Марина Серова - Любовь кончается в полночь

Она потупила глаза:

– Ты почти угадала, частично делаю…

Да, по-моему, таким, как Ленка, надо при жизни памятники ставить, причем, отливать их из бронзы. И табличку вешать: «За безвозмездный труд и преданность делу просвещения подрастающего поколения…»

Мы еще долго болтали. Но вот часы показали шесть, и я стала собираться.

– Ты куда? – обиженно спросила подруга.

– Лен, мне пора. Надо в одно место зайти, по делу. Как только будут какие-нибудь сведения о моей математичке, сразу позвони, ладно?

– Само собой.

Я вышла в коридор. Ленка провожала меня.

– Ну, давай, подруга, спасибо, что зашла, навестила, – попрощалась она.

– Я тоже была рада тебя увидеть.

Мы распрощались, и я вышла на улицу. Несмотря на вечер, жара еще не спала. Я села в машину и поехала к дому Федора.

Дверь мне открыла его жена, Зинаида, в халате и фартуке. В руке у нее был половник, должно быть, она готовила супругу ужин. Сейчас, находясь вблизи от нее, я могла хорошо ее рассмотреть. Полная, лет сорока, с усталым лицом, глаза темно-карие, волосы выкрашены в ядовито-белый цвет. Зинаида и в молодости вряд ли была красавицей, а теперь прожитые годы и тяжелый крестьянский труд добавили ей морщин и придали чересчур загорелый цвет лицу. Тогда, на поминках, на ее голове красовалось какое-то подобие прически, сейчас же она была растрепана и, наверное, осознавая это, постоянно поправляла волосы рукой. «Лучше бы она просто подошла к зеркалу и причесалась», – подумала я.

– Вам кого? – строго спросила она, вытирая руки о свой далеко не первой свежести фартук.

– Вы Чайникова Зинаида… простите, не знаю вашего отчества?

– Порфирьевна. Это я.

– Тогда мне вас, – сказала я с как можно более обаятельной улыбкой.

Порфирьевна посмотрела на меня с недоверием:

– А вы кто? – Бдительная хозяйка продолжала допрос, как видно, мое обаяние на нее не подействовало.

– Я с работы Виктора Чайникова, из клиники…

Я не успела договорить, как лицо Порфирьевны круто изменило выражение. Женщина сменила гнев на милость и расплылась в широкой улыбке:

– Ой, вы докторша! Заходьте; а я смотрю, лицо знакомое, вы ведь были на поминках?

– Да, конечно… И я вас тоже там видела.

– Да вы заходьте, не стойте на пороге.

Я зашла в квартиру, удивляясь перемене, которая произошла с Зинаидой после упоминания мною клиники. С чего бы это, подумала я? Сейчас выясним! Хозяйка провела меня в кухню, предложила чаю, от которого я наотрез отказалась. И даже не из-за того, что живот мой был полон окрошки, а из-за санитарного состояния кухни и посуды. Они, мягко говоря, оставляли желать лучшего. Хозяйка долго пыталась найти чистый стакан, а я все это время отнекивалась и открещивалась от предлагаемого мне чая. Глядя на груду грязной посуды в раковине, я твердила про себя: «Хоть бы она не нашла стакана!» К моей радости, так и случилось. Хозяйка извинилась за беспорядок в кухне.

– Я Федора с работы жду, готовлю вот… – Зинаида указала на большую кастрюлю, стоявшую на плите, – он в восемь придет, раньше-то вряд ли… Все работает, работает, семью-то надо кормить! Первый помощник только через год созреет. Ой, а я и не спросила, как вас зовут?

– Татьяна.

– А по батюшке?

– Можно просто Татьяна, мне так удобнее.

– Ой, ну что вы! Нельзя просто по имени, вы ведь доктор. Такая почетная профессия… Так как вас по отчеству?

– Александровна.

Хм, Порфирьевна приняла меня за врача. Это интересно! Что ж, не буду ее разочаровывать. Как говорится, если жена ночью назвала вас чужим именем – откликайтесь, вам понравится. Посмотрим, понравится ли мне быть в роли доктора? Хотя из меня такой же доктор, как из Зинаиды – почетный акын Казахстана.

– Татьяна Александровна, говорите, что вам нужно, а я щи пока доварю, ладно? А то скоро мой Федор придет, надо угостить кормильца.

Порфирьевна помешивала половником в кастрюле свое варево. И как охота людям в такую жару есть горячие щи? Сделала бы холодную окрошку, как мы с Ленкой. Однако она от меня чего-то ждет, надо что-то сказать. И я начала потихоньку прощупывать почву:

– Зинаида Порфирьевна, как вы поживаете? Как здоровье?

