Лев Портной - 1812. Год Зверя. Приключения графа Воленского
— Во-во! Я ж говорю, вон как по-русски языком чешет!
— Так англичане ж вроде за нас будут, против французов, — промолвил кто-то.
На его реплику никто внимания не обратил.
— Повесим шпиона! — бросил клич тот, что принял меня за англичанина.
— Я тебе, мать твою, повешу сейчас! — взревел я.
— А может, и наш, — неуверенно произнес русый мужик.
Сверху послышался шум: кто-то, не разбирая дороги, спускался к нам.
— Барин! Барин! Где вы? — донесся голос Кузьмича.
Он скатился вниз, едва не плюхнувшись в воду. Окружавшие меня мужики рассмеялись. Я протянул Кузьмичу руку и помог встать.
— Что?! Что тут такое?! — испуганно вращал он глазами.
— Ничего-ничего, Кузьмич, успокойся! Мы тут друг друга за шпионов приняли!
— Какой же это шпион?! — завопил Кузьмич. — Барин это наш, Андрей Васильевич!
— Вот повесим и тебя заодно с твоим барином, — прозвучало в ответ.
— Да что же вы, люди добрые… — взмолился Кузьмич.
— До войны были добрыми, — огрызнулись в ответ. — А теперь с нашей добротой француз вона уже чуть не в Москву припер! Повесим шпиона!
— Сударь, — воскликнул я, обращаясь к русому, — да это же я вас за шпиона принял!
Он не ответил, а его товарищ сказал:
— А губернатор сказывал, всех шпионов к нему вести!
— Поведем! Поведем к губернатору! — одобрили идею остальные.
Они схватили меня под руки с двух сторон и повели вверх по косогору и далее по дороге, ведущей к усадьбе. Я не сопротивлялся. Кузьмича не тронули, он забрался на козлы, и коляска на некотором удалении двинулась следом. На подходе к усадьбе путь нам преградили двое будочников.
— Вот, шпиона к губернатору привели, — сказал русый.
Будочники сперва взглянули на меня скептически, но
увидели во мне что-то такое, что убедило их в правоте задержавших меня купцов.
— Сейчас доложим, — сказал один и отправился вглубь усадьбы.
— Любезный, не сочтите за труд, скажите губернатору, что задержали графа Воленского! — крикнул я вслед.
Второй будочник с презрительной ухмылкой разглядывал меня все время, пока не вернулся его товарищ.
— Сказал, что я граф Воленский? — спросил я.
— Что шпион, сказал, — буркнул тот. — А какой ты граф, мне неведомо. Идите за мной!
Он двинулся вперед, меня повели следом. Будочник проводил нас в сад, где, несмотря на поздний час, граф Ростопчин и двое господ пили кофий. Я узнал князя Юсупова и Николая Михайловича Карамзина.
— Что за история?! — вскрикнул граф Ростопчин, увидев меня.
Он вскочил из-за стола и двинулся ко мне с распростертыми объятиями.
— Вот не ожидал! Не ожидал! Откуда ты?! — Федор Васильевич обнял меня, прижал к груди, оттолкнул, окинул взглядом и воскликнул: — Судя по виду, прямо из Англии.
— Такая история! — ответил я. — Вообразите, как ни стараюсь прослыть за русского, а все принимают меня за англичанина!
— Вот так, — граф Ростопчин развел руками, — как послал я тебя десять лет назад в Англию с миссией[32], так тебя лондонские туманы и проглотили!
Задержавшие меня бородачи с угрюмым смущением топтались на месте. Я заметил свою шпагу у одного из них и протянул руку:
— Вы позволите, сударь?
Он пожал плечами и передал шпагу мне. Я убрал ее в ножны.
— Мы думали, шпион, — виноватым голосом пробурчал он.
— Ступайте с богом, братцы, — сказал граф Ростопчин. — Это мой старый друг!
Они побрели прочь.
— И ты ступай, — отпустил Федор Васильевич будочника.
— Здравствуйте, ваше сиятельство, Николай Борисович, — поздоровался я с князем Юсуповым. — Вы, верно, помните меня. Моя тетушка графиня Неверова лет десять тому назад снимала флигель у вас. Нашими соседями были Пушкины. У них еще мальчонка такой смуглый был, я, признаться, за вашего арапчонка было принял его.
— Как же мне вас не помнить, Андрей Васильевич? — ответил старый вельможа. — Вы тогда еще стрельбу под моими окнами устроили![33]
— Здравствуйте, Николай Михайлович, — повернулся я к Карамзину. — Ваша муза Клио задала всем жару.
— Историю, любезный друг, творит Федор Васильевич, — ответил историограф, — а я едва успеваю за ним записывать.
