Фэй Келлерман - Змеиный зуб
— Я бы приняла с полдюжины таблеток адвила.
— Может, хватит одной?
— Вы знаете, он прав! — Синди плюхнулась на один из стульев, обитых оленьей кожей, и еще раз вытерла глаза. — Я совершенно не умею сдерживаться. У меня с языка срывается такое...
Рина промолчала. Синди снова взглянула на нее.
— Значит, он вам все рассказал?
Рина кивнула.
— Должно быть, вы с ним действительно очень близкие люди.
— Да, наверное, — согласилась Рина, подавив улыбку.
— На самом деле все было не совсем так по-идиотски, как может показаться из-за того, что я тут наговорила. Отец никогда не упоминал об этом. И во время процедуры развода это нигде никак не всплывало. Как бы они ни ругались между собой, отец ни разу не попрекал этим маму. Иногда я даже сомневалась, знает ли он. Но потом поняла, что он все знает, просто не хочет распространяться об этом. Мама не всегда была осторожна и тактична... например, звонил нам кто-то, а когда к телефону подходила я, на том конце вешали трубку.
Рина понимающе кивнула.
— Знаете, я не хочу во всем винить маму. Отца вечно не было дома. И даже когда был, все равно как бы отсутствовал. Он хороший отец. Все делал правильно. Приходил в школу на собрания и конференции. Но при этом всегда казался каким-то чужим. Он был ужасно несчастен. И мама тоже. Они вынужденно поженились — из-за меня.
— Они оба очень тебя любят.
— Я знаю. Они держались, сколько могли. Хотя я никогда не просила их это делать. Они такие разные. Вы знаете, как они познакомились?
Рина кивнула.
— Твой отец ее арестовал.
— Ну да. Во время какой-то дурацкой антивоенной демонстрации. Когда мама забеременела, она поняла, что ей придется бросить колледж. В двадцать лет она оказалась прикованной к дому и кухне, да еще с хнычущим младенцем на руках, без всякой помощи. А ее друзья и подруги развлекались на вечеринках. Не знаю, почему она не сделала аборт. — Синди немного помолчала. — Хотя нет, знаю. Отец бы ей не позволил. Но я уверена, что она была ужасно несчастна. Она до сих пор говорит о своей загубленной молодости.
— Твоя мать и Алан очень хорошо живут. Мне кажется, что ты переживаешь по поводу развода твоих родителей больше, чем они сами.
— Да, наверное. — Синди вздохнула. — Отец, похоже, теперь действительно счастлив. По крайней мере счастливее, чем раньше.
— Вообще-то твой отец не слишком жизнерадостный мужчина, — улыбнулась Рина.
Синди ответила ей улыбкой.
— Ты держалась молодцом, — сказала Рина.
— Да, с преступниками, я думаю, дело иметь куда легче, чем с моим папашей. — Синди сделала небольшую паузу. — Значит, вы все слышали? Мы, наверное, орали на весь дом.
— Просто дом у нас небольшой
— Господи, у меня голова разболелась.
— Пойду принесу тебе таблетку адвила.
— Спасибо.
Рина вышла из гостиной, но через каких-нибудь несколько секунд вернулась.
— А матери ты уже рассказала? — спросила она.
— Нет. Хотите верьте, хотите нет, но мой папочка — это еще не худший вариант. Мама не только устроит истерику, как отец, но и начнет винить во всем его. Терпеть не могу, когда она это делает. Невозможные люди. Они друг друга просто ненавидят.
— Я уверена, что это не так.
— А я не сомневаюсь, что так оно и есть.
— А все-таки, почему ты решила поступить в полицейскую академию? — спросила Рина.
— Господи, наконец-то нашелся человек, который хочет выслушать мои аргументы.
Рина ободряюще кивнула.
— Понимаете, я заинтересовалась изучением особенностей поведения преступников, — откашлявшись, заговорила Синди. — Я обнаружила, что больше всего на свете мне хочется раскрывать преступления. А для успешного раскрытия преступлений очень важно понять, что движет преступником, как он мыслит. Но если просто заниматься этими проблемами чисто теоретически — толку мало. От этого улицы городов не станут безопаснее. Это не даст жертвам преступлений ощущения, что в нашем обществе в самом деле торжествует справедливость. И качество нашей жизни не улучшится. Ученые, изучающие особенности поведения преступников, лишь плодят бумаги, но не приносят реальной пользы. А я хочу именно этого. Я хочу использовать теоретические знания на практике, помогая людям. Может, звучит и банально, но это правда.
— Думаю, это чудесно.
