Сценарии судьбы Тонечки Морозовой - Татьяна Витальевна Устинова
– Насть, ты что? Тебе плохо?!
Та быстро и бесшумно села на пол, привалилась к какому-то ящику. Сердце прыгало и моталось, словно потрепанная афиша на сильном ветру, нечем стало дышать, и вспотела вся голова.
Даня моментально опустился перед ней на корточки.
– Что такое?!
– Тише, – попросила Настя. – Я что-то… не могу.
Даня выхватил из кармана книжку, распластал ее и стал махать у Насти перед носом. Как ни глупо было это махание, но отчего-то оно помогло. Воздух вернулся, Настя судорожно вдохнула.
На площадке бегали, суетились, кричали.
– Может, пойдем на улицу? – предложил Даня, продолжая тревожно махать. – Ну их к шутам, эти ваши пробы!..
Настя придержала его руку. Стала на четвереньки и подползла к осветительному прибору.
– Видишь сценаристку? Которую Герман привез? Ну, вон ту, кудрявую?..
– Вижу, он только одну привез.
– Это моя мать.
Даня высунулся из-за ее плеча, посмотрел и снова начал махать на нее книжкой.
– И что? Очень симпатичная, по-моему! Или ты здесь… на нелегальном положении?
Ох, Настя и сама теперь не знала, на каком она положении – здесь и вообще на свете!..
Ведь это на самом деле ее мать.
Ее собственность, ее недоразумение и беда – мать ничего, ничего не смыслила в том, что представлялось Насте делом жизни!.. И не могла помочь! И поддержать не могла!..
Она с утра до ночи торчит на своей дурацкой нелепой работе и дома постоянно пишет что-то, таскает работу домой!..
…Выходит, она сценарии пишет?!
Какой страшный, чудовищный обман!
Вся жизнь, их общая жизнь – обман!..
– Насть, пойдем на улицу, – Даня крепко взял ее за плечо. – Мне тут… надоело.
– Иди, – сказала Настя, не слыша себя. Что-то уши заложило. – Я посижу пока.
– Да что случилось?! – зашипел он рассерженно, и тут закричали:
– Тишина на площадке!..
Выбежала Мила с хлопушкой, скороговоркой произнесла свою невнятицу, и двое на стульях, в центре светового круга, начали разговор.
Он: Я не знал, что она моя дочь.
Она: Она твоя дочь!
Он: Почему ты мне солгала про дочь?
Она: Я не могла иначе! Я не хотела делать аборт!
Он: Я не верю тебе!
Она (рыдая): Это твоя дочь!..
– Стоп моторы!..
На площадке было тихо.
Странное дело, сюда, в павильон, не просачивались никакие привычные звуки – не было слышно шума улицы, автомобильных гудков, гула толпы в коридоре, ничего.
– Ну что, Александр Наумович? Снято или еще один дублик?..
Герман поглядел на Настину мать:
– Ну что, Тонечка? Снято или дублик?..
Настя закрыла глаза.
Но тут же вновь открыла!..
– Воля ваша, – заговорила мать после паузы этим своим привычным, родным голосом с хрипотцой, – а в жизни так не говорят, Саша. Вы же все видите! Артистам так… неудобно, они же люди!
– Эт точно! – вдруг с тоской гаркнул тот, кто был «он». – Мы тоже люди!..
– Хорошо, а как? – вдохновился Герман. – Ну, напишите!.. Давайте, давайте! Перерыв!
– Перерыв на площадке!
Все задвигались и зашумели.
– Да не нужно никакого перерыва, – быстро сказала Тонечка. – Как написать? От руки? Или на компьютере?
Она полезла в сумку и проворно вытащила ноутбук.
Ноутбук тоже был родной, старенький, один угол треснутый, мать его когда-то уронила!
– Если есть принтер, я сейчас на компьютере моментально!..
Вокруг ходили люди, жмурились от света, приставляли ладони козырьком к глазам, жадно пили воду из пластиковых стаканов, утирали лица, задирая футболки, Тонечка на своем компьютере строчила как из пулемета.
Насте вдруг стало очень страшно. За нее, за мать.
Она же ничего не умеет, только бумажки писать дурацкие!..
…Бумажки. Дурацкие бумажки. Она умеет писать дурацкие бумажки!
– Вот, готово! Где принтер?
– Да вон, за вами!..
Принтер загудел, из него полезли листы – дурацкие бумажки.
Герман взял один, взглянул и скомандовал:
– Повторим сцену в новой редакции. Да?
– Да! – закричали со всех сторон.
И вновь суета, беготня, люди с пенопластом.
– Тишина на площадке, моторы идут!..
Настя коротко вздохнула и вытерла пот, вдруг поливший в глаза. Те двое в наступившей отчаянной тишине заговорили снова:
Он: Ты что, тогда залетела?!
Она: кивает.
Он: И мне не сказала?!
Она: Ну, не сказала! Я решила, аборт делать ни за что не стану!
Он: Дура! Какой аборт?! Ты все врешь!
Она: Да не вру я, можешь проверить!
– Стоп, снято!..
Никто не шевелился и не двигался.
Неподвижны люди со щитами из пенопласта. Неподвижен оператор в своей железной корзине. Неподвижны артисты с листочками в руках. Оказывается, заклятье на замок Спящей красавицы очень легко наложить снова и снова – сколько угодно раз…
– Это было, – будничным голосом сказал Герман, и чары мигом рассеялись.
– У-уф, – выдохнул режиссер Эдуард. Насте показалось, что все, кто находился в павильоне, выдохнули вместе с ним.
Герман уперся ладонями в свои джинсовые колени, посидел, раздумывая, поднялся и поманил режиссера за собой. Вдруг спохватился и повернулся к Настиной матери.
– Тонечка, пойдемте с нами. Эдик, вот сейчас точно объявите перерыв!
– Перерыв на площадке!
– Ты знаешь, – сказал рядом Даня Липницкий, – как в данном случае расшифровывается аббревиатура «ПТУ»? Я на этой хлопушке прочитал, там написано!
Настя взглянула на него.
– «Пускай тебя убьют», «ПТУ»! – провозгласил Даня. – С чувством юмора чуваки!..
– Пойдем отсюда.
– Давно пора.
…Только бы не встретить мать. Только бы не встретить! Если они встретятся – что ей сказать?..
Переступая через провода и толстые кабели, Даня впереди, Настя за ним, они выбрались в центр съемочной площадки – никто не обращал на них внимания – и побрели вдоль черных занавесок к табличке «Выход», горевшей хищным красным светом.
В коридоре ничего не изменилось, только, кажется, народу еще прибавилось, и стало совсем нечем дышать.
– Я не знаю, куда идти, – призналась Настя. – И без администраторши нас с территории не выпустят, всех специально предупреждали.
– Да? – удивился Даня. – Вон там дверь на улицу, может, выйдем, оглядимся?..
Насте было все равно. Ее жизнь оказалась обманом, химерой.
Должно быть, так пишут в сценариях!..
Ее мать, ее собственная родная мать пишет эти самые сценарии! А дочь ничего не знала! Не знает!.. Мать – обманщица, лгунья.
Настя поднесла ко рту стиснутые кулаки и укусила сначала один, потом другой. Стало больно и невозможно.
– Ну, ты даешь, – сказал Даня. – Слушай, наверное, из тебя на самом деле получится артистка!
– Заткнись.
– Мне нужно Ромке сказать, что я уезжаю. Он искать станет.
Насте было все равно.
Они вышли на улицу – дверь оказалась не заперта и непонятно было, почему их вели такой дальней дорогой и почему никто не догадался распахнуть
