Ю Несбё - Пентаграмма
Полицейский сел рядом с ним:
– Решили что?
– Вы же в черном. – Вилли утер нос платком. – Мне подумалось, что вы священник. Священник, который принес… плохие новости. Глупо, да?
Полицейский не ответил.
– Ах, Холе, я жутко себя чувствую. У нас первая костюмированная репетиция. Посмотрите на нее, – сказал Барли.
– На кого?
– На Элизу Дулитл. На сцене. Когда я ее увидел, то на секунду вдруг решил, что это Лисбет, что мне только приснилось, будто она пропала. – Вилли нервно перевел дыхание. – Но тут она заговорила, и моя Лисбет исчезла.
Он увидел, что полицейский в удивлении смотрит на сцену.
– Потрясающее сходство, да? Поэтому я ее и пригласил. Этот мюзикл задумывался для Лисбет.
– А это… – начал Харри.
– Да, ее сестра.
– То́йя? То есть я хотел сказать – Тойя́?
– До сих пор мы никому не рассказывали, а сегодня вечером пресс-конференция.
– Ну, это привлечет внимание общественности.
Тойя развернулась и, споткнувшись, громко выругалась. Партнер развел руками и посмотрел на постановщика.
Вилли вздохнул:
– Общественность – это еще не все. Видите, тут еще работать и работать. Задатки у нее, конечно, есть, но выступать на сцене Национального театра – это вам не ковбойские песни петь в местном клубе в каком-нибудь Сельбу. Два года я учил Лисбет, как вести себя на театральной сцене, а тут у нас на все – две недели.
– Если я мешаю, Барли, изложу дело кратко.
– Дело? – В полумраке Вилли попытался прочитать хоть что-нибудь на лице собеседника. Ему опять стало страшно, поэтому, когда Харри открыл рот, он заторопился его уверить: – Вы мне вовсе не мешаете, Холе. Я просто продюсер. Знаете, тот, кто задает импульс. А работают сейчас другие…
Он махнул рукой в сторону сцены, где мужчина в твидовом костюме как раз говорил:
– Я возьму эту чумазую замухрышку и сделаю из нее герцогиню!
– Режиссер, декоратор, актеры, – пояснил Барли. – А я с завтрашнего утра – всего лишь зритель этой… – Он замолчал, подбирая нужное слово, и закончил: – Комедии.
– Да уж. У всех свои таланты.
Вилли невесело засмеялся, но режиссер тут же посмотрел в их сторону, и он замолчал.
– Вы правы. Двадцать лет я был танцором. Надо сказать, очень скверным. Но в балетной труппе всегда не хватает мужчин, так что лучше меня танцевали немногие. В сорок лет нас гонят на пенсию, и мне пришлось искать другую работу. Тогда я понял, что настоящий мой талант – не танцевать, а находить танцоров. Организовывать спектакли – вот и все, на что я годен, Холе. Но знаете что? Малейший успех кружит нам голову. И только потому, что пару раз вышло по-нашему, мы уже считаем, что мы боги или уж точно кузнецы своего счастья. А потом вдруг – такое. И мы понимаем, насколько на самом деле беспомощны. Я… – Вилли осекся. – Вам скучно слушать?
Собеседник покачал головой и все же произнес то, из-за чего пришел:
– Дело касается вашей супруги.
Вилли зажмурился, будто в ожидании боли.
– Мы получили письмо. С отрезанным пальцем. Боюсь, он принадлежит ей.
Вилли сглотнул. Он никогда не считал себя мстительным человеком, но теперь почувствовал, что камень на сердце начал тяжелеть и обретать цвет. Желтый. Как ненависть.
– Знаете, Холе, стало даже легче. Я ведь все время этого боялся. Что он сделает ей больно. Можешь обещать мне одну вещь, Харри? Ничего, что я на «ты»? – Полицейский кивнул – Найди его. Найди его, Харри. И накажи. Накажи… сурово. Обещаешь?
В темноте Вилли показалось, что его собеседник кивнул. Но уверен он не был: разглядеть мешали слезы.
– Я полицию позову, вот сейчас позову! – крикнула Тойя.
Харри сидел в кабинете и смотрел на стол. Он так устал, что казалось, нет сил даже дышать.
Вчерашние эскапады, закончившиеся изолятором и очередным кошмаром, – все это не даром далось, а встреча с Вилли Барли его добила. Обещание поймать преступника и эти слова Барли о том, что его жене сделали «больно». Харри не сомневался: Лисбет Барли мертва.
С самого утра его тянуло выпить. Сначала это был естественный позыв организма, потом – панический страх из-за того, что он сам перекрыл себе доступ к целебному снадобью, не захватив с собою ни фляги, ни денег. А теперь желание выпить перешло в ту фазу, когда и физическая боль, и страх разрывали организм на кусочки. Злобный враг ломал изнутри его кости, откуда-то из-под сердца лаяли псы. Господи, как же он их ненавидел! Так же сильно, как они ненавидели его.
