Лариса Соболева - Коварство без любви
– В чем же выражалось это «другое время»?
– Хм, – усмехнулась она и посмотрела на Степу с неким превосходством. – Молодой человек, вы же работаете в органах, должны знать, что переломные моменты в государстве всегда связаны с массовым помешательством. В мое время все жили практически одинаково. Кто-то чуть лучше, кто-то хуже, но стабильно, копья ломать было не из-за чего. Призвание расценивалось как дар небес, люди творческих профессий пользовались любовью и уважением. Будь сейчас то время, меня не выкинули бы из театра. Но наступили перемены, хлынул поток информации, из которого было нетрудно уяснить, что мы жили плохо. Появилось много такого, чего захотелось иметь, одновременно снизился жизненный уровень. Но и возможностей стало больше. А что касается конкретно театра, он стал не востребованным в провинции, актеры тоже. Западное кино просто вытеснило поначалу театр, мы играли для пяти-десяти человек, когда мест в зрительном зале пятьсот. По России закрывались театры. Это все породило страх остаться без работы.
– Но ведь вы сами сказали, что появились возможности, – позволил себе перебить Марину Дмитриевну Степа. – Почему бы и актеру не попробовать силы в другом деле?
– Понимаете, молодой человек, – снова усмехнулась она, – актерами рождаются. Это бог распорядился наделить кого-то талантом. Сколько у нас в городе жителей? Около трехсот тысяч? Вот. А актеров, включая пенсионеров, человек сорок с небольшим. Таких городов в России тьма, и театр есть далеко не в каждом.
– Угу, я понял, это люди избранные, так?
– Совершенно верно. Это их беда и счастье. Но среди актерской братии есть более талантливые, есть менее, как в любой другой профессии. Только здесь еще огромную роль играет тщеславие. Хорошо, если тщеславие зиждется на таланте, а вот когда оно голое, актер при определенных обстоятельствах превращается в монстра. Перемены в государстве плохо отразились на человеческом факторе, в нашем театре особенно.
– А точнее, в чем причина?
– В деньгах, – снисходительно улыбнулась она. Степа едва не подпрыгнул, все же не в ролях дело, а деньги тут замешаны, он так и думал. А Марина Дмитриевна добавила все с той же снисходительной улыбкой: – Еще в тщеславии, самолюбии, зависти. Видите, причины одни на все тысячелетия, разные только люди.
– И большие деньги? – поинтересовался Степа.
– Что вы, миленький! – рассмеялась она, всплеснув руками. – В том-то и убогость дележа, ведь делить все равно нечего. Или, скажем, так: мизер не стоил тех жертв, которые последовали. Сейчас объясню. Раньше платили в театре только ставку от ста до ста восьмидесяти рублей. Все. Мало – подрабатывай, что и делали актеры. Теперь придумали контракты. По контракту вам могут платить, сколько посчитает нужным директор. А чтобы внести в коллектив раздор, директор разработала с Юлианом Швецом сетку оплаты труда. Это прежде всего ставка, далее идут надбавки. То есть по контракту вы получаете определенную сумму, а за роли отдельно. К примеру, вы за месяц сыграли двадцать спектаклей, так вот, за пять вам не платят, это входит в ваши обязанности по контракту, а за остальные пятнадцать вы получите по разовой ставке. В итоге выходит еще один-два ваших оклада, у некоторых больше. А надбавки дают за верную службу... понятно?
– В общих чертах, – не совсем разобрался Степа. – А «плохой человеческий фактор» в чем выражается?
– В количестве ролей. Дабы часто выходить на сцену, нужно, чтобы вас занимали постоянно. Пошла нездоровая конкуренция. Юлику явилась идея, он ее преподнес директору, что слишком много актеров в труппе. Их по штату было сорок. Если уменьшить наполовину, ставки уволенных можно дополнительно поделить между собой.
– Я плохо разбираюсь в бухгалтерии, но ведь это, кажется, нарушение финансовой дисциплины.
– О чем вы! Директор столько нарушает, что ее давно следует посадить в тюрьму, однако не сажают. Так вот, принялись истреблять хороших актеров труппы, чтобы, не дай бог, если возникнут снова перемены в театре, крепких актеров и близко не было.
– Так как они станут играть вместо нынешних фаворитов? – уточнил Степа.
– Конечно.
– Что за человек Юлиан Швец?
– Дерьмо, – лаконично изрекла актриса.
– Ясно, – усмехнулся Степа. – А Подсолнух?
– Не хочется мне опускаться до уровня сплетницы... но отвечу: дерьмо.
– Прошлой зимой у него погибла жена, – напомнил Степа и вопросительно посмотрел на Марину Дмитриевну, надеясь услышать ее мнение и по этому поводу.
