Фридрих Незнанский - Глаза зверя

Сулейман пожал Алмазу Рафиковичу руку и выбрался из машины.

— Ну что скажешь, Иван? — обратился к белобрысому Алмаз Рафикович, когда они остались в машине одни.

Лобов взглянул в зеркальце заднего вида и сказал:

— По-моему, годится. Парень — настоящий фанатик. Когда я сказал ему, что я наемник, он готов был на части меня разорвать.

Алмаз Рафикович засмеялся:

— Да, я думаю, может! Сулейман — хороший боец. Марат рассказывал про его приключения в Дюссельдорфе. Как-то раз он надавал по шее двоим здоровенным неграм, которые пристали в кафе к Диле. Однако с тобой ему, конечно, не совладать.

— Я исполнитель, Алмаз, — просто сказал Лобов. — Драться мне не нравится, я для этого слишком ленив. А вот если нужно выпустить кровь кому-нибудь, тут равного мне не найдешь.

— Да уж, — согласился Алмаз Рафикович. — Но и оцениваешь ты свою работу недешево.

— Она того стоит, — спокойно заметил Лобов.

— Гм… — Алмаз Рафикович задумчиво пощипал себя за узкий подбородок. — Ты установил за ним наблюдение?

— Да, Алмаз, я же тебе говорил. Двое моих людей ведут его с того самого дня, когда он позвонил Марату.

— Да-да, я помню. И что же, все чисто?

— Пока да, — пожал плечами Лобов. — Но наблюдение я не снимаю. Мало ли что.

— Это правильно, — одобрил Алмаз Рафикович. — Как насчет телефонных звонков?

— «Жучок» удалось поставить только сегодня. Раньше возможности не было. Его отец практически постоянно сидит дома, редко куда выходит.

— Ничего, ничего. — Алмаз Рафикович потер длинные, желтые ладони. — Если его кто-то пасет, кроме нас, мы это вскоре узнаем. Если он спелся со спецслужбами — это от нас тоже не ускользнет. Ладно, хватит разговоров. Заводи машину. У нас сегодня еще куча дел.

Глава пятая

ЛАГЕРЬ

1

Хочу пройти свой путьСквозь мрак и черный лес.И в будущность взглянуть,Как облако, с небес.

Пускай стою сейчасУ бездны на краю,Придет мой звездный час —Я буду жить в раю.

И Он ко мне сойдет,Мой белый господин,И за руку возьметИ скажет: «Я один.

И ты одна, Асет,Была среди людей.Но нынче — час бесед,Час счастья и затей…»

Асет отложила ручку, подперла подбородок кулачком и принялась смотреть на облака. И куда они вечно плывут? Почему не стоят на месте? Легко им там, этим облакам, — никаких забот, никакого горя. Захотелось покоя — они расплываются по небу и превращаются в легкие перышки. А если обуял гнев — сгущаются в черные тучи и обрушиваются на землю ливнем и молниями.

Легко им, этим облакам…

Асет вновь зажала в пальцах авторучку. Последняя строфа никак не получалась. Какие такие «затеи» ждали Асет в раю, она не знала. Но другая рифма к фразе «среди людей» никак не находилась.

«Радей», «седей» — перебирала в уме Асет. Наконец она вздохнула и тихо произнесла:

— Ах, всыпать ей плетей… Чтоб никаких затей…

И густо зачеркнула последнюю строфу.

Подошел Султан. Заглянул через плечо Асет в тетрадку, улыбнулся и погладил ее по голове широкой, твердой ладонью. Султан поощрял ее занятия поэзией. Только советовал поменьше писать про любовь, а побольше про Аллаха и рай, который ждет Асет на небесах, после того как она отомстит неверным за все беды, которые обрушились на ее семью.

А бед было немало. Во-первых, после взрыва русской бомбы они остались без дома и имущества. Но это еще полбеды. Самое постыдное было то, что брат Асет — Магомет — предал свою веру и своих родственников. Конечно, его наверняка пытали, но он должен был выдержать. Он должен был плюнуть в лицо русскому и пойти на смерть! Тогда бы он попал в Джанну, в рай. Так рассказывал Асет Султан Бариев, а Султану она привыкла верить во всем.

Будь Магомет посмелее, он бы сейчас возлежал на ложе расшитом, на ковре разостланном, в зеленом одеянии из сундуса и парчи, в тени темно-зеленого сада и пил мед и молоко прямо из ручьев. А так… Одному Аллаху ведомо, где он сейчас. (Думать про ад и шайтана Асет боялась.)

— Ну как у тебя дела? — спросил Султан.

— Хорошо, — тихо ответила Асет.

Султан белозубо улыбнулся. Это был невысокий, кряжистый мужчина лет сорока с короткой, но чрезвычайно густой бородой, смуглым лицом, покрытым маленькими черными точками («Это следы пороха от взорвавшегося ствола», — знала Асет), и черными, невыразительными глазами.

