Андрей Воронин - Без единого выстрела
— То есть как это — случайно? — возмутился Аверкин. — Хороша случайность!
— Именно случайно! — воскликнул Илларион. — Если бы ты не метался взад-вперед, как курица, которой только что оттяпали голову, ты бы давно во всем разобрался. Ты посмотри, каким безумно сложным путем он к тебе подбирался! Если, к примеру, какая-то сволочь по неизвестной причине рассказала ему, кем ты был раньше, то у него не было бы никакой необходимости лезть в компьютерную сеть нашего родного Управления. А он полез. Почему? Да потому, что это для него — привычный способ добывания информации. Одни ломают руки, другие — компьютерные коды… Я еще раз хочу обратить ваше внимание на тот факт, что шантажист угрожал не столько Аверкину, сколько фирме, в которой он работает…
— Ты намекаешь, что он копал не под меня, а под «Кентавра»? догадался Аверкин.
— Я думаю, что именно так обстоит дело, — ответил Илларион, — Весь этот, с позволения сказать, наезд — просто побочный продукт промышленного шпионажа. Даже его угроза ввести данные в Интернет выглядит не слишком убедительно. Я бы сказал, что шансы на это примерно пятьдесят на пятьдесят. Ну-ка, Коля, напряги извилины: с кем в последнее время наиболее остро конкурировала твоя контора?
Аверкин помедлил с ответом, закуривая сигарету. Мещеряков недовольно поморщился и опустил заедающее оконное стекло со своей стороны. Шелест дождя в кронах сосен сразу усилился.
— «Эра», — сказал наконец Аверкин. — Больше просто некому. Рогозин в последнее время как с цепи сорвался. Гребет под себя все подряд, словно впереди у него десять жизней, и на все десять надо нахапать добра…
— Это та «Эра», которую сейчас прокуратура шмонает? — уточнил Илларион.
— Прокуратура шмонает не «Эру», а ее службу безопасности, — поправил Мещеряков. — И как раз на предмет электронного шпионажа и незаконного вторжения в частную жизнь граждан. Так что я вынужден признать, что твоя версия, Илларион, имеет право на существование. Правда, стиль работы слишком топорный… Обычно эти ребята действуют тоньше. Их уже не первый раз проверяют, и никогда ничего не находят. А тут — прямой шантаж, да еще затрагивающий интересы государственной спецслужбы. Непрофессионально как-то.
Забродов ненадолго задумался, сосредоточенно дымя сигаретой, а потом вдруг хлопнул в ладоши.
— Элементарно, Ватсон! — воскликнул он. — Стоит только сопоставить даты, и все становится на свои места! Действовал одиночка, причем действовал на свой страх и риск, в порядке самодеятельности. Обыск начался вчера, так? Смотрите, что получается: днем — обыск в службе безопасности «Эры»; ночью кто-то взламывает компьютерный банк информации ГРУ, его засекают, высылают группу захвата, но взломщик успевает смотать удочки; и, наконец, в начале седьмого утра кто-то звонит Аверкину, который работает на конкурентов «Эры», и обещает не раскрывать его связи с ГРУ в обмен на сто тысяч баксов. Таким образом, круг замыкается на «Эре», так что ваш шантажист у нас, можно сказать, в кармане. Остается только осторожно разузнать, кто из сотрудников службы безопасности «Эры» имел возможность провернуть все это в известный промежуток времени, потом поймать этого умника и надавать ему пинка под зад.
— Красиво, — вздохнул Мещеряков, — но бездоказательно.
— Доказывает суд, — возразил Илларион. — А наше дело маленькое: найти этого «умельца» и дать ему по рукам, да так, чтоб звон пошел.
— Прокуратуру и вообще информационную поддержку я возьму на себя, сказал Мещеряков. — Ч-черт, не было печали! Как будто больше мне заняться нечем!
— Это все-таки веселее, чем штаны на совещаниях просиживать, — заметил Илларион. — Найди этого клоуна, Андрюха, а уж я с ним, так и быть, сам потолкую о восточной поэзии.
— А я? — обиженно спросил Аверкин. — Выходит, что я получаюсь вроде инвалида, у которого хулиганы пенсию отобрали?
— Ага, — весело сказал Илларион. — Твое дело потерпевшее: сиди дома и жди звонка этого архаровца. Если позвонит, постарайся его разговорить. Может быть, он сдуру сболтнет что-нибудь важное. Парень-то — любитель, да еще, похоже, из начинающих. Насчет своего интереса к «Кентавру» он фактически проболтался, хотя никто его за язык не тянул. Кстати, Коля, в связи со всем вышеизложенным у меня к тебе имеется вопрос…
Он надолго замолчал, барабаня пальцами по ободу рулевого колеса и глядя поверх высокого дощатого забора на густые кроны сосен.
