Владимир Монастырев - Свидетель защиты
— Не столько разговаривать, сколько слушать, — сказал Андрей Аверьянович. — Это профессиональное. Адвокаты, как раньше попы, выслушивают множество исповедей. Чтобы добраться до сути дела, надо слушать терпеливо и заинтересованно.
— Пожалуй, — согласился Валентин Федорович. — Умение слушать — дар божий. Насколько бы легче жилось, если б мы умели друг друга слушать — внимательно и заинтересованно.
— Теперь и я вижу, что вы городской человек, — усмехнулся Андрей Аверьянович, — и на природе вас кидает на мудрствования, — он встал и потянулся до хруста в костях. — А не пора ли нам на сеновал?
— Пора, — согласился Валентин Федорович. — Завтра вставать чуть свет.
5
И снова лошади шли по узкой тропе, которая на этот раз полого уходила вниз. Мерно покачивалась впереди широкая спина Прохорова, перечеркнутая наискось двухстволкой. Приклад ее торчал над плечом объездчика, стволы смотрели в придорожный кустарник.
Тропа вышла из леса, и глазам всадников открылась ужасная картина: широкая низина загромождена была камнями и мертвым лесом. Будто сказочное чудовище высунулось из-за горы и дунуло со страшной силой вниз, сорвав со склона и лес, и почву до матерой скалы. Перемешалось все, переломалось и завалило низину так, что ни проехать ни пройти. Мертво и глухо было в этой долине, в которую и зверь не забегал, и птица не залетала.
— Лавина, — пояснил Валентин Федорович, — во-он с той высоты сорвалась несколько лет назад.
Они спешились и повели лошадей в поводу, пробираясь подобием тропки, пробитой в этом хаотическом нагромождении камней и окостеневших стволов. Шли долго, осторожно перелезая через поваленные деревья, уклоняясь от острых сучьев, следя, чтобы лошади не оступились, не выкололи глаз. Кони нервничали, пугливо косили глазами, вскидывали головы.
Когда мертвая долина осталась позади, Андрей Аверьянович вздохнул с облегчением.
— Неуютное место, — сказал он, взбираясь на Гнедко.
— Стихия, — подхватил Валентин Федорович. — Страшна во гневе природа-матушка. Время от времени напоминает о себе..
Снова был лес, только помельче и пореже, за ним неширокая речка, впадавшая в Малую Лабу, немолчно шумевшую слева. А справа была та речка, которую только что перешли, поставленная вертикально. Она падала белой пенистой лентой с высоченной горы. Видимо, за эту белизну ее и назвали Чистой.
Андрей Аверьянович, глядя на диковинное зрелище, сказал:
— Туристов возят на какие-то хилые водопадики, а тут чудо, о котором никто не ведает.
— Положим, туристы, которые не боятся свернуть с асфальта, здесь бывают, — возразил Валентин Федорович, — а возить ленивых путешественников сюда несподручно, как вы сами убедились, автобус не пройдет.
Прошли еще метров двести и очутились на зеленой поляне, невысоко приподнятой над Лабенком. Река здесь была совсем не та, что внизу, она сузилась до двух десятков метров, русло загромоздили малые и большие валуны, которые быстрая вода еле прикрывала или обтекала, обдавая брызгами. Вокруг вздымались скалистые зубцы и стены, лес кончался, будто его отрезали зазубренным ножом в трехстах метрах от полянки. И какой это был лес! Буковые стволы толщиной с руку склонились к руслу реки, переплелись чахлыми кронами. Зимой толстенный, в несколько метров, слой снега сгибает их, прижимает к скале, так они и растут, не успев распрямиться за лето. Над этим поставленным на колени лесом взмывают вверх скалы с белыми пятнами снежников, под ними берут начало ручьи, стремительно сбегающие в русло Лабенка. Видна седловина перевала и то место, откуда берутся первые струи, рождающие реку.
Солнца путники сегодня не видели всю дорогу: то скрывал его лес, то закрывали вдруг набежавшие тучи. Там, внизу, откуда они пришли, проглядывает чистое небо, а здесь рваная муть то и дело заволакивает седловину перевала, цепляется за скалы, змеится по распадкам, уплотняется, тяжелеет.
Прохоров расседлал лошадей, поставил палатку и принялся готовить обед.
— Вот здесь это и случилось, — сказал Валентин Федорович. Он пересек поляну и по тропе, петлявшей вверх по склону, отмерил шагов пятьдесят. — Здесь шел Кушелевич. А Моргун появился из зарослей гнутого бука и поджидал его вон в тех рододендронах.
Андрей Аверьянович стал рядом с директором заповедника, огляделся, прикинул расстояние.
— А звук выстрела шел оттуда? — он указал на пихтовый молодняк, заплетенный колючкой, метрах в тридцати сзади и правей, в стороне от тропы.