Султан посмотрел на наручные часы и сказал:

— Через десять минут на занятие.

— Да, я знаю, — кивнула Асет.

Султан. еще раз провел ладонью по ее волосам, затем повернулся и зашагал к брезентовой палатке, прикрытой сверху желто-зеленой маскировочной сеткой.

Асет вспомнила, как родственники провожали ее в лагерь. Мать не плакала, лишь плотно сжимала бледные, бескровные губы. Все свои слезы она выплакала после смерти Магомета. Выплакала тайком, чтобы никто не видел, потому что Магомет был предателем. Его арестовали федералы, когда он лежал в погребе со сломанной ногой. Пришли и сразу полезли в погреб, как будто знали. Откуда знали? Непонятно. Кто-то видел, кто-то рассказал. Это было печальней всего — Магомет стал предателем из-за того, что предали его. Если бы его не предали, он бы до сих пор воевал с неверными, а если бы его убили в бою, вознесся бы в рай — пить мед и молоко. Хотя Магомет вряд ли бы пил молоко, он никогда его не любил. Он бы, наверное, предпочел чистый напиток с имбирем.

Асет закрыла глаза и представила себе Магомета, лежащего под сенью темно-зеленого дерева с хрустальной чашей в руке. Он был такой же, как при жизни, — молодой, веселый, смешливый. «Ну что, сестренка, — сказал бы он. — Выпьешь за мое здоровье?» А Асет бы нахмурилась и топнула ножкой. Разве можно предлагать такое маленькой девочке? (В своих мечтах о рае Асет почему-то всегда представляла себя маленькой девочкой, так было веселей и радостней.) А Магомет подмигнул бы ей и сказал: «Ладно-ладно, шучу. Ишь какая строгая. Тебе нужно было родиться джигитом». Джигитом… Это он, конечно, шутил. Асет всегда была робкой и неуверенной в себе девочкой, она боялась мышей и змей, и Магомета это страшно веселило. Однажды он даже подложил ей в ботинок живую мышку. Ох и визжала тогда Асет! А он стоял рядом с растерянным видом, держал на ладони мышку и, показывая Асет, какая мышка красивая и нестрашная, уговаривал ее замолчать.

Асет улыбнулась, но тут же вспомнила, что Магомет грешник, и нахмурилась. Да, ее брат был грешником, но она могла спасти его. Но для этого она должна воевать как настоящий мужчина, она должна сделать то, чего не смог сделать ее брат.

Она вспомнила свой разговор с Шамилем Басаевым. Он тогда пришел к родителям Асет поговорить о Магомете.

— Ты не должна обижаться на моих бойцов, — сказал Шамиль. — Они сделали правильно.

Мать Асет молчала.

— Молчишь, — констатировал Басаев. — Правильно делаешь. О таких вещах нужно молчать и переживать в душе. Ты ни в чем не виновата. Он просто был слабый, твой сын. Он мог выбрать смерть, но он выбрал предательство. Он поступил как шакал.

— Мой Магомет был хороший мальчик, — сказала тогда мать. — Он был воином Аллаха. Наверное, его сильно пытали, раз он перешел на их сторону.

— Конечно, пытали, — подтвердил Шамиль. — А ты думала, они ему чай с вареньем предложат? Они ведь звери, эти русские. Но Магомет должен был терпеть, потому что он мужчина. — Шамиль поморщился. — И хватит об этом. — Тут он заметил Асет, которая сидела в углу на стуле с выражением покорности судьбе на чистом, юном лице.

— Это твоя дочь? — спросил Басаев мать Асет.

— Да, — ответила она. — Это Асет, сестра Магомета.

Шамиль внимательно вгляделся в лицо Асет и улыбнулся:

— Красивая девочка. Ты тоже боишься боли, как и твой брат? — обратился Басаев к Асет.

Асет покраснела и кивнула.

— Тебе не должно быть стыдно, — сказал Шамиль. — Ты ведь женщина.

Тут он задумался, словно в голову ему пришла какая-то дельная мысль.

— ПосЛушай… — медленно начал Шамиль. — Тебе ведь не нравятся русские, да?

— Не нравятся, — тихо сказала Асет.

— А почему они тебе не нравятся?

— Они взорвали наш дом и убили наших родственников и друзей.

Шамиль вздохнул и покачал головой:

— Да, девочка, они убивают наших родственников. Они хотят, чтобы мы сдохли. И если мы не будем с ними бороться, однажды все мы умрем.

Лицо Басаева было серьезным и сосредоточенным. Лицо настоящего воина. Он показался Асет удивительно красивым, только немного старым.

— Даже такая молодая девочка, как ты, должна помогать мужчинам бороться с русскими, — сказал ей Шамиль. — Чтобы твои мама и папа могли жить спокойно и не бояться. Ты ведь не хочешь, чтобы они пришли и убили твою маму?