– Ой, да какое там здоровье! Давление замучило. А живем, как все. Сейчас все плохо живут, денег ни у кого нет. Мы с Федором, когда в город жить переезжали, думали, хоть тут полегче будет. Куда там! В деревне свои трудности, а здесь, в городе, – свои. Хорошо еще, Федор у меня сапоги ремонтировать наладился, все хлеб! К девяти на работу уходит, а приходит в восемь, когда и позже, если срочной работы много. А я вот на базаре работаю, мясом торгую. Неделю работаю, неделю дома. Неделю на базаре стоишь, потом домой придешь – хоть падай! Так устаю… В эти дни дочка хозяйство ведет. И готовит, и убирается, и на базар бегает за продуктами. А сын отцу помогает в мастерской. Мы все хозяйственные, не лодыри какие-то!

Зинаида принялась резать петрушку и укроп.

– Давно вы в город переехали? – спросила я.

– Да уже три года. Когда в деревне жили, у нас и корова была, и свиньи, и куры, а огород – аж двадцать соток! Молоко-мясо всегда свое было. И картошки сажали много, так что и сами ели, и еще продавать возили в город, правда, немного. Но все равно, жрачка своя была. А еще и морковь сажали. Я мешок моркови осенью выкапывала, всю зиму щи варили, а еще свекла…

Зинаида сбросила порезанную зелень с доски в кастрюлю. Помешала в ней половником, зачерпнула немного щей и поднесла половник к губам. Осторожно попробовала свое произведение и, судя по выражению лица, осталась довольна.

– А если с продуктами в деревне хорошо было, что ж вы в город приехали? – спросила я.

– Так ведь, окромя продуктов, еще и барахло какое-никакое требуется. А Федор водителем работал, пять тысяч получал! Это деньги, я вас спрашиваю?! И те вовремя не давали. А скотине сено надо купить, а курам комбикорм, а баллон газа сколько стоит! А еще машину угля на зиму… Ой, да разве все перечислишь! И все ведь за деньги! Мы и подумали: Витька-то вот, уехал в город, выучился, человеком стал. Говорят, большие деньги получал! И мы решили в город податься. Сначала родителев дом берегли, хотели его отдать сыну, как он женится… А потом продали и его, и свой дом, и скотину всю, а у меня сарай с погребом знаете какой хороший был! И банька во дворе…

Зинаида села на стул, заплакала, вытирая глаза не совсем чистым фартуком.

– Да, я вас понимаю. Свой дом – это свой дом. С городской квартирой не сравнить… – сказала я как можно более сочувственным тоном.

Зинаида всхлипнула:

– Думали, Витек хоть нам поможет! Он-то здесь, в городе, давно живет, почитай, лет семнадцать. Всех знает, с работой подсобит… А он, представьте себе, от нас открестился! Сами, говорит, пробивайтесь. Я, мол, один выживал. С жильем помочь не могу, у самого денег нет. Работу тоже сами ищите. Федор его стыдить начал. Ты, мол, что с братом-то так, совсем не по-родственному… Мы с тобой одни остались, все Чайниковы поумирали. У меня, говорит, теперь только ты да отец твой остались, мой дядька, крестный… Они тогда еще живы были, родители его… Царство им… Давай, мол, друг дружки держаться. А Витек не захотел. Оно и понятно, зачем мы ему, голь перекатная! А еще Федор насчет института Витьку пытал, в котором тот учился. Мол, есть ли у него там знакомые, Витек же шесть лет там штаны за партой протирал. Федор сына нашего тоже хотел в институт этот врачебный пристроить. Витек и здесь нам отказал. Вот вам и брат! Вот вам и родственные узы! Он к нам на дни рождения и то не больно-то ходил. К Федору еще заглядывал, а на мой день рождения и детей – ни-ни. Как будто нас и нет!

Зинаида встала, выключила газ, накрыла кастрюлю большим серым полотенцем. Опять села к столу, посмотрела на меня усталыми глазами:

– И как быть с таким вот братцем, скажите мне?! А Федор мой все ему простил. И в дни рождения его поздравлял. И хоть раз в полгода звонил Виктору, спрашивал его, как, мол, брат, дела? Да… Ну, Витька́, я так думаю, бог наказал – за гордыню его, за то, что он от нас отвернулся. Он нам за все время, как мы в городе живем, раза три по десять тысяч подкидывал, это когда мы первое время без работы еще сидели. Хоть и нельзя, говорят, о покойниках плохо… Прости меня, господи… А я все-таки скажу: не по-братски он с нами поступил! То ли от жадности, то ли от гордыни. Ваша клиника и то нам помогла, спасибо, и с похоронами, и с поминками. Не знаю, что бы мы на свою зарплату сделали…

– Да, Зинаида Порфирьевна, мы помогли и еще готовы помочь. Напомните мне, сколько мы вам дали?..

– Ой, что ж вы, не знаете? Пятнадцать тысяч. И неужели еще хотите дать?

– Да, этот вопрос рассматривается руководством, – сказала я уклончиво, – и я пришла узнать, все ли имущество Виктора достанется вам или есть еще наследники?

– Нет, какие наследники? Мы – единственные родственники.

– А что, по-вашему, вы получите в наследство?

– Как что? Квартиру и дачу, что ж еще? Машины у Витька́ не было, он говорил, что хочет квартиру поменять, в центр переехать.