Сергей Волгин - Лейтенант милиции Вязов. Книга вторая
— А если я вас полюбил уже, Валя, что вы на это скажете?
Девушка опустила голову и промолчала.
Михаил подождал ответа, не дождался и вдруг привлек девушку к себе и поцеловал. Губы у Вали оказались холодными, и сама она не вздрогнула, не отстранилась, словно оцепенела. «Неужели и так бывает?»- не сразу поверил Михаил. Его ошарашила холодность и податливость Вали, ее равнодушие. Он спросил:
— А вы меня не полюбили?
— Не знаю, — прошептала она.
«Вот тебе и раз! Для чего же целоваться?! — чуть не вскрикнул Михаил. — Циник из меня вырабатывается, циник». Теперь его мучил вопрос: что же делать дальше? Валя была такой безвольной и беспомощной, что у него шевельнулась жалость к ней. Лучше было бы, если б она ударила его по щеке за нахальство, тогда бы все встало на свое место. Видимо, не сладким было ее замужество, жизнь се пришибла, и даже любовь — это чистое чувство — она начала смешивать со случайным сближением. «Это же пакость? — возмущался Михаил, поспешно закуривая. — И я решился толкнуть ее дальше? Нет, я не могу так поступить!»
— Вот что, Валечка, — сказал он, пожимая ей на прощанье руку, — советую вам держаться тверже, не терять своего достоинства. Люди разные бывают, некоторые и обидеть могут, если им потакать. Простите меня за бесшабашность. Я наговорил вам много нелепостей. Любовь должна быть гордой и чистой. «Надежду счастьем не зови: лишь время даст оценку им мечтам об истинной любви, что так ревниво мы храним». Так писал Байрон.
Мимо проходила женщина. Михаил заглянул ей в лицо и замер. «Обознался или нет? Или показалось, что эта женщина — разыскиваемая старуха?»
Поспешно пожав еще раз руку Вали, сказав «до свиданья», Михаил бросился за старухой. Добежал до угла — и никого не увидел. Улицы были пустынны, во-круг — ни шороха, ни огонька. Михаил стоял у стены дома, не понимая, как это все могло случиться, куда успела скрыться старуха? Неужто старуха может так быстро бегать, что за несколько секунд проскочила квартал?
Михаил побежал в одну сторону, потом в другую, вглядываясь в проемы между домами, под деревья, но старухи и след простыл. Толкнулся в одну калитку, в другую. Все они были закрыты. В каком-то дворе залаяла собака. Михаил прислушался. Собака, зевнув с визгом, успокоилась. Свет уже во всех домах погас, окна еле различались, и в полной тишине вдруг засвирестел кузнечик. Михаил вздрогнул и чертыхнулся.
— Что же делать? — прошептал он.
Несколько минут Михаил стоял под деревом на углу, за которым скрылась старуха, оглядывал пустынные улицы. Уйти нельзя, разыскивать старуху одному по дворам бессмысленно, надо было пригласить участкового уполномоченного.
Квартала за два от Михаила появилась машина, лучи фар метнулись по домам, по деревьям, потом распластались по мостовой. Машина приближалась, и Михаил принял решение: он остановил машину, показал шоферу удостоверение и приказал из ближайшей же телефонной будки позвонить подполковнику Урманову и передать: Вязов ждет его на углу улиц Поперечной и Садовой. Шофер обещал, машина ушла, а Михаил опять отошел к углу и замер у стены. Ясно было, если старуха сидит где-то поблизости, то она все видит, догадалась и о его, Михаила, намерениях и тоже решает вопрос: что предпринять?
Через пятнадцать минут приехал подполковник с капитаном и двумя лейтенантами. Михаил доложил обстановку. Подполковник, не медля, отправил машину за участковым, лейтенантам указал места наблюдения и, покачав головой, сказал:
— Так-таки испарилась старуха?
— Как в воду канула, — развел руками Михаил. — Я сейчас готов поверить, что она колдунья.
— Не впадайте в панику, лейтенант, — посоветовал Урманов и пошел осматривать улицу.
Почти до рассвета «прочесывали» участковый, Михаил и Урманов ближайшие к перекрестку дома. Старуху н» обнаружили. Урманов злился. Выйдя из последнего намеченного к проверке дома, он закурил и спросил Михаила с недоверием:
— Да была ли старуха? Не показалось ли вам, лейтенант?
— У меня есть свидетель, я стоял с девушкой, — вынужден был признаться Михаил, понимая, что подполковник им очень недоволен, хотя и не говорит об этом.
— Она может подтвердить, — добавил он.
Сели в машину. Урманов покусывал мундштук папиросы. Вдруг он обернулся к Михаилу и спросил:
— Как звать вашу девушку?
— Валя.
— Та самая, которая ухаживала за вами в больнице?
— Она… — проговорил Михаил в замешательстве, не понимая — откуда подполковнику известна девушка.
