Феликс Меркулов - Хроника отложенного взрыва
— Ребята, позвольте инструментом воспользоваться?
Он указал на барабан. Музыканты сначала хотели отказать, думая, что попросят гитару или синтезатор. Но, узнав, что речь идет о барабане, согласились. Только пожали плечами. Странный какой-то клиент, говорили их глаза, хочет сам пошуметь? Так его сейчас другие посетители вынесут.
— Эту мелодию я хочу сыграть в память об одном человеке, — сказал Георгий, взяв палочки и садясь на место барабанщика. — Он был молод и наивен. Стремился быть услышанным. Мечтал о славе. И на первых порах судьба благоволила ему, он шел прямой дорогой к своей цели. Ангел-хранитель работал на совесть и вытаскивал его из таких передряг, где не каждый-то хранитель справится. Но и ангелы ошибаются. Поэтому того человека уже нет. Его жизнь могла стать прекрасной песней, но, увы, ноты оборвались слишком рано. Так вот, я хочу разбудить наших с вами ангелов-хранителей. Чтобы больше никогда ни один из них не сомкнул глаз…
Сидевшие в ресторане клиенты слушали Гольцова вполуха. Когда он закончил говорить и поднял палочки для первого удара, кто-то вяло запротестовал, кто-то засмеялся и стал подначивать вроде: «Спой, птичка, спой».
Но вскоре все замолчали. Георгий не просто отбивал ритм. Он играл. Никогда Ольга не слышала ничего подобного. Она и не подозревала, что барабан может звучать с нежностью и грустью. Только эти нежность и грусть были особенные, барабаньи. «С легкой примесью солдатской решительности», — подумала Ольга и отхлебнула чуть-чуть коктейля.
— Вы прекрасно играете, — сказала она, когда Георгий вернулся за столик.
— Спасибо.
— Как вы научились?
— С риском для жизни. Например, когда я стоял дневальным в казарме и ночью решил наиграть несколько любимых мелодий. Через пять минут в меня полетели табуретки.
Ольга засмеялась.
— Нас, барабанщиков, часто недооценивают, — улыбнулся Гольцов. — Анекдоты рассказывают. Например: идет концерт рок-группы. Вокалист забыл второй куплет. Подходит к гитаристу спрашивает: как петь дальше? Тот: не знаю, спроси у барабанщика. Вокалист подходит к барабанщику, который отчаянно наяривает. Спрашивает: как дальше петь, не помнишь? Барабанщик в ответ: а какую песню играем?
Продолжая развивать успех, Георгий рассказал еще несколько забавных историй. Потом спросил что-то у Ольги про ее жизнь, потом еще… Женщина даже не заметила, как стала сама рассказывать. Сначала осторожно. Но умелые вопросы непринужденно вплетались в разговор и располагали Ольгу к откровенности.
Гольцов уже казался ей не подозрительным типом, а милым и добрым собеседником.
Голова ее кружилась — то ли от алкоголя, то ли от воспоминаний. На столе появились мартини и закуска. Ольга болтала с Гольцовым как со старым знакомым. А после ужина, и это показалось ей вполне естественным, они поехали к ней домой. За документами, разумеется…
После убийства Димы Ольга вдруг поняла, что не может жить с мужем. Каждый раз, ложась с ним в постель, она будто предавала любовь к Диме. И память о нем.
Единственное, что связывало ее с мужем, — дети. Это крепкий цемент, который иногда держит здание, даже если фундамент треснул. Но семью Данилиных он не спас.
Муж помогал ей после развода. Со временем сын и дочь выросли, обзавелись собственными семьями, стали жить отдельно.
Трехкомнатная квартира опустела.
Только Ольга и Лада — трехлетняя немецкая овчарка.
Хозяйка провела гостя в комнату с натертым до блеска паркетом. На стенах, драпированных шелкографией, висели гравюры. И фотография ребенка — белобрысый мальчишка лет трех-четырех. «Наверное, любимый внук», — отметил Гольцов.
— У вас очень уютно, — отметил Гольцов. — И очень… очень…
Он покачал руками, будто держал что-то тяжелое на весу.
— Вы хотите сказать, богато? Необычно для врача «скорой помощи»? — Ольга улыбнулась. — Бывший муж помогает. Мы, несмотря ни на что, остались добрыми друзьями. Он любил и, думаю, любит эту квартиру.
Гольцов счел, что Ольга красива зрелостью следящей за собой женщины между тридцатью и сорока.
Платье облегало спортивную фигуру, подчеркивая, как прекрасно то, чего не видно. Короткая прическа — классическое каре. Ровные волосы цвета воронова крыла.
«У Белугина был хороший вкус», — подумал он, глядя в колдовские темные глаза.