— Николаю Михайловичу теперь не до музы, — сказал граф Ростопчин. — Он помогает мне писать указы и сочинять афишки. Вот небольшой отдых устроили, нам еще десяток распоряжений накатать нужно. У нас ведь пока с самого верха распоряжения не будет, никто не пошевелится. А столько нужно! Свободные помещения, места в госпиталях, — скоро много раненых будет! Кутузов лопат требует, хлеба, само собой. Все до последнего отправляем светлейшему в армию. А сколько здесь запасов хлеба нужно! О-о! Если армия до Москвы отступит, так здесь нужно будет ее кормить, здесь раненых принимать! — И без всякой связи граф спросил меня: — Ну а ты какими судьбами?
— По личному поручению его величества, — сказал я многозначительным тоном.
Но Федор Васильевич, не дослушав моих слов, обнял меня за плечи и развернул так, что мы оба, как актеры перед публикой, застыли перед Карамзиным и князем Юсуповым.
— Знаете что, друзья?! — с театральным пафосом произнес Федор Васильевич. — Вот помню, как мы с графом так же стояли перед императором Павлом Петровичем…
— Ну, положим, не в обнимку, — промолвил я.
Но моих слов никто не расслышал — граф Ростопчин всецело владел вниманием собеседников.
— Император тогда спросил, уверен ли я, что граф справится, — продолжил Федор Васильевич. — И я сказал: ваше величество, отправьте меня взять штурмом ворота ада, и я не дрогну, если рядом будет граф Воленский. Император согласился, а я… — он сделал мелодраматическую паузу. — Я отправил графа Воленского одного в самое адское пекло!
Князь Юсупов и Карамзин поднялись и набросились на меня с чувственными рукопожатиями. Они бы и деревянной чурке рукоплескали, если бы граф Ростопчин спел в ее адрес панегирик с таким же пылом.
Князь восторженно завладел моими руками и что-то хвалебное говорил, потрясая их. Карамзин норовил обнять за плечи, но вновь вмешался граф Ростопчин.
— Ну, довольно-довольно! Еще дел полно, — пробурчал он и, тронув меня за руку, промолвил: — Сейчас пройдем в кабинет.
В груди моей словно перевернулось сердце. Граф Ростопчин полагал, что творит историю, а на самом деле был слепым орудием замысла его величества. Я был посвящен в этот замысел, а он, генерал-губернатор, нет. Что-то вспыхнуло во мне, и я решил, что, оставшись с графом наедине, расскажу ему о действительных планах его величества и главнокомандующего Кутузова.
— А я, пожалуй, поеду, — промолвил князь Юсупов. — Пора и честь знать.
Он коротко попрощался и зашагал по дорожке. Из темноты, невидимый доселе, вынырнул его слуга, и они направились к главному подъезду, где поджидала карета.
Карамзин присел за стол, но тут же поднялся и предложил:
— Федор Васильевич, друг мой, а давайте я пройду в кабинет, займусь распоряжениями, а вам с графом сподручнее будет на свежем воздухе.
— И то дело, — согласился генерал-губернатор. — Подготовьте предписание Татищеву начать подготовку к эвакуации. Самое важное, пусть немедленно займутся упаковкой вещей. Только тогда кригс-комиссар сможет определить численность требующихся лошадей. Так! И госпиталь! Госпиталя нужно здесь разворачивать! Подготовьте предписание генерал-майору Толстому со всех окрестностей собрать докторов, лекарей. Всех сюда, в московские госпитали.
— А может, на всякий случай раненых эвакуировать? — сорвалось с моих уст.
— Нельзя, милостивый государь, — поучительным тоном сказал он. — Ты же слышал, какое распоряжение я даю Толстому: всех лекарей, докторов в Москву согнать. Решительно, вероятность того, что здесь появится Наполеон, ничтожна. — Федор Васильевич выдал короткий смешок. — Но я генерал-губернатор, а не досужий обыватель. Я обязан подготовить вверенный мне город к худшему. Если придется биться с Наполеоном у стен Москвы, то врачи и лекари нужны будут здесь. Так куда же ты предлагаешь раненых отправлять?! Кто будет ухаживать за ними, если лекари здесь останутся?
Я знал, что скрываю важные сведения. Но, с другой стороны, что я мог сообщить московскому главнокомандующему? Разве государь император сказал, что Москва будет непременно сдана? Нет, его величество говорил о том, что мы должны предусмотреть и такой вариант. Вот и граф Ростопчин только что сказал, что обязан подготовить город к худшему.
Появился лакей, быстро собрал со стола грязную посуду и, получив указание принести свежего кофия, направился к дому. Федор Васильевич взглянул на меня испытующе, но пока слуга не отошел достаточно далеко, я не стал говорить о главном. Кивнув в сторону реки, я промолвил:
