Кофе и полынь - Софья Валерьевна Ролдугина
Незнакомка не выглядела так, словно прятала в ридикюле пистолет и собиралась покуситься на мою жизнь, а потому я хоть и удивилась, но всё же пригласила её за ширму, где обычно сидела с Эллисом, и попросила Мэдди подать гостье кофе.
— Меня зовут Констанс Белл, мисс Белл на службе и Конни для близких людей, — представилась незнакомка, когда мы сели. — Я телефонистка; знаете, когда вы крутите ручку телефонного аппарата, а затем просите соединить с таким-то номером? Так вот, я одна из тех, кто берёт нужный кабель — и соединяет. Возможно, вы даже когда-то слышали мой голос… Три дня назад раздался очень странный звонок, и… и… — она сглотнула, очевидно пытаясь справиться с волнением. И продолжила чуть тише, чем прежде: — И я уверена, что того человека, очень важного человека, который звонил, убили. Да, произошло убийство, и… и, думаю, убийца слышал, как другая телефонистка в тот момент назвала меня «Конни». Мне страшно, леди Виржиния, и я не знаю, что делать, но о вас я читала в газете, и… Вы ведь поможете мне?
В этот момент, признаюсь, не помешал бы хороший глоток крепкого кофе. Но кофе не было — Мэдди только ушла на кухню. А потому я собрала всю волю в кулак и со спокойной улыбкой ответила:
— Сама я, боюсь, мало что могу сделать. Но знаю того, кто вам непременно поможет — и не допустит, чтобы вы пострадали. А теперь, мисс Белл, расскажите, пожалуйста, что произошло?
…В «Старом гнезде» нынче было шумно, пожалуй, даже чересчур. Миссис Скаровски смеялась низким грудным смехом, а Луи ла Рон настойчиво пытался что-то ей втолковать насчёт перьев и шляпок. Щебетала и пташка Дженнет Блэк — как всегда, на одной ноте, но непрестанно перескакивая с темы на тему, по тысяче раз за вечер. На два голоса декламировали марсовийские стихи Эрвин Калле и Элейн Перро, звякали чашки и ложки, гремело что-то на кухне, а над всем этим плыла минорная оперная ария — кажется, полковник Арч добрался до граммофона, как и клялся на днях, со своей излюбленной пластинкой.
Мисс Белл на мгновение прикрыла глаза, вслушиваясь в окружающие звуки, глубоко вздохнула — и заговорила.
Начала она издалека.
— Моя мать была прачкой, — голос у неё немного дрогнул. — Это очень тяжёлый труд; хуже, пожалуй, в её время приходилось только тем бедняжкам, которые работали на спичечной фабрике. Для меня же матушка желала другой судьбы. Хорошей, уважаемой работы, на которой не приходится гнуть спину, которая не уродует руки и лицо, не убивает, в конце концов… И вот появилась телефонная связь. Знаете, поначалу нанимали только мужчин, ведь мужчины умнее, как говорят. Но потом оказалось, что они много ошибаются, часто грубят да и в целом-то не слишком хорошо справляются с делом! — В интонациях у неё проскользнула гордость; не за себя — за всех телефонных девиц Бромли, если не Аксонии. — Меня взяли на службу лишь потому, что голос у меня был приятный, но вот я работаю уже пять лет и ни о чём не жалею. Случаются дни, когда соединений столько, что всё валится из рук. Люди, которые звонят, думают, пожалуй, что мы их ненавидим или что мы некомпетентны! И вот к вечеру, бывает, не расслышишь, с каким номером требует соединить тридцать седьмой — со сто восемьдесят восьмым или со сто семьдесят восьмым; но даже переспросить страшно — клиент решит, что я глупая, раз не могу запомнить пару слов… Случается даже, что хочется к вечеру выдернуть все провода разом, бросить их кучей! Но мы никогда не делаем этого, мэм, — качнула она головой с улыбкой. — Это… не знаю, как объяснить, но словно ты чувствуешь ответственность за маленький кусочек мира, вечная битва с хаосом — простая девушка наедине с распределительным щитом. Да, работа бывает сложной или даже сводящей с ума, но вот такое… то, что произошло, и вообразить невозможно.
…Смена в тот день, по словам мисс Белл, выдалась не слишком сложная. Соединений было мало. Вдобавок с утра шёл дождь, и оттого постоянно клонило в сон, так, что распределительный щит казался расплывчатым. Разговаривать между собой за работой строго запрещалось, но если девушки замечали, что кто-то из них начинает засыпать или отвлекаться, то старались хлопнуть подругу по плечу или окликнуть.
Злополучный звонок раздался вечером.
Ожил кабель, который, как точно знала мисс Белл, относился к особенному дому, к клубу, где собирались исключительно важные джентльмены. Звонил мужчина; голос у него оказался запоминающийся, чрезвычайно низкий.
«Милая, — сказал мужчина, — соедини-ка меня с двести восемьдесят шестым».
Двести восемьдесят шестой был далековато; мисс Белл хотела передать кабель другой телефонистке, чтоб та провела соединение, потому что ей было ближе… Но в тот самый момент — и мисс Белл это услышала достаточно отчётливо — на другом конце раздался ещё один голос.
— Это был другой мужчина, — сказала она, опустив глаза. — Голос произнёс громко и ясно: «Рэмзи Ллойд, граф Ллойд. Милорд?». Вот именно так, в таком порядке. Очень странно это прозвучало! Граф Ллойд! Это точно был он, потому что он тут же ответил: «Да кто меня ищет, гром вас разрази, я же велел меня не беспокоить!»
Она на мгновение замолчала, переводя дыхание; чтобы заполнить паузу, я кивнула сочувственно:
— Представляю, как он рассердился.
Хоть я и сказала так, на самом деле я себе этого совершенно не представляла, потому что, конечно, знала, кто такой Рэмзи Ллойд, шестнадцатый граф Ллойд, но вот лично мы знакомы не были.
Впрочем, редко какое знатное семейство славится покладистым нравом.
— Очень, — ответила мисс Белл тихо. — А потом и впрямь грянул гром. То есть выстрел. Раз, два, три, четыре — четыре раза. Я, признаться, остолбенела, так и замерла с кабелем в руке… Моя подруга, которая работала рядом, верно, испугалась за меня, и закричала: «Конни, Конни, что с тобой?» — и взяла меня за рукав… А потом там, на том конце, голос громко спросил: «Конни?» — это был голос не графа, а… а… того, второго.
«Убийцы» — никто из нас этого не сказал, но, уверена, мы обе так подумали.
Представляю, как жутко стало мисс Белл, когда всё случилось… У меня сейчас и то пробежали мурашки. Когда зло, прежде нацеленное на кого-то другого, разворачивается к тебе, то ощущения сродни тому, как
