Елена Михалкова - Черный пудель, рыжий кот, или Свадьба с препятствиями

Его сарказм оказал отрезвляющее воздействие. Скатерть размотали, Елизавету Архиповну переложили на стул.

Пока бестолково метались вокруг, кричали и плакали, рвали на себе волосы и требовали простыню, пока раз за разом, на что-то надеясь, щупали пульс и тормошили, дважды уронили многострадальную старушку на землю. После чего Илюшин внес рацпредложение: вернуть покойницу на крышу. С обоснованием «целее будет».

Семейство Сысоевых дружно обернулось к нему. Наконец-то оно осознало, кому обязано своими бедами. Вот этому глумливому, жестокосердному, бесчувственному человеку, прямо говоря – хмырю, который в трагическую минуту смеет издеваться над их горем!

А осознав, скооперировалось вокруг идеологического противника.

– Как язык-то твой повернулся? – клокотала Алевтина.

– Ничего святого! – вторил Петруша.

– Рыло ему начистить, – гудел Валера.

– Чтобы тут второй труп лежал? – вдруг выкрикнула Рита звенящим голосом.

Все посмотрели на нее.

– Прошу внести в протокол: я категорически против того, чтобы меня заворачивали в скатерть! – тут же вставил Макар.

Саша не знала, что принесет ее душе большее успокоение: растворение в воздухе самого Илюшина или же всех Сысоевых, живых и усопших. Лишь одно внушало некоторый оптимизм: Елизавета Архиповна все-таки нашлась.

У Галки дело обстояло в точности наоборот. Исчезновение Елизаветы Архиповны нанесло ее психике серьезный удар. А планирование с крыши навеса на обеденный стол усугубило плачевный результат.

Галка кусала ладонь и пыталась представить: как? Каким образом древняя старушка, к тому же мертвая, забралась наверх?

Предположение о том, что кто-то перетащил тело из дренажной канавы на крышу навеса, было отвергнуто ею сразу же. Кто в своем уме пойдет на такое! Оставалось одно объяснение, которое она уже приводила Саше: Елизавета Архиповна в первый раз вовсе не померла.

«Жива была, жива! – думала Галка, разве что не подвывая от ужаса. – А я ее в канавку!» Зримо представляла она, как старушка, очнувшись, вылезает из ямы, ковыляет к навесу и…

В этом месте размышлений перед Исаевой выплывало белое пятно размером с Антарктиду. Лестницы рядом с навесом нет. Что же получается: Елизавета Архиповна карабкалась по столбу вверх, как опытный электрик, матерясь и цепляясь когтями? Зачем?

«Чтобы быть ближе к небесам!» – укоризненно шепнул внутренний голос, а на заднем плане ангелы чистыми голосами запели хорал.

Исаева вздрогнула и отыскала взглядом среди бурлящего семейства Сысоевых лицо подруги. Та обладала целительной способностью возвращать здравый смысл происходящему.

– Стриж! – пискнула Исаева. – Стриженова!

Но Саше в эту минуту было не до сходившей с ума Галки и даже не до покойницы. Под боком у нее Илюшин изо всех сил провоцировал новое нарушение закона.

– Ты язык-то придержи, ага! – посоветовал боксер Валера, наливаясь злобой.

Валере было плохо. На него отчего-то зверски ополчилась возлюбленная и слова не давала сказать: рычала и щелкала зубами. За подарок даже жалкого «мерси» не бросила. А он так старался!

На этом фоне несколько неожиданное появление Елизаветы Архиповны за свадебным столом прошло для Валеры Грабаря почти незаметно. Его мозг не в силах был вместить столько объемных событий сразу. Он купил для Риты боксерский мешок, а она отвергает их обоих – вот что терзало ум и душу боксера. Как и Галя Исаева, Валера мучительно искал объяснения – и не находил.

А тут еще этот приезжий тип! Чего талдычит, непонятно, но по лицам окружающих видно, что ничего хорошего. В скатерть, требует, не заворачивайте меня! Да кто ты такой, чтобы тебя в скатерть не заворачивали? Или ты нашими скатертями брезгуешь, скотина? Сказано завернем – значит, завернем!

И Валера, решив, что ситуация кристально ясна, попер на Макара Илюшина.

– Чем ты ему врезал? – вздохнул Бабкин.

– Салатничком, – миролюбиво отозвался Макар.

– Я тебя чему учил?

Илюшин поднял брови. Сергей Бабкин, тренированный боец, проводил в зале по два часа в день и учил Макара очень многим вещам.

– Удару по почкам, – предположил он.

– Мимо.

– «Кочке»?

– Мимо.

– «Цапле»?

– Снова нет.

– А что такое цапля? – на минуту оторвав руки от лица, спросила Саша.

– Это когда в глаз бьют длинным заточенным предметом, – любезно пояснил Илюшин.