— В теории — да. Но, к сожалению, отец во многом прав. Я очень импульсивна, слишком эмоциональна, и я плохо умею подчиняться приказам. — Синди наклонилась вперед — Но я очень гибкая и здорово умею приспосабливаться к обстановке. В противном случае я не смогла бы так долго уживаться со своими родителями. Я быстро учусь, Рина. Особенно когда хочу чему-то научиться. И я это сделаю — я научусь всему, что нужно. Конечно, для меня очень важно, чтобы отец благословил мое решение и оказал мне помощь. Но раз так — что ж, придется обойтись без этого. Я все равно своего добьюсь. Если он не смог меня понять, мне остается только пожалеть об этом. — Синди снова откинулась на спинку стула. — Я люблю своего отца, но временами он становится просто невыносимым. Он такой деспотичный, такой бесцеремонный! И как только вы его терпите?
— Он хороший человек.
— Я не говорю, что он плохой. Но я считаю, что он чересчур любит командовать. Я вовсе не оправдываю маму. Просто мне кажется, что он... подавлял ее, что ли. Правда, я не знаю, как вы с ним ладите.
— Я вообще-то неважный боец, — пожала плечами Рина.
— Я тоже, хотя не мешало бы научиться быть пожестче. Но все равно я не люблю, когда об меня вытирают ноги.
— Об меня вовсе не вытирают ноги.
Синди покраснела.
— Извините. Я не хотела... Господи, ну что у меня за язык! Кажется, я гораздо больше похожа на маму, чем мне бы хотелось.
— Если нужно, я умею быть твердой, Синди, — когда дело того стоит. Я просто не люблю цапаться по мелочам. Но и мне часто не хватает... мудрости, что ли. Мы все стали такими... нетерпимыми. Нам всю жизнь внушали: будь сильным! Говори, что думаешь! Говори все, как есть! Мне кажется, мы слишком далеко зашли.
— И все-таки лучше быть таким, чем позволять собой помыкать.
— Разумеется, никому не хочется быть половой тряпкой. Но иногда невредно и попридержать язык. Мне кажется, бывают моменты, когда не следует идти на поводу у собственных эмоций. А иногда и двуличие необходимо. Бывает так, что сначала я в чем-то соглашаюсь с твоим отцом, а потом все делаю по-своему. Чаще всего он со временем вообще забывает и о самом предмете спора, и о том, какую точку зрения отстаивал чуть ли не с пеной у рта. Случалось, конечно, пару раз, когда он ловил меня на этом, но я просто прикидывалась дурочкой. Я уверена, что кое-кто из психологов сказал бы, что у меня заниженная самооценка, что мне не хватает уважения к себе или что моя деспотичная мать лишила меня воли, а может, то же самое сделал мой чересчур жесткий, неприступный отец, или еще что-нибудь в том же роде. Но я считаю себя просто практичной, трезво мыслящей женщиной. Ведь в конечном итоге и я получаю то, что хочу, и твой отец сохраняет лицо.
— Боюсь, Глория Стайнем [2] не одобрила бы ваши методы.
— Забудь о Глории Стайнем! Она никогда не ухаживала за мужем, безнадежно больным раком, и не знает, что это такое, когда человек умирает у тебя на глазах. Она никогда не рожала и никогда не была вдовой с двумя маленькими детьми. Она никогда не была замужем за лейтенантом полиции и не подвергалась гистеректоми [3] в тридцать лет. Наконец, она не ортодоксальная еврейка и потому не знакома с концепцией шалом баис — мира в доме. И очень зря, как мне кажется!
— Вы сильная женщина, — сказала, глядя на Рину, Синди.
— Достаточно сильная, чтобы управляться с твоим отцом. — Рина присела рядом с Синди и поцеловала ее в щеку. — И ты тоже сильная. Ничего, ты со всем справишься. Все будет в порядке.
— При условии, что научусь думать, прежде чем говорить.
— Синди, молодые люди почти всегда импульсивны, и слава богу. Ты ведь сама сказала, что именно этому качеству молодости ты обязана тем, что тебя зачали. Именно из-за свойственных молодости максимализму и горячности я в свое время убежала из дома и в семнадцать лет выскочила замуж, а еще через год родила ребенка, и потом еще одного, прежде чем мой первенец успел вырасти из пеленок. Именно горячность и несдержанность, которые присущи почти всем молодым людям, толкнули меня на совершенно бездарный вулканический роман после смерти моего мужа, хотя я с самого начала знала, что ничего хорошего из этого не выйдет. И именно по этой же причине я игнорировала то, что в нашей общине люди начали удивленно поднимать брови, когда я стала встречаться с твоим отцом. Через несколько дней после знакомства я уже была влюблена в него без памяти. Да, я была импульсивной. Но это себя оправдало.
— Я действительно импульсивная, — сказала Синди. — Но мое решение бросить учебу в аспирантуре и поступить в полицейскую академию не было спонтанным. Я в самом деле этого хочу.