Поедем ко мне, — приказал Урманов и больше за всю дорогу не раскрыл рта.
НА КЛАДБИЩЕ
Случайно столкнувшись с Михаилом и Валей на улице, старуха не растерялась, завернула за угол и прыгнула в глубокий арык, заросший густой пыльной травой. Метра четыре она проползла на животе и пролезла в дыру, проделанную в дувале для стока воды. Дыра эта так заросла травой, что ее и днем трудно было приметить За дувалом старуха присела, смахнула приставшую пыль с лица и прислушалась, схватившись руками за плоскую грудь, словно хотела сдержать сумасшедший бег сердца.
За углом раздались шаги и тут же затихли. Старуха догадалась, что лейтенант стоит растерянный, и прошептала одними губами: «На вот, выкуси! Не на такую напал!» Шаги опять начали удаляться. Старуха вздохнула, поднялась, осторожно отряхнула подол и пошла по саду, виляя между деревьями горбатой тенью. Метрах в тридцати показался силуэт дома, но старуха свернула в сторону и пошла к беседке, обвитой виноградными лозами. В беседке, на деревянном настиле спал в одежде мужчина. Старуха схватила его за плечо и затрясла:
— Вставай! Эй, ты!
— Что?! — приглушенно вскрикнул мужчина и вскочил.
— Тише ты! Давай сматываться, — сказала старуха и пошла в глубь сада.
Мужчина молча шагал за старухой, пока они не перелезли через дувал и не очутились на узенькой глухом улочке. Старуха спешила. Мужчина догнал ее и спросил:
— Кого привела, старая карга?
— Опять лейтенантишка привязался.
— Привязался!.. — мужчина выругался. — Сколько раз вбивал в твои мозги: гляди в оба! Не доходит. Води, если у тебя такая охота, к себе в берлогу. Меня нечего беспокоить. А с лейтенантишком скоро рассчитаешься? Или твоя высохшая голова не соображает? Придется самому взяться.
— Ладно, не гнуси, — прервала мужчину старуха, — На вот, — она подала небольшой сверток.
Мужчина схватил сверток, помял в руке и спрятал в карман.
— Сама загнала?
— Сама? Мне сейчас только по базарам и ходить.,
— Сколько слямзила?
— Нужно мне очень. Свою долю взяла.
— Что-то доля твоя растет. В прошлый раз наполовину срезала.
— Мне тоже надо жить.
— Поменьше лакай.
Они переговаривались приглушенными голосами, то и дело прислушиваясь и приглядываясь к темным закоулкам. Старуха семенила быстро, словно ее сухонькое тело не имело веса. Свои старые высохшие кости несла она легко на крепких еще мускулистых ногах. Оглядываясь, они пересекли широкую улицу и опять углубились в глухой заросший деревьями переулок. Здесь не слышно было ни шума автомашин, ни грохота трамваев, развозящих по ночам строительные материалы и ремонтные бригады. Здесь была деревенская тишь, дома — словно притаились в гуще деревьев, и собаки спокойно спали в конурах, не обращая внимания на поздних путников.
— Мне надо уехать, — сказала старуха, приостанавливаясь и переводя дух. — В Фергану. Там у меня с родственница живет.
— Ну и сматывайся.
— Деньги нужны.
— Денег нет. Плохо торгуешь.
— Дай что-нибудь подороже. Продам.
— Сама? Меня хочешь засыпать?
— У меня есть племянница Валька.
— Та, что в больнице?
— Да.
— Подумаю.
— В Фергану можно посылки пересылать. Способнее, — сказала старуха и пошла по улице.
— Дело, — согласился мужчина.
У высокого забора они остановились, и мужчина коротко бросил:
— Приходи завтра к ограде.
Старуха пошла дальше, а мужчина перелез через забор и зашагал среди могил, среди густого частокола крестов. Мертвая тишина не тревожила мужчину, не вызывала в нем ни страха, ни даже настороженности, он шагал, как по хорошо знакомому двору, где каждый бугорок истоптан, каждый кустик известен. У мраморной глыбы богатой могилы мужчина остановился, почесал затылок, потом плюнул, махнул рукой и отправился дальше. Свернув в сторону, он продрался в гущу кустарника, нашел свободное местечко, видимо, давно знакомое, расстелил газету, лег и через несколько минут захрапел.
Мужчина — молодой, лет двадцати восьми — был известен по кличке Крюк. Он не был настоящим профессиональным вором, хотя уже успел отбыть немалый срок наказания. Он занимался вымогательством, кое-как подделывал шоферские права и продавал их; изредка становился слесарем-водопроводчиком, заходил в квартиры, при случае унося ценности; принимал ворованные вещи и ловко сбывал их через забулдыг-пьяниц. В городе жила его мать, но дома он ночевал редко, валялся в праве на кладбище. Поймать его на каком-нибудь деле было трудно.
