Кэти Райх - Смертельные тайны
Порывшись в папке, Минос извлек несколько цветных фотографий.
– Вы спрашивали про чешуйки, детектив. Мне хотелось получше взглянуть на строение поверхности, и я поместил волосы из образца под сканирующий электронный микроскоп.
Ученый протянул мне фотографию пять на семь дюймов. Галиано склонился над моим плечом.
– Это корневой конец волоса из «Параисо», увеличенный в четыреста раз. Взгляните на его поверхность.
– Похоже на пол в ванной, – сказал мой спутник.
Минос достал еще одну фотографию.
– А это чуть выше.
– Лепестки цветов.
– Превосходно, детектив. – На этот раз горделивая улыбка предназначалась Галиано. – То, что вы столь удачно описали, мы называем прогрессией чешуйчатого узора. В данном случае чешуйчатый узор от неправильной мозаики переходит к лепесткам.
Минос был мастером своего дела. Он отлично разбирался в волосах.
Снимок номер три. Теперь чешуйки напоминали соты с более грубыми краями.
– Это верхний конец волоса. Чешуйчатый узор представляет собой правильную мозаику. Его границы зазубрены сильнее.
– И как это все относится к собакам и кошкам? – спросил Галиано.
– У собак прогрессия чешуйчатого узора сильно варьируется, но, на мой взгляд, данная прогрессия уникальна для кошек.
– То есть волосы на джинсах – кошачьи, – подытожил детектив.
– Да.
– Все от одной и той же кошки? – спросила я.
– Не вижу причин считать иначе.
– Как насчет образца «Спектер»?
Минос перелистал папку.
– Номер четыре. – Улыбнулся мне. – Кошка.
– Значит, все волосы кошачьи. – Я ненадолго задумалась. – Образец «Параисо» соответствует какому-то из трех других?
– Вот тут – самое интересное.
Выбрав очередную страницу, Минос проглядел текст.
– В образце номер два средняя длина волос больше, чем в любом из трех других. – Он поднял взгляд. – Свыше пяти сантиметров, а это немало.
Вновь вернулся к отчету.
– К тому же они тоньше, хотя в остальных образцах жесткие. В поверхностной структуре каждого волоса наблюдается смесь правильной мозаики с ровными краями и коронообразных гладких чешуек.
Минос закрыл папку, но объяснять ничего не стал.
– И что все это значит, сеньор Минос? – спросила я.
– Образец номер два – от другой кошки, нежели остальные три. Думаю – но это лишь предположение, которого в отчете нет, – что кошка номер два персидской породы.
– А другие образцы – не от персидских кошек?
– Обычные короткошерстные.
– Но образец «Параисо» соответствует двум другим?
– Да, соответствует.
– Как помечен образец номер два?
Минос снова заглянул в папку:
– «Эдуардо».
– Это Лютик.
– Персидский? – одновременно спросили мы с Миносом.
Галиано кивнул.
– Значит, Лютик не имеет отношения к волосам из «Параисо», – сказала я.
– Персидская кошка не имеет отношения к волосам из «Параисо», – поправил Минос.
– Это ставит Лютика вне подозрений. Как насчет кошек Херарди или Спектеров?
– Явные кандидаты.
Я ощутила внезапный прилив оптимизма.
– Вместе с миллионом других короткошерстных кошек в Гватемале, – добавил он.
Оптимизм рухнул в пропасть, словно падающий лифт.
– Можете определить, соответствует ли один из других образцов волосам с джинсов? – спросил Галиано.
– Оба имеют сходные характеристики. На основе морфологии волос различить их невозможно.
– Как насчет ДНК? – спросила я.
– Думаю, это удастся сделать. – Минос бросил папку на стол, снял очки и начал протирать их полой халата. – Но не здесь.
– Почему?
– На анализ человеческих тканей очередь на полгода. Так что данных о кошачьем волосе вам придется ждать вечно.
Я лихорадочно размышляла, что делать, когда зазвонил телефон Галиано.
По мере того как он слушал, лицо его становилось все напряженнее.
– ¡Ay, Dios mio! Dónde?[40]
Почти минуту он молчал, затем наши взгляды встретились.
– Почему не позвонили раньше? – Детектив перешел на английский.
Долгая пауза.
– Хикай там?
Снова пауза.
– Мы едем.
11
В три часа дня улицы уже были забиты. Мигая огнями и ревя сиреной, Галиано лавировал среди уступающих дорогу водителей; ногу с педали газа не снимал, на перекрестках почти не притормаживал.
Радио тараторило по-испански. Я не могла разобрать ни слова, но это не имело значения. Думала о Клаудии де ла Альде в черной юбке и пастельного тона блузке, тщетно пытаясь вспомнить выражение ее лица на фотографиях.