— Кушелевич утверждает, что стреляли оттуда.
— Давайте проверим.
Он позвал Прохорова и попросил стать в пихтовом молодняке, Валентина Федоровича отправил на место Моргуна, а сам сделал с тропы шаг в сторону, полуприкрывшись от Валентина Федоровича деревом.
— Меня вы видите? — спросил он у Прохорова.
— Вижу, — ответил тот.
— Ничто не мешает стрелять в меня?
— Не мешает.
— А в Валентина Федоровича вы можете попасть оттуда?
Прохоров приподнялся на цыпочки, пригнулся, сделал шаг в сторону.
— Неудобно, — ответил он наконец, — кустарник мешает.
— А с какого места удобно в него стрелять, как вы думаете? — спросил Андрей Аверьянович.
— От вас, — ответил Прохоров.
— От меня удобно, — согласился Андрей Аверьянович.
Отпустив Прохорова к костру, он направился к Валентину Федоровичу.
— Выходит, следователь прав, — сказал он, — с того места, которое Кушелевич указал, нельзя было прицельно стрелять в Моргуна.
— Но могли же все-таки стрелять в Кушелевича, а попасть в Моргуна? Случайно.
— Кто мог это сделать? Ребенок, не умеющий обращаться с оружием? Злой дух, который парил над кустарником и не оставил следов? Что-то здесь не так, что-то Кушелевич путает, и у следователя есть все основания полагать, что он просто не хочет признаться.
— Постойте здесь, я сам посмотрю, — Валентин Федорович пошел на то место, где стоял Прохоров. Андрей Аверьянович ждал.
Директор заповедника пробыл за кустами с десяток минут, потом продрался сквозь них на открытое место.
— Оттуда, действительно, нельзя стрелять в вас прицельно, — крикнул он. — А отсюда можно.
Сделав знак, чтобы он оставался на месте, Андрей Аверьянович вернулся к дереву, возле которого стоял Кушелевич. Отсюда до Валентина Федоровича было совсем близко.
— Если бы стреляли оттуда, где вы стоите, — сказал он, — Кушелевич тем более увидел бы стрелявшего: он говорит, что оглянулся на выстрел.
— Увидел бы, — согласился Валентин Федорович, — тут спрятаться некуда. Чертовщина какая-то! — Он все еще не хотел согласиться с мыслью, что Кушелевич мог солгать, пытаясь уйти от ответственности.
Молча вернулись к костру. Прохоров достал жестяные тарелки, разлил кулеш, выложил на брезентовый полог помидоры, огурцы, копченую рыбку. Андрей Аверьянович почувствовал, что голоден, и готов был накинуться на еду. Но пришлось отложить обед и перебираться в палатку: тучи опустились еще ниже и пошел дождь.
Перенося припасы и тарелки в укрытие, Прохоров не без тревоги посмотрел на небо. Андрей Аверьянович тоже поглядел вверх и замер изумленный: такого он никогда не видывал. Тучи уже не летели в одном направлении, как раньше, они толклись в котловине, образованной окружающими скалами, вспухали, расползались, пронизывали друг друга, смешивались, выпуская зловещие свинцовые щупальца. В этом жутком месиве исчезли седловина перевала, ближние скалы со снежниками, гнутый бук и вершины пихт на той стороне реки. И без того узкая, сдавленная горами долина, стала вовсе тесной. Глухо шумела река. Воздух словно загустел, и дышать стало трудней. И вдруг что-то не то чтобы сверкнуло, ощущение было такое, будто все, что захватывал глаз, проявилось и на мгновение увиделось, как черно-белый негатив. И тотчас ударил гром, от которого Андрей Аверьянович вздрогнул и невольно пригнулся. Ему показалось, что рушатся скалы — и слева, и справа, и сзади. Обвальный грохот катался по ущелью, бился о глухие стены, множился и повторялся. Звук шел отовсюду, и невозможно было определить, где он возник и где угас.
Еще не утих этот диковинный многократный гром, а небо разверзлось, и хлынул поток воды, который и не назовешь дождем. Вода падала отвесно, сплошной стеной, отгородив палатку и троих путников ото всего мира. Не стало видно ни того берега реки, ни деревьев на этом.
Люди укрылись в палатке. На этот раз Андрей Аверьянович не заметил, когда сверкнула молния, но грохот услышал. Скалы многократно повторили тугие полновесные удары, и казалось, что рожденный в ущелье гром никогда не вырвется отсюда и будет, как исполинское ядро, метаться от стены к стене, круша все на своем пути.
Андрей Аверьянович забыл, что недавно хотел есть. Не до еды было сейчас, он ощущал себя маленьким, беспомощным и готов был схватить своего соседа за руку, чтобы почувствовать, что он не один в этом грохочущем, заливаемом водой мире.