Саша подумала и снова закрыла лицо руками.

– Очень редко применяется, – успокоил Бабкин. – Этим приемом вообще-то убивают.

Илюшин усмехнулся:

– Прикинь комизм ситуации, если б сначала померла бабуся, а потом прикончили жениха сестры! Во ужин с невестой выдался!

Бабкин одобрительно гыгыкнул.

– Вы два грубых мужика! – с тоской констатировала Стриженова. – Люди мрут как мухи, а вам лишь бы смеяться.

– Один точно грубый, – согласился Сергей. – Вот сидит.

Утверждение его выглядело, мягко говоря, преувеличенным. Макар Илюшин был худощав, не слишком высок, физиономию имел симпатичную и обаятельную, а волосы русые и вихрастые, что придавало ему сходство то ли со студентом, то ли с младшим научным сотрудником. В отличие от Сергея Бабкина, мускулы на нем не бугрились и рубашки не расходились по швам.

В смысле физической силы Илюшин во всем уступал своему щедро одаренному природой другу.

Именно поэтому Бабкин пять лет назад сам взялся тренировать его. «Дохляк! – ругался он. – Слабак! Тебя бить будут, а ты даже не трепыхнешься!» «Трепыхнусь!» – сопротивлялся Илюшин и показывал руками, как будет трепыхаться. Он ненавидел спорт в любом виде, кроме бега на короткие дистанции.

«Убьют!» – орал Бабкин. «Удеру!» – настаивал Макар. «Куда ты удерешь? До ближайшего травмпункта?» «Если он будет в пределах ста метров!»

Сергей подошел к делу жестко. Он поставил условие: они работают с Макаром вместе с одним условием: Илюшин начинает заниматься под его, Бабкина, руководством. «Не хочу душевной боли, – мотивировал он свое требование. – Привяжусь к тебе, скотине, а тебя грохнут. Мне будет грустно».

Илюшин ходил два дня мрачный. Бабкин, взятый им в помощники для выполнения черной работы, очень быстро доказал свою незаменимость. А также то, что слов на ветер он не бросает.

На третий день Макар сдался. «Давай, терзай мою плоть, мучитель».

За четыре года «мучитель» не смог сделать из своего ученика чемпиона по ближнему бою и вообще никакого чемпиона сделать не смог. Перед ним и не стояла такая задача. «Если на тебя попрет придурок с ножом, ты должен уметь защититься. Если у него будет обрезок трубы, я хочу, чтобы ты остался жив и с непробитой башкой. Если их трое, из которых один боксер, выигрыш все равно должен остаться за тобой. Выигрыш в данном случае – это грамотно вырубить одного и свалить».

«А если их будет пятеро и со стволом?» – немедленно спросил Илюшин.

«Тогда пусть мочат тебя, – разрешил Бабкин. – Не повезло, значит».

По иронии судьбы именно боксер и подвернулся Макару Илюшину.

По той же иронии судьбы парень, меньше всего похожий на человека, от которого можно дождаться сдачи, вырубил Валеру Грабаря с первого же удара.

«С одного салатника! – похвастался Макар. – Серега, ты бы оценил».

Когда Валера Грабарь пришел в себя, над ним склонились два озабоченных женских лица и одно насмешливое мужское.

– Живой? – выдохнула Нина.

– Живой, – хмуро констатировала Рита.

– Салатник жалко, – сказало мужское лицо.

Валера пошевелил губами и остальной физиономией. Физиономия была на месте, но голова гудела крепко.

– Что ж ты… – укоризненно просипел он. – Я тебя пальцем не тронул.

Мужское лицо приятно улыбнулось.

– А бить надо до того, как тронут, – сообщило оно. – Задолго до! Ты ж спортсмен, должен понимать.

Дорога за калиткой осветилась фарами: приехала машина полиции, а за ней «Скорая», которых успел вызвать Макар Илюшин.

– Хлебников, Дмитрий Дмитриевич, – повторил следователь. Сверкала вспышка фотоаппарата, эксперт что-то диктовал лопоухому юноше, ходившему за ним по пятам с блокнотом, еще двое, почему-то в бахилах, перетаскивали в машину Елизавету Архиповну – в общем, атмосфера была самая деловая.

Следователь Хлебников имел до того вытянутое в длину лицо, словно целью его подбородка было встретиться с коленями. И подбородок, упорно следуя за мечтой, оттягивал остальную физиономию. Щеки пошли у него на поводу и тоже обвисли, нос поразмыслил и не стал сопротивляться. «Черт с вами», – согласились нижние веки и собрались в длинные мешочки. Один лишь лоб твердо удерживал позиции. Лоб у Дмитрия Дмитриевича был ровненький и будто бы по линейке отмеренный. Хлебников этим ровным лбом втайне гордился.

– Пудовкина, значит, Елизавета Архиповна?