– Да, – нахмурилась она. – Сенечка по натуре садист, с черной душой и каменным сердцем. Он с женой с первого класса дружил, потом поженились. Очевидно, надоела она ему за столько-то лет. Детей не было. Сеня при людях порхал вокруг жены, а наедине измывался. Как-то она пыталась под поезд броситься. Жена Сенечки, бедная, не представляла, куда от него деться.
– А Башмакова Нонна и ее муж? Что они собой представляют?
– Ну так, ни рыба ни мясо. Когда начались все эти реформации, они тоже попали под снос. Боролись. Потом упали на коленки перед директором. Понимаете, всех погубил страх остаться без театра. Вместо того чтоб объединиться и остановить разгул негодяев, все постепенно сдавались в плен, а кто не сдался, того выпихнули. В конце концов, они все равно останутся без театра. Искусство не живет на гнили.
– И все-таки я не совсем понял, какую роль сыграла Эра Лукьяновна. Какие внесла перемены? А как было до нее в театре?
– Когда-то это был родной дом, куда стремились и в свободное от работы время, дом, без которого трудно было представить свое существование, – печально начала Марина Дмитриевна. – Актеры мечтали о грандиозных ролях. Мечты пошли прахом, ведь с такой малочисленной труппой не поставить ни один серьезный спектакль великого драматурга. Какие там Арбенины, Гамлеты, леди Макбет и Клеопатры! Народу не хватит. Было когда-то время и самостоятельных работ, которые потом брали в репертуар, и творческих открытий, и гастролей, и дружных банкетов в честь премьеры. Банкеты существуют и поныне, но технический персонал к ним не допускается, как более низкая каста. Таким образом, Эра разбила коллектив на два стана: технический и актерский. Далее два стана разделились на более мелкие группировки. Наверное, в такой атмосфере лучше быть кошкой, которая гуляет сама по себе, хотя и этот вариант неприемлем. В данном учреждении культуры необходимо принять определенную сторону. Да, да, недавно театру был дан именно такой статус – муниципальное учреждение культуры, сокращенно театр МУК.
– Жутко звучит, – вставил Степа.
– Название себя оправдывает. С назначением Эры атмосфера в театре накалялась с каждым годом. Но она рапортовала в администрацию и область о высоких показателях, важных мероприятиях, интересующих только бюрократов, привыкших иметь дело с отчетами на бумаге. Как будто мы производим трубы или выращиваем овощи! Показатели были высокие, а спектакли так себе, актеры потеряли кураж, пользовались штампами, выглядели замученными и затравленными. О творчестве давно нет речи, хотя многие уверяют, что Эра – переломная эпоха в жизни театра, вывела его из кризиса, внесла новую, живительную струю. Так родилась кличка – Эпоха. Ей шестьдесят восемь лет...
– Да что вы! Я бы дал ей все семьдесят, – откровенно подлизался Степа.
– А ходят слухи, – хитро прищурилась актриса, – что парочку годков она себе убавила. Зато ее энергии может позавидовать любой. Складывается впечатление, что Эре вживили вечный двигатель. Когда она приходит на работу, об этом узнают в самых отдаленных уголках – ее грозный голос слышен повсюду. Она не просто громко говорит, она орет. Орет на всех, кто попадается на пути. Причину покричать находит без труда, по ее мнению, работники театра бездельники и дармоеды. Она долго не могла разобраться в механизме театра, ее поначалу поражало многое. Актеры заняты далеко не всегда в репетициях, а остальное время почему им засчитывается? Кто играет в главных ролях, а кто играет в эпизодах, так почему и тем и этим заведующий труппой пишет восьмичасовой рабочий день? Так же обстояло дело и с техникой. Эре объясняли, что у работников театра ставки, что так распорядилось государство, что сегодня актер играет маленькую роль, а завтра Гамлета, на подготовку к Гамлету невозможно подсчитать затраченное время, ибо актер работает и во сне. А чем можно измерить слезы, нервы? А маленькая зарплата? А паршивые жилищные условия, а... Эру не убеждали доводы. И завела она журнал посещаемости: пришел – распишись, ушел – распишись, во сколько ушел. Потом потрясала перед труппой журналом: «Вы все недорабатываете, я установлю почасовую оплату!»
– И угрозы удалось осуществить? – подогревал ее Степа.
– Не удалось, – торжествующе произнесла Марина Дмитриевна. – Театр – это бюджетная сфера, зарплаты узаконены правительством, Эра не вправе платить меньше нормы. Тогда она с воодушевлением взялась за контракты и насильно заставляла их подписывать. Условия были зверские: актер не имеет права подрабатывать, самостоятельно выступать по телевидению, давать интервью, плохо отзываться о директоре, вступать в политические партии. Короче, контракт состоял из одних пунктов «не имеет права». Чтобы не слыть тираном, допустила маленькую сноску: на любой вид деятельности следует спрашивать разрешение у директора. Разумеется, на почве насилия возникли конфликты, ведь постоянные работники, подписав контракт, становились временными, да к тому же директор заключала контракты только на год. Эра попыталась избавиться от бузотеров.