— Какой вопрос? — осторожно поторопил его Аверкин.
— Вопрос, Коля, самый простецкий: ты нам пожрать сегодня дашь или нет?
Глава 6
Старинный, срубленный из высушенного до звона дубового бруса и обшитый прочными досками, дом надолго пережил своих хозяев. Время обошлось с ним жестоко, но он все еще стоял в густых зарослях бузины и сирени, где все лето жужжали пчелы и позванивал на мелких камешках прозрачный безымянный ручеек. Если бы не серые бетонные махины шестнадцатиэтажек нового микрорайона, подступавшие к этому островку московской старины со всех сторон, можно было бы подумать, что вокруг раскинулась глухая провинция, до которой цивилизация доберется не раньше, чем через полвека, если доберется вообще.
Но вокруг была Москва, и дом, чудом уцелевший всего в получасе езды от центра, доживал последние дни, медленно, со странным достоинством разрушаясь среди одичавших зарослей. Где-то совсем рядом, за кустами, целыми днями ревели бульдозеры и экскаваторы, распугивая пчел, и долетавший с той стороны ветерок приносил с собой запахи солярки, выхлопных газов, горячего железа, пыли и битума. Через то место, где стоял дом, вскоре должна была пройти новенькая шестиполосная автомагистраль, и было очевидно, что следующего лета дом не увидит.
Тем не менее, в доме до сих пор жили. По замусоренной земле среди кустов сирени вилась узкая, хорошо утоптанная тропинка, одним концом упиравшаяся в единственный подъезд дома, а другим — в асфальтовый берег расположенной в пяти минутах неторопливой ходьбы тихой улочки, застроенной кирпичными пяти этажными домами. На дощатом крылечке дома в солнечные дни можно было увидеть тощую, как гоночный велосипед, ободранную и плешивую серую кошку. Время от времени из полуразрушенной печной трубы поднимался слабый дымок — газ и электричество здесь давно отключили, и жильцам приходилось готовить по старинке, на примитивном очаге, в который была кое-как превращена чудом уцелевшая в одной из квартир голландская печка.
Из десяти, семей, некогда занимавших восемь имевшихся в доме квартир, теперь осталась только одна, если можно назвать семьей странную компанию, состоявшую из полусумасшедшей старухи и ее лишайной кошки. По старухе давно плакала богадельня, но у Агнессы Викторовны, как звали это странное, скрюченное в три погибели создание, имелось на сей счет свое собственное мнение, которое она отстаивала при помощи суковатой дубины, заменявшей ей клюку. Это была классическая Баба Яга, не желавшая покидать свою избушку на курьих ножках. На нее махнули рукой: авось, к тому времени, когда дом нужно будет сносить, старая карга помрет или как-нибудь все рассосется без вмешательства официальных лиц. Последние официальные лица, а именно главный инженер домоуправления и участковый инспектор из райотдела, пытавшиеся урезонить вздорную старуху, были окачены помоями из окна второго этажа и с позором отступили, обирая с одежды и головных уборов картофельные очистки и иную дрянь. «Ну и подыхай там, старая ведьма!» — обиженно крикнул оскверненный при исполнении служебных обязанностей участковый перед тем, как отправиться домой принимать душ и переодеваться.
Баландин познакомился с Агнессой Викторовной при обстоятельствах не менее странных, чем она сама. Закончив свое небольшое дельце, стоившее обладателю золотой цепи жизни, он вдруг почувствовал, что сыт по горло прогулками по вечерней Москве. Приученный к железному распорядку зоны организм хотел только одного: забиться в какой-нибудь темный угол и уснуть. До Баландина вдруг дошло, что он совершил ошибку, не позаботившись о ночлеге заранее. Его краденый паспорт едва ли мог удовлетворить дежурного администратора даже в самой захудалой гостинице, а искать сдающийся внаем угол было уже поздно. Кроме того, Москва находилась фактически на военном положении, и Баландин понимал, что снять квартиру, имея вместо документов такую подозрительную внешность, какой обладал он, будет очень трудно, если вообще возможно.
Он побрел наугад, сторонясь ярко освещенных улиц и пытаясь сообразить, где бы ему перекемарить хотя бы пару часов. Дорога на вокзалы была закрыта: еще утром он обратил внимание на вооруженных постовых, охранявших входы в зал ожидания на Казанском вокзале, которые придирчиво проверяли билеты у всех, кто проходил мимо них. Попытка переночевать на какой-нибудь скамейке с высокой степенью вероятности закончилась бы в отделении милиции. Он сунулся в пару подвалов, но те были надежно заперты: Москва боялась террористов.