Рывком встав, он подошел к сейфу. В понедельник он поставил туда полбутылки виски «Беллз». Интересно, он только сейчас об этом вспомнил или думал об этом все время? Холе уже привык, что Харри обманывает Харри. По-разному. Он уже собирался открыть сейф, но вдруг остановился, уловив странное движение – у Эллен на фотографии дрогнули губы. Он сошел с ума или она действительно улыбнулась?
– Что уставилась, стерва? – пробормотал он, и через мгновение портрет слетел со стены и упал на пол. Стекло разбилось. Эллен по-прежнему улыбалась. Харри потрогал забинтованную правую руку, она опять заныла.
Он снова потянулся к сейфу и тут увидел на пороге двоих человек. И сообразил, что они стоят здесь уже некоторое время, а их отражение могло показаться движением на фотографии.
– Привет, – сказал один из вошедших, глядя на Харри с удивлением и испугом.
Харри сглотнул и отпустил ручку сейфа.
– Привет, Олег.
Мальчик был в кедах, синих шортах и желтой футболке сборной Бразилии. Харри знал, что на спине красуется девятка и фамилия – Рональдо. Эту футболку он купил ему на заправочной станции одним зимним воскресеньем, когда они с Олегом и Ракелью выезжали в Нурефьелль покататься на лыжах.
– Встретил его внизу, – сказал Том Волер и положил ладонь Олегу на голову. – Стоял на входе, спрашивал тебя, и я решил привести его сюда. Так ты, Олег, играешь в футбол?
Мальчик не отвечал, уставившись на Харри темными глазами. Они у него были такие же, как у матери: порой бесконечно кроткие, а иногда безнадежно суровые. Сейчас Харри не мог с уверенностью определить, какие именно. Темные – и все.
– Нападающий? – Волер с улыбкой потрепал Олегу волосы.
Харри посмотрел на сильные длинные пальцы, на липнущие к ним темные волосы Олега – ноги стали подкашиваться.
– Нет. – Мальчик по-прежнему смотрел на Харри. – Защитник.
– Послушай, Олег. – Волер вопросительно посмотрел на коллегу. – Харри тут боксирует с тенью. Я тоже иногда так делаю, когда что-нибудь раздражает. Может, прогуляемся на верхний этаж? Я тебе вид с площадки покажу, а Харри пока тут приберется.
– Я останусь здесь, – ровным голосом сказал Олег.
Харри кивнул.
– Ладно, Олег. Приятно было тебя увидеть. – Волер похлопал мальчика по плечу и ушел.
Олег остался на пороге.
– Как ты сюда добрался? – спросил Харри.
– На метро.
– Один?
Олег кивнул.
– Ракель знает?
Олег покачал головой.
– Так и будешь там стоять? – еле выдавил Харри, чувствуя, как сильно саднит в пересохшем горле.
– Я хочу, чтобы ты вернулся к нам домой.
Харри позвонил, и через некоторое время в кабинет ворвалась Ракель. Глаза у нее были совсем черные, а голос – пронзительный.
– Где ты был? – вскрикнула она.
На мгновение Харри решил, будто вопрос адресован не только сыну, но ее взгляд скользнул мимо него и остановился на Олеге.
– Мне не с кем было поиграть, – опустил голову мальчик, – и я приехал сюда на метро.
– На метро? Один? Но как…
– На меня никто не обратил внимания, – ответил Олег. – Я думал, тебе будет приятно, мам. Ты ведь тоже говорила, что хочешь, чтобы…
Она рывком притянула его к себе.
– Знаешь, как я за тебя перепугалась, мой маленький? – сказала Ракель, обнимая сына, но глядя при этом на Харри.
Ракель и Харри стояли у садовой ограды и молча смотрели вниз – на город и фьорд. Парусники казались отсюда крохотными белыми треугольниками на синем квадрате моря. Харри обернулся на огромный бревенчатый дом, потемневший от времени, построенный для суровых зим, а не для летнего отдыха. Между яблонями перед открытыми окнами порхали бабочки.
Харри посмотрел на Ракель. Она была босиком, в голубом платье и красной кофточке. Чуть ниже цепочки с крестиком, доставшимся ей от матери, кожа поблескивала капельками пота. Харри подумал, что знает про нее все. Запах кофточки, изгиб спины под платьем, соленый вкус ее потной кожи. Чего она хочет и почему молчит.
От всех этих знаний не было никакого толку.
– Как жизнь? – спросил он.
– Отлично, – ответила она. – Сняла дачный домик. Получилось только на август: поздно спохватилась. – Голос звучал ровно, в нем не чувствовалось ни жалобы, ни обвинения. – Повредил руку?
