Джон Гришэм - Округ Форд. Рассказы
— Надеюсь, вы меня правильно понимаете, Мак. Ведь я звоню вовсе не для того, чтобы выяснить, в чем там дефект, для этого существуют суды. Я говорю об улаживании, Мак. Вы меня понимаете?
«Еще бы не понять, черт побери!» — едва не выпалил в трубку Мак.
— Конечно. Буду рад обговорить условия соглашения. У вас, очевидно, уже есть какой-то вариант на уме. Так давайте выслушаем его. — И он снова опустился в кресло, судорожно листая папку, выискивая даты, моля Бога о том, чтобы срок действия был действительно ограничен шестью годами и пока никак не влиял на столь важные дела.
— Да, Мак. Я готов предложить вам определенную сумму, но должен предупредить: мой клиент проинструктировал меня не вступать в торги. Если сможем уладить все быстро и очень тихо, мы тут же выписываем чеки, но если начнется виляние, вымогательство — о деньгах можете забыть. Вам это ясно, Мак?
О да. Еще бы не ясно. Как божий день.
Мистер Марти Розенберг, сидящий в своем роскошном офисе где-то на верхнем этаже небоскреба на Манхэттене, понятия не имел, как быстро, тихо и почти бесплатно может заставить исчезнуть эту протухшую рыбку. Мак был готов на любую сумму. Его израненные клиенты давно перестали звонить.
— Согласен, — бросил он в трубку.
Тут Марти заговорил еще более напористым и жестким тоном:
— Мы решили, что цена этого вопроса — сто тысяч, в том случае, если иски будут рассматриваться в вашем федеральном суде и их объединят в одно дело. Всего одно судебное рассмотрение. Тут, конечно, есть определенный напряг, поскольку они не рассматривались ни разу и, честно говоря, судебный процесс вообще под вопросом ввиду скудости собранных данных. И еще сто тысяч пойдут пострадавшим, причем ни одно полученное ими повреждение, заметьте, не задокументировано должным образом. Но мы понимаем: речь идет об оторванных пальцах и руках, — а потому готовы выплатить по сто тысяч по каждому иску плюс стоимость защиты. Таким образом, набегает полмиллиона баксов.
Челюсть у Мака отвалилась, он едва не уронил телефон. Он был готов запросить как минимум втрое большую сумму, нежели предлагал Марти — характерное для политики любого адвоката явление, — но на протяжении нескольких секунд не мог ни дышать, ни говорить.
Марти меж тем продолжал:
— Все деньги авансом, строго конфиденциально, никаких обязательств. Предложение действует тридцать дней, до десятого марта.
Предложение выплатить даже по десять тысяч по каждому иску было бы шоком. Нежданным везением. Мак ловил ртом воздух, пытаясь решить, как лучше ответить.
А Марти все не унимался:
— Еще раз повторяю, Мак, мы просто пытаемся подчистить все хвосты. Ну, что думаете?
Что он думает? Мак уже почти решил ответить так: «Думаю, моя доля должна составлять сорок процентов, и ее легко подсчитать. Думаю, что за прошлый год я заработал в общей сложности девяносто пять тысяч долларов и половина этой суммы разлетелась — пошла на зарплату Фреде и оплату офисных счетов, — так что мне осталось каких-то сорок шесть тысяч, причем без учета налогов. И еще я думаю, это немного меньше, чем заработала моя жена, занимающая должность помощницы директора средней школы Клэнтона. Я много о чем думаю в данный момент. К примеру: 1. Это что, шутка? 2. Кто из моих соучеников по юридическому колледжу стоит за этим? 3. Согласившись, как мне удержать волков, всегда готовых позариться на столь кругленькую сумму? 4. Жена и две дочери профукают эти деньги меньше чем за месяц. 5. Фреда тут же потребует щедрые премиальные. 6. Как мне общаться с пострадавшими клиентами после стольких лет полного пренебрежения ими? Ну и так далее в том же духе. Я вообще много о чем думаю, мистер Розенберг».
— Очень щедро с вашей стороны, Марти, — выдавил наконец Мак. — Уверен, мои клиенты будут довольны. — Первоначальный шок прошел, он вновь обрел способность мыслить ясно и четко.
— Вот и хорошо. Значит, договорились?
— Так, дайте-ка сообразить. Первым делом я должен обговорить все с моими клиентами, а это займет несколько дней. Могу я перезвонить вам где-то через недельку?
— Конечно. Но только поторопитесь — ведь мы хотим покончить с этим как можно быстрее. И еще раз, Мак, подчеркиваю: конфиденциальность прежде всего. О нашей договоренности никто не должен знать. Ясно, Мак?