Но из прошлого всплывали и другие картины. Неглубокие могилы. Завернутые в ковры разлагающиеся тела. Прикрытые опавшей листвой скелеты. Истлевшая одежда, которую растащили звери.
Заполненный густой жижей череп.
Желудок судорожно сжался.
Лица охваченных горем родителей. Их ребенок мертв, и я должна им об этом сообщить. Они ошеломлены и потрясены, не хотят верить, злятся. Жуткая работа – приносить такие известия.
Черт побери! Похоже, опять то же самое.
Сердце отчаянно колотилось в груди.
Черт! Черт! Черт!
Примерно в то время, когда я ехала узнать побольше о кошачьих волосах, сеньоре де ла Альде позвонил мужчина. Сообщил, что Клаудия мертва и где искать тело. В истерике женщина позвонила Эрнандесу, а тот – Хикаю. Поисковая группа нашла кости в овраге на западной окраине города.
– Что еще говорил Эрнандес? – спросила я.
– Звонили из телефонной будки.
– Откуда?
– С автобусной станции Кобан в Первой зоне.
– Что сказал звонивший?
– Дал координаты тела в Седьмой зоне, после чего повесил трубку.
– Возле археологических раскопок?
– Чуть дальше.
Седьмая зона напоминает щупальце, огибающее руины Каминальхую, центра цивилизации майя, где в лучшие времена насчитывалось триста курганов, тринадцать стадионов и пятьдесят тысяч жителей. В отличие от майя из низин, строители Каминальхую предпочитали камню необожженный кирпич – не слишком разумный выбор в тропическом климате. Эрозия и расширение города взяли свое, и сегодня древний метрополис представляет собой не более чем ряд покрытых землей холмиков – зеленые просторы для влюбленных и игроков во фрисби.
– Клаудия работала в музее Иксчель. Думаете, тут есть связь?
– Это я обязательно выясню.
Салон машины наполнился вонью – мы промчались мимо свалки.
– Сеньора де ла Альда узнала голос звонившего?
– Нет.
Строения, мимо которых мы проезжали, становились все более ветхими и убогими. Наконец Галиано свернул на узкую улочку с забегаловками и магазинчиками на всех углах. Мы пронеслись мимо полуразвалившихся каркасных домов с бельем на веревках и покосившимися ступенями. Через четыре квартала улица закончилась Т-образным перекрестком, а тот – тупиками с обеих сторон.
Свернув налево, мы увидели до уныния знакомую сцену. По одну сторону выстроились патрульные машины: огни мигают, рации бормочут. На противоположной обочине ждал фургон из морга. Позади него, за металлическим ограждением, начинался крутой спуск в овраг.
В двадцати ярдах впереди мостовая заканчивалась сетчатой оградой. Вдоль нее, уходя в расселину, тянулась желтая полицейская лента. По огороженной территории перемещались копы в форме. Несколько человек наблюдали снаружи – одни держали фотоаппараты, другие делали записи. Позади нас машины и телевизионный фургон. Из авто выглядывали представители прессы – кто-то курил, кто-то разговаривал, кто-то дремал.
Мы с Галиано хлопнули дверцами – и объективы нацелились в нашу сторону. Журналисты сбились в кучу.
– Señor, esta…
– Детектив Галиано…
– Una pregunta, por favor…[41]
Не обращая внимания на атаку, мы нырнули под ленту и направились к краю оврага. За спинами защелкали затворы, послышались вопросы.
В пяти ярдах ниже по склону стоял Эрнандес. Галиано начал спускаться к нему. Я двинулась следом.
Покрытый травой и кустарником склон оказался довольно крутым. Я спускалась боком, пригнувшись и хватаясь за растительность. Не хотелось вывихнуть лодыжку или споткнуться и покатиться вниз.
Ветки трещали в руках. Камни с грохотом скатывались вниз по склону, пугая птиц, которые с криками кружили над головой.
Я почувствовала прилив адреналина.
«Может, это вовсе не она», – убеждала я себя.
С каждым шагом сладковатая вонь становилась все сильнее.
Пятнадцатью футами ниже земля выравнивалась, прежде чем снова устремиться вниз.
«Возможно, звонил сумасшедший», – подумала я, ступая на небольшое плато. В конце концов, об исчезновении де ла Альды писали в газетах.
Марио Колон водил металлоискателем над землей. Хуан-Карлос Хикай фотографировал что-то у ног Эрнандеса. Как и в «Параисо», оба были в комбинезонах и кепи.
Мы с Галиано подошли к Эрнандесу.
Тело лежало в прорытой дождевой водой канаве там, где плато переходило в склон. Покрытое грязью и листьями, оно покоилось на разорванном черном пластике. Труп превратился в скелет, но остатки мышц и связок удерживали кости вместе.
