Рена Юзбаши - Скинхед
Уже потом на улице, когда мной овладеет неописуемое бешенство, заставившее вскинуть руку вверх и заорать во все горло:
— Я — мужик! — Какой-то ханурик в ответ залопотал, что он меня уважает, но предпочел спешно скрыться за углом, в то время как из груди моей вырвались торжествующие песенные звуки.
Отчего такая тишь в этот особенный день моей жизни? Чего-то еще должно случиться? Чего я жду? Ответом мне тихой тенью, скользнувшая в комнатку мама:
— Не хочешь рассказать мне о своей девушке?
Я пораскинул мозгами, что лучше — стоять насмерть, как партизан или пойти на признание, которое может оказаться спасительным? И что постыдного в моем рассказе об Ире? Поймет ли она, какая она потрясающая девчонка и как мне с ней повезло?
— Мама, то у меня появилась девочка, красивая, умная, ласковая. Одним словом, классная. Мы любим друг друга. Мы с ней всегда будем вместе, — меня словно прорвало, и я никак не мог остановиться. — Она не похожа на других. С ней здорово, я очень хочу, чтобы ты с ней познакомилась.
— Конечно, милый. Я буду рада.
Она так же бесшумно, как и явилась, поднимается и уже у двери, выключив свет, тихим голосом прощается со мной:
— Когда ты появился, мне хотелось прижать тебя к груди и никогда не отпускать. Наверное, я в те дни слегка свихнулась, потому что я брала тебя на руки с одной и той же мыслью: «Ты мой и только мой.» Она и сейчас не дает мне покоя — эта сумасшедшая мысль. Только думается мне, как же быстро пролетело время — шестнадцать лет — целая вечность и случилось то, что должно было случиться, чего я все эти годы более всего боялась — у тебя появилась девушка, которая также считает, что ты принадлежишь ей и только ей. Вот и все.
Что-то непривычно нежное шевельнулось во мне, я невольно привстал, не очень понимая причину, нахлынувшей на нас обоих грусти.
— Спи, Артемка, — и она растворилась в темноте.
* * *В следующее мгновенье я провалился в сон, и снилась мне Ира. Это было самое долгое, самое захватывающее сновидение в моей жизни.
* * *Я поспеваю к самому началу собрания, когда уже все в сборе. Учитель появляется в зале последним, мы встаем, приветствуя его. Он выглядит несколько утомленным. Праздник праздником, а он, наверняка, занят чем-то важным.
— Ну, орлы, Новый год мы встретили по-нашему, по-русски. Полагаю, черномазые еще не скоро оправятся от наших предпраздничных поздравлений. — Учитель улыбается, мы все дружно гогочем. Но тут же смолкаем, Учитель продолжает вою речь. Слова его в воцарившейся тишине подают веско, значительно, мобилизующе. — Теперь пора заняться внутренними делами братства. На сегодняшний день мы еще не армия. Армия начинается с командиров. Сегодня мы делаем первый шаг к тому, чтобы стать силой, с которой будут считаться. Вы же хотите, чтобы в нас верили, уважали, считались?
Все наперебой галдят, возбужденно выкрикивая слова согласия. Но стоит Учителю поднять руку, призывая к спокойствию, как в комнате вновь воцаряется тишина.
— Вижу — сознаете важность сегодняшних выборов. У вас было достаточно времени обдумать кандидатуры командиров. Нет ли каких возражений или иное мнение? — он обвел строгим взглядом притихший зал.
— Ну что же, будем считать, что командиры утверждены. Теперь перехожу к тому, как нам предстоит работать отныне.
Все просто и ясно. С этой минуты все мы, то есть, командиры подчиняются Учителю и Никите, члены клуба — наши бойцы — с помощью жеребьевки делятся на отряды и переходят в непосредственное подчинение командирам. Боец, конечно, может в чем-то не согласиться с командиром. В таком случае он вправе обратиться в высшую инстанцию — к Учителю, который рассудит все по-честному. Но уж если Учитель решит, что боец серьезно провинился — дорога такому в клуб закрыта. Учитель подчеркнул, что командирам он полностью доверяет, и уверен, что дисциплина и порядок будут соблюдаться. Командир обязан проводить собрания бригад раз в неделю, а собеседования с бойцами ежедневно. Это позволит снимать возникающие непонятки, жить в дружбе и согласии. В общем, задача не из сложных для меня. Другое дело, если жребий подбросит мне свинью и Федька все время, сверлящий меня ненавидящим взглядом, попадет в мой отряд. По счастью, среди тех, кому достались бумажки, с моим именем моего заклятого друга нет. Он в отряде Данилы. Вот и славненько! Мои размышления прерывает Никита, объявляющий, что за физическую подготовку бойцов отныне отвечает командир лично. Так что за каждую пропущенную тренировку бойца, спрос, в первую очередь, с командира. Вот и хорошо — первое собрание отряда посвятим как раз этому. Пусть знают: голову откручу любому, кто посмеет пропустить «качалку».
