких миллиметрах от моих ног, скользнула по полу, на котором я лежал, и унеслась в пятиэтажную дыру, в которой прежде была лестница. Слышно было, как она ударялась об искореженные стены, пока не грохнулась о землю и с глухим стуком рассыпалась на куски.

Пожарные старались вовсю, устанавливали домкраты где только можно, от пола до потолка.

Работали трое, они перемещались с величайшей осторожностью, избегая делать лишние движения, продумывая каждый свой шаг. Один из них, как медленно дошло до меня, по-видимому, снимал видеокамерой, подумать только! Стрекотание приближалось и удалялось. Я повернул голову и увидел направленные мне прямо в лицо линзы, мне это показалось очень неприятным, но я ничего не мог с этим поделать. Пришел еще один человек, и тоже в желтом, тоже с канатом, привязанным к поясу, и тоже с камерой. Не слишком ли много, подумалось мне. Он попросил первых трех доложить о ходе работ, и на его желтой груди я прочитал «полиция», выведенное жирными черными буквами.

Здание заскрипело.

Спасатели замерли на своих местах и стали ждать. Скрип не повторился, и они снова зашевелились, делая удивительно размеренные движения, ругаясь, работая увлеченно и смело, прозаично рискуя собой.

Я блаженно лежал на животе и думал, что, если и приходит конец моей жизни, я могу сказать, что прожил ее неплохо. Но, по всей видимости, пожарные не намеревались допустить, чтобы наступил мой конец. Они принесли с собой специальные ремни, которые протянули под моей грудью, закрепив их на руках и на плечах с таким расчетом, чтобы я не соскользнул в зияющую брешь, а потом миллиметр за миллиметром отвалили здоровенные глыбы кирпича и штукатурки, немного освободив меня от мешавших двигаться обломков, затем отодвинули расколовшиеся балки. Наконец, потянув за ремни, им удалось протащить меня фута на два по накренившемуся полу к порогу комнаты стюардов. По их словам, пол там был надежнее.

От меня им было очень мало толку, помочь им я ничем не мог. Я так долго пролежал зажатым со всех сторон, что мускулы почти не слушались. Ноги закололо так, будто с них сняли жгут, но это была ерунда. Хуже были порезы от вонзившихся в тело щепок.

В оконном проеме показался человек в зеленом флюоресцирующем костюме, он вступил на спасательный мостик и, показывая рукой на черные буквы на куртке, сказал, что он врач.

Доктор Ливингстон? Нет, доктор Джонс. А, хорошо.

Он склонился к моей голове, которую я попытался приподнять.

— Можете сжать мне руку? — спросил он.

Я пожал ему руку и поспешил любезно сообщить, что я не очень пострадал.

— Прекрасно.

Он ушел.

Только много позже, просматривая одну из видеозаписей, я понял, что он не очень мне поверил, так как за исключением воротничка и коротких рукавов рубашка на мне была багровая от запекшейся крови и вся в клочьях, как и кожа под ней. Во всяком случае, когда он вернулся, то явно не рассчитывал, что я уйду с ним на своих ногах, и притащил с собой нечто такое, что напоминало мне санки, только не плоские, как обыкновенные носилки, с которых легко скатиться, а с поднятыми бортиками, чтобы легче было тащить.

Так или иначе, с грехом пополам я заполз лицом вниз на носилки, при этом один пожарный отжимал последнее бревно с моих ног, двое пожарных тянули меня за ремни, а я сам подталкивал себя, опираясь на ладони. Когда мой центр тяжести более или менее переместился на спасательный мостик и верхняя часть тела получила надежную опору, зловещее поскрипывание возобновилось, но на этот раз гораздо серьезнее, все сооружение задрожало.