Кофе и полынь - Софья Валерьевна Ролдугина
Сказал, что это не то привет, не то подарок со смертного одра — сущие глупости, он проживёт ещё несколько лет точно.
Так мне составили протекцию и познакомили с нужными людьми; сотня хайрейнов одному, две — другому, и вот я здесь.
Признаться откровенно, у меня до последнего оставалась надежда, что заниматься я буду самолётами. Рекомендовали меня как лётчика и механика, и не кто-то, а сами супруги Перро… Однако стоило здешним генералам узнать, что я знаю несколько языков и в Марсовии, пожалуй, сойду за своего, как мне нашли другое занятие. Если я справлюсь с ним, то получу повышение.
Если же нет…
Об этом, пожалуй, не будем, но к тебе я обязательно вернусь, так говорят и карты, и руны, и кости. Здравый смысл, правда, твердит иное, но приличному колдуну слушать его — себя не уважать.
Меня страшит другое.
Когда я спрашиваю карты и кости о тебе, то колода разлетается, а узор не складывается. Слишком много путей, и враг опасен; он сокрыт в тени, кружит подле тебя, стремясь подловить в минуту слабости… В твоей силе я не сомневаюсь. Но всё же, прошу, будь осторожней: колдуны — уж это я знаю наверняка — частенько действуют чужими руками. И мне хочется сказать: затаись, спрячься…
Но не буду, потому что именно этого он от тебя и ждёт.
Не оставляй спину открытой, но всё же ступай с гордо поднятой головой. Не дразни врага попусту, однако и не медли, когда он приготовится ударить — ударь первой, рука у тебя тяжёлая, он, пожалуй, может и не подняться…
Пусть не ты боишься его, а он тебя.
Впрочем, зря я пишу; ты и сама, без меня, знаешь, что делать, а мне… мне, наверное, хочется загладить свою вину, хоть так выпросить прощения за то, что я оставил тебя.
Но так было надо.
Что же до этого письма, избавься, пожалуйста, от него, как только получишь — я и так написал его против всех правил: мне положено быть тише воды, ниже травы и притворяться уроженцем здешних земель.
Никогда бы не подумал, что стану так скучать по хорошему кофе — и аксонским туманам.
Надеюсь увидеть тебя во сне.
Люблю,
Л.»
Когда я дочитала последнюю строчку, то вернулась к началу и снова пробежала письмо глазами; запомнила, сколько смогла, а затем бросила и само послание, и конверт в камин, оставив только сухую фиалку. Дождалась, пока бумага прогорит, тщательно разворошила угли…
И лишь затем позволила себе заплакать.
Лайзо был там, в Марсовии, где «повсюду лишь мрак, смерть, кровь и предательство», по его собственным словам; а ведь он никогда не жаловался и не приукрашивал своих несчастий, значит… значит…
Задумываться об этом, как и о том, что он может не вернуться, было невыносимо. Кажется, только сейчас я осознала — и с необыкновенной остротой — что он далеко. Прежде на первый план выходила другая мысль: Лайзо оставил меня, и именно тогда, когда удалось наконец раскрыть подоплёку смерти моих родителей и подобраться к Валху почти вплотную… Было больно и одиноко. Но всё же здесь я никогда не оставалась по-настоящему одна, а друзья и союзники могли в любой момент протянуть руку помощи. А у Лайзо там, в Марсовии, были только «трое не слишком надёжных парней» — и некое опасное поручение, о котором он не мог поведать даже в общих чертах.
Впрочем, я понимала примерно, что за приказ ему отдали: любая война всегда — это не только гром пушек, но ещё и противостояние лазутчиков.
И Лайзо, как никто иной, подходил на эту роль…
— Леди Виржиния? — робко поскреблась в дверь Юджиния. — Сэр Клэр Черри велел спросить, спуститесь ли вы к ужину… Ох! Вам дурно?
С некоторым удивлением я осознала, что сижу прижав ладони к лицу — и вид у меня, готова поспорить, не самый здоровый.
— Ах, нет, всё в порядке, — заставила я себя улыбнуться. — Что-то попало в камин, и в комнату дым нашёл, только и всего. Надо же, ужин готов! Как быстро летит время.
— Лучше и не скажешь, леди Виржиния, вон, и лето уже миновало — мы его и распробовать не успели, — благоразумно согласилась Юджи, продолжая исподтишка разглядывать моё лицо.
И немудрено: в наблюдательности ей не откажешь, и мои повадки она знает уж слишком хорошо, чтобы обмануть её такой прямолинейной выдумкой. Однако даже если Юджи и заметит что-то неладное, вряд ли она кому-то расскажет — в отличие от Паолы, докладывающей обо всём маркизу, и прочей прислуги, запуганной Клэром, она служит только мне.
Право, отрадно это сознавать.
Ужин шёл спокойно — пока не подали чай, а с ним и вечернюю газету, увы, только позавчерашнюю, ибо до нашей глубокой провинции любые новости добирались с запозданием. Эллис — вот уж кого тяготило пребывание в глуши — вцепился в желтоватую бумагу с такой страстью, что я на месте Мадлен, пожалуй, приревновала бы.
— Вы только послушайте! «Под мистером Хоупсоном зашаталось кресло»! Что за заголовок! — воскликнул он; от широкого жеста с булочек, лежавших на блюде посередине стола, осыпалась корица, чай в чашках дрогнул, а крышечка чайника скорбно звякнула. — Стоило мне исчезнуть на дюжину дней, и…
— Мистер Хоупсон пережил ваше, Эллис, присутствие и необходимость постоянно прикрывать вам спину, — прервал его Клэр елейным голосом. — Так что нынешний небольшой скандал, связанный с… — он скосил взгляд на газету. — …с грабежами в доках он переживёт. Тем более что грабежи всё равно не по вашей части, а значит, нет смысла так размахивать над столом газетой. Если не собираетесь дочитывать, передайте мне.
Мальчики Андервуд-Черри продолжали корпеть над десертом, не обращая ни малейшего внимания на перепалку, так, что даже Паоле не приходилось делать им замечаний. Смирно сидел и Лиам, втайне внимая каждому слову: с некоторых пор его кумиром и образцом для подражания стал дядя Клэр, к вящему ужасу последнего. И только Мадлен живо откликалась на каждую фразу, то округляя глаза, то прижимая ладони к щекам — так, словно смотрела занятное представление в театре, прямо из первого ряда.
— Обойдётесь, — хмыкнул Эллис и снова азартно зашелестел страницами. Ему-то ежедневные пикировки доставляли только удовольствие, и он даже не думал это скрывать, подчас наоборот, даже поддразнивал Клэра. — О, ну так не интересно, дальше пишут, что «гуси» вышли уже на след банды… Сводки с фронта… Дипломатические танцы… Так, тут про забастовку рабочих, не интересно… «Ширманки» тоже протестуют