Потом выступает Учитель и говорит уже то, о чем мы с ним толковали: о смешанных семьях и о том, что вся беда в том, что на свете все меньше и меньше чистой крови. — И мы сами виноваты в этом: спим с кем попало. Надо уважать себя. И кровь предков, что течет в нас. Даже если у вас просто секс с какой-то полукровкой, то надо обезопасить себя и от заразы, которую можете подцепить и от необходимости иметь ребенка от черномазой телки. А каких-либо отношений у вас с ними вообще быть не может, — Учитель обводит нас таким взглядом, что даже самый последний оболтус понимает, что это серьезно.
В заключение было объявлено, чтобы командиры собрались чуть позже в кабинете Учителя — есть дело, остальные свободны.
— Новое поручение хоть и несложное, но достаточно ответственное. Весь наш район необходимо обклеить листовками, но так, чтобы никто не знал, чьих рук дело. Лучше всего ночью, понятно?
— Что тут непонятного. Все ясно, а задание интересное. Где брать листовки?
— Их сегодня подвезут, а уже вечером каждый со своими бойцами приметесь за работу. Мы с Никитой поделим район на секторы, так, чтобы у каждого отряда был своя территория. Задача простая: сочетать боевые выпады с информационным, пропагандистским давлением. Им, азиатам, всем этим нелегалам, откуда бы они не съехались нельзя спуску давать — ни днем, ни ночью! Они должны находиться под постоянным страхом, все: взрослые, женщины и их дети. Только так их можно выдавить из насиженных мест. Начнут съезжать — значит, бойцы поработали на славу. Принцип понятен?
— Так точно! — по-военному чеканим мы.
Листовки — дело, конечно, нужное и интересное, но и тренажер не следует забывать. Это я в связи с моими последними наблюдениями за остальными командирами — старожилами «Красного кольца» — все крупные, накаченные. На их фоне я выгляжу просто хлюпиком…
В этот день я работал со штангой с удвоенной энергией. Что мне было делать — мне надо же выглядеть настоящим командиром, иначе так и останусь лилипутом на фоне остальных. А может попробовать толкнуть собственный вес? Я ложусь на скамью. Такой вес я еще не брал, тут самое главное не торопиться, как сказал бы Никита, вполголоса бормочу, упершись руками в гриф.
— Ты знаешь, я бы сказал то же самое, — слышу вдруг ироничный голос Учителя. Он возник у меня над головой и для страховки придерживает штангу. Я несколько раз отжимаю ее, после чего он снимает железяку с меня, укладывая на подставку.
— Учитель, я знаю, что нарушил правило, но мне кажется я способен на большее.
— Ничего, я с Никитой поговорю, чтобы он тебе специальную программу подготовил, раз тебе энергию девать некуда. Тем не менее, запомни: хоть ты у нас теперь командир, но самодеятельностью заниматься все равно не следует. А вдруг надорвешься, связки потянешь, что мне тогда твоей матери сказать?
— И все равно мне нужно побольше тренироваться, нагонять остальных.
— Установка правильная, с одной только поправкой: никогда не спеши.
Он не стал напоминать о том, что, мол, поспешишь — людей насмешишь. Добавил только, коли, я так серьезно отношусь к своему назначению, то надо воспитывать в себе самодисциплину.
Часом позже мы встречаемся во дворе, он дожидается возле своей машины.
— Думаешь, небось, что поедем домой вместе? Нет, мне еще сегодня поработать надо, а тебе порулить час-другой не помешает. — И он отточенным движением подбрасывает мне ключи от машины. — Водишь ты уже уверенно. Накатаешься — пригони ее обратно. Смотри из нашего района не вздумай выезжать. Здесь мою машину все знают, и никто тебя не остановит, понял?
Глядя на то, как я нерешительно перенимаюсь с ноги на ногу, он добавляет, словно бы поручение дает:
— Привыкай к ответственности: за себя, за мать, за свою женщину, за Родину, за машину, в конце концов. А ты что думал: быть настоящим мужчиной легко? Ладно, вперед — и чтобы к десяти машина стояла здесь.
— Спасибо, учитель!
Машина плавно выкатывается со двора, выехав за ворота, я торможу у обочины, чтобы набрать номер Иры.
— Привет, малышка! — выпаливаю, даже не дождавшись ее «алло».