— Так чем я могу помочь вам? — Когда она говорила, ямочки возле губ играли. Будто шелк трепетал.
— Расскажите все.
— Боюсь, не хватит времени. — Она рассмеялась, но как-то грустно. — Целой жизни мало, чтобы рассказать все.
— Над чем он работал последнее время? — Гольцов постепенно начал задавать вопросы.
— У него было много тем. Он горел ими. Хотел вывести на чистую воду жуликов из Западной группы войск. Наивный. Говорил: «Оленька, мы все-таки снимем министра обороны». Я отвечала: пустая затея.
— Почему вы так считали?
— Не та у нас страна. Журналисты не имеют никакой власти.
— Разве?
— Хозяева газет, может, имеют влияние. Но у нас не принято уходить с большого поста по собственному желанию из-за скандальных разоблачений. Должны указать сверху. Мораль для нашей страны — пустой звук.
— Вы пессимистичны.
— То же самое говорил и Дима. У него была эйфория. Он верил, что вырвался из провинции на самый верх.
— Из провинции? — переспросил Гольцов.
— Вы живете в Москве?
— Да.
— Вам трудно это понять. От столицы до нас полтора часа электрички. Но люди здесь живут с ощущением, что мы далекая глубинка.
— У вас прекрасный город.
— Особенно он нравится туристам. Но молодежь мечтает вырваться в столицу, найти работу с высокой зарплатой. Диме удалось. Когда его взяли в штат «Столичной молодежи», он радовался, как ребенок.
— Как у него складывалось на работе?
— Тяжело. Он говорил, что все отлично. Но по обрывкам фраз можно было понять, что газетчики — это пауки в банке. Его часто подставляли. Если другая газета публиковала какую-нибудь армейскую новость раньше, то Диму даже штрафовали. Но он терпел, мечтал, что станет знаменитым. И… Он действительно стал знаменитым.
Последний раз Ольга видела Диму за сутки до его гибели. Было воскресенье. Она сказала мужу, что подружка попросила подменить на дежурстве. А сама побежала на свидание, волнуясь, как старшеклассница.
У нее отчего-то щемило сердце. «Может, муж догадывается?» — думала она.
А Дима светился счастьем. И признался Ольге, что завтра может стать переломным днем. Во всяком случае, ему обещали.
Через пятнадцать часов после расставания с любимой Дима поехал в служебной машине на Казанский вокзал.
Дима вышел из камеры хранения на площадь трех вокзалов. В руке у него был черный кейс. «Метро или такси?» — подумал журналист. Брать машину у вокзалов значило переплатить как минимум втрое. Но с другой стороны, ездить в метро Дима не любил: ему оно напоминало трубу, засасывающую людей.
Он отошел от площади подальше и проголосовал. Остановилась старенькая «копейка».
— Куда? — спросил мужчина в рваном пуховике.
— В редакцию «Столичной молодежи».
Казалось, что машина развалится на ходу. Кресло пассажира шаталось, обивка дверей оторвана, панель приборов разбита. Корпус угрожающе дребезжал.
— Деловые все стали, — ворчал водитель. — Ездят все. С «дипломатами». Я вчера по телевизору видел. Два негра здоровых. У обоих чемоданы, как у тебя. В одном деньги. В другом наркотики. А у тебя что?
— Бомба. — Дима улыбнулся.
Водитель с опаской покосился на пассажира и его кейс.
— Скоро она рванет, обещаю, — произнес Дима.
— А сейчас она не взорвется? — испуганно спросил водитель. — Ты того, поосторожней…
— Это информационная бомба, — объяснил Белугин. — Если она и убивает, то морально. Вот здесь лучше повернуть, удобней к редакции подъехать.
Он не заметил, как поднялся в лифте на этаж, прошел десять метров до своего кабинета. И еще пять последних в жизни шагов — до рабочего стола.
Зазвонил телефон. Дима поднял трубку, неизвестный голос сообщил код.
— Запомнил? — поинтересовался таинственный доброжелатель.
— Чего уж проще, — ответил Белугин.
Пять, четыре, три, два, один — набрал он код на гранях с выпуклыми цифрами колесиков замка. Внутри что-то щелкнуло. «Пуск», — улыбнулся Дима, осторожно открывая кейс.
Раздался грохот. Смерч подхватил человеческое тело как игрушку, покрутил в страшном водовороте и швырнул на пол. Всего-то доли секунды, но именно они провели черту, разделяющую жизнь и смерть.
— Кто должен был передать этот «дипломат»? — спросил Гольцов у Ольги.
— Анатолий или Андрей, кажется. Где-то даже была его фотография. Дима дружил с ним.
Она достала с полки шкафа фотоальбом. Быстро перелистала страницы.