Да за такие деньги Мак был готов на что угодно.
— Понимаю, — ответил он. — Никому ни слова. — Он нисколько не кривил душой. Он уже перебирал в уме имена всех тех, кто никогда не узнает о том, какой счастливый лотерейный билет он вытянул.
— Прекрасно. Значит, вы позвоните мне через неделю?
— Да, именно так, Марти. И вот еще что: у моей секретарши длинный язык. Так что лучше вам не звонить сюда. Я сам позвоню в следующий вторник. В какое время лучше?
— В одиннадцать по восточному вам удобно?
— Договорились, Марти.
Они обменялись адресами и номерами телефонов и распрощались. Согласно цифровому таймеру на телефоне Мака, разговор продолжался восемь минут сорок секунд.
Едва Мак успел повесить трубку, как телефон зазвонил снова. Но Мак просто смотрел на него, не делая попытки ответить. Боялся спугнуть удачу. Он поднялся из-за стола, подошел к большому окну — снаружи на стекле было выведено его имя — и уставился на здание окружного суда, что находилось напротив. Там в данный момент некая растительная разновидность юристов собралась на ленч в судейской комнате и поедала холодные сандвичи с ветчиной и яйцами. Они наверняка спорили и торговались из-за пятидесятидолларовой надбавки на содержание ребенка, гадали, сможет ли чья-то жена купить себе «хонду», а чей-то муженек — «тойоту». Мак точно знал, что они там, поскольку они всегда были там, да и сам он частенько сиживал с ними. А внизу, в холле, в секретарской, другие юристы сосредоточенно рассуждали о правах наложения ареста на имущество должника, рассматривали старые пропыленные планы небольших земельных участков, устало обменивались бородатыми шутками, историями и слухами, которые он слышал тысячу раз.
Года два назад в Клэнтоне насчитывался пятьдесят один юрист, и практически все они тусовались на этой площади, а их офисы и конторы смотрели на здание суда. Они перекусывали в одних и тех же кафе, встречались в одних и тех же кофейнях, выпивали в одних и тех же барах, обслуживали одних и тех же клиентов и практически все до одного сетовали на выбранную ими профессию. Как ни странно, в городке с населением десять тысяч человек возникало достаточно конфликтов и споров, чтобы худо-бедно прокормить пятьдесят одного юриста, хотя на деле вполне хватило бы и половины законников.
Мак редко чувствовал себя по-настоящему востребованным. На самом деле он был нужен только жене и двум дочерям, причем ему часто казалось, что они вполне могли бы быть счастливы и без него. А уж городок в целом при всей своей потребности в юристах вообще прекрасно бы без него обошелся. Мак давно понял: закрой он вдруг свою контору, никто бы этого просто не заметил, ни один городской клиент не остался бы без юридической помощи. А все его коллеги тайно потирали бы руки от радости, поскольку одним конкурентом стало бы меньше. Да и в суде через месяц вряд ли кто-то о нем вспомнил бы. Это печалило его на протяжении многих лет, но по-настоящему огорчало не настоящее или прошлое, а будущее. Перспектива проснуться однажды, вспомнить, что тебе уже стукнуло шестьдесят и что надо снова тащиться в контору — ту же самую, это без сомнения — и заполнять там формуляры по разводам с обоюдного согласия, регистрировать банкротства людей, которые едва могли наскрести на скромную оплату его трудов… Да, этого было достаточно, чтобы испортить настроение на весь день. Достаточно, чтобы Мак постоянно чувствовал себя несчастным человеком.
Он хотел вырваться из этого замкнутого круга. Вырваться, пока еще относительно молод.
Адвокат по фамилии Уилкинс прошел мимо по тротуару, даже не взглянув на вывеску конторы Мака. Уилкинс, этот полный болван, работал в двух шагах от него. Несколько лет назад, сидя за выпивкой с тремя адвокатами, одним из которых был Уилкинс, Мак вдруг разоткровенничался и наболтал лишнего. Посвятил коллег в некоторые детали придуманного им грандиозного плана, как довести дело о бензопилах до судебного разбирательства и с блеском выиграть его. План, как и следовало ожидать, не привел ровным счетом ни к чему. Когда Маку не удалось убедить хотя бы одного из компетентных судебных юристов штата подписаться на эту авантюру, дело о бензопилах стало протухать. И этот чертов Уилкинс никогда не упускал случая подловить Мака и в присутствии коллег язвительно бросить: «Эй, Мак, как продвигается судебное рассмотрение с этими твоими бензопилами?» Или: «Эй, Мак, так ты что, так и не закрыл эти твои дела с бензопилами?» Правда, со временем даже Уилкинс забыл о деле и перестал его поддразнивать.
