Зов пустоты - Максим Шаттам
Чего он от нее хочет? Почему именно она? Первые ответы, пришедшие на ум, словно обдали ее ледяным холодом, но она сразу прогнала их. Не время представлять себе самый жуткий сценарий. Она действовала постепенно: заставила себя разобрать ощущения на составляющие, разложить их по местам, чтобы не нервничать, не дать воображению сорваться с цепи, не поддаться страху. Она слишком хорошо знала страх, чтобы выпустить его на свободу. В некотором смысле она уже была его рабыней и поклялась никогда больше не подчиняться ему. Сейчас выпала отличная возможность доказать себе, что не нарушит клятву. У нее есть душевные силы, закалка и опыт. Все, что ей довелось пережить, подготовило ее к этому.
Для начала она оценила свое физическое состояние. В целом неплохо. Ни ран, ни серьезных повреждений, только пульсирующая головная боль, словно что-то стучит за глазами: это из-за хлороформа, которым он ее усыпил. У нее всего пара неглубоких царапин. Возник вопрос, не изнасиловал ли он ее, но боли нет, джинсы и трусики сидят как обычно, она их вообще не чувствует. Вряд ли он сумел бы так ловко ее раздеть, а затем снова одеть. Нет, ничего такого не было.
Пока не было.
Прекрати! Немедленно прекрати. Хватит этих дурацких мыслей. Ты ничего не знаешь. У тебя нет оснований так думать, нет доказательств. Может, это совпадение… Нелепое совпадение…
Девушка попыталась размять суставы, насколько это было возможно в тесном пространстве. Все мышцы свело. Сколько она просидела в темноте? Часов десять? Двадцать? Она проголодалась, но не слишком, и потому решила, что прошла одна ночь. Вероятно, сейчас утро. Если только чувства ее не обманывают. Сколько времени понадобится, чтобы ее пропажу заметили? Двадцать четыре часа. Около того.
А потом? Как меня найдут?
Она подвигала затекшей челюстью, вытянула руки и вздрогнула – путы на запястьях впились в кожу. Она быстро оставила попытки освободиться: пластиковые хомуты оказались слишком крепкими, их затянули так сильно, что ладони будто склеились. Обстановка тоже не внушала оптимизма. Ни единого лучика света. Ее или замуровали глубоко под землей, в подполе, или бросили в герметичную камеру. В любом случае она понимала, что кричать бесполезно, ее никто не услышит – никто, кто мог бы помочь.
Что с ней теперь будет? Почему она здесь оказалась? Думать, что все закончится хорошо, слишком наивно: хотя она и признавала за собой множество недостатков, простодушия среди них точно не было. Больше не было.
Никто не стал бы так рисковать, не разработал бы столь тщательный план, если бы не ставил перед собой четкую цель, не имел сильных и недобрых побуждений. Не стоит закрывать глаза на правду. Рано или поздно дверь отворится, и случится нечто ужасное.
Людивина Ванкер подавила рыдания, поднимавшиеся из глубины горла. Она продержалась все это время не для того, чтобы теперь сломаться. Этого она не допустит. Она работала в отделе расследований парижской жандармерии, сталкивалась с самыми жуткими извращенцами во Франции, а порой и за ее пределами, великолепно стреляла из табельного оружия, регулярно отправляла в нокаут парней в два, а то и в три раза крупнее, чем она сама, бегала несколько раз в неделю, чтобы стать еще выносливее: после всего, что выпало на ее долю, ее дух был крепче закаленной стали. Нет, она не даст себе сломаться. Только не сейчас. Она не может себе этого позволить.
И все же слезы потекли по щекам, несмотря на яростные усилия их сдержать. Людивина ничего не могла с этим поделать. Она долго пряталась за броней, непроницаемой для чувств, но все же решила сорвать эту вторую кожу, признать, что это лишь маска, открыться миру и эмоциям. Постепенно она научилась быть обыкновенной женщиной своего возраста, отдаваться во власть сладкой эйфории, которую дарят простые радости жизни. Ей даже нравилась та, в кого она превратилась. Тридцатилетняя женщина, у которой есть все. Не могло это просто так исчезнуть.
Страх медленно проламывал панцирь ее сопротивления. Людивина злилась на себя за это. Раньше она смогла бы контролировать страх, даже сумела бы превратить его в энергию. Но то раньше, когда она была воином, которому нечего терять, когда она думала только о результате, не считаясь с собственными чувствами. Она проклинала саму идею счастья, эти врата страха. Однажды Людивина вступила в бой со своими демонами, одолела их, победила призраков, которых привела за собой из Валь-Сегонда, а затем из мрачных подвалов клиники Святого Мартина Тертрского[1], уложила их, препарировала, чтобы открыть себя заново, чтобы выйти из этих испытаний сильной, чтобы ощутить доселе незнакомое желание жить. В последнее время она чувствовала себя невероятно живой.
Но тьма окружала ее так долго, что во многом стала основой обретенного душевного равновесия. И Людивина почувствовала, что, возможно, не права. Тьма – не просто свидетель пустоты, знак отсутствия, нет, у нее есть своя структура, свое содержимое. Более чем реальная плоть. Это антивещество, темная материя космоса, ужас, придающий глубину нашей личности. Более того, тьма – фактическое подтверждение того, что наш мир полон зла, что на краю нашего поля зрения затаилась грязь, готовая нас поглотить и выпустить на волю все худшее.
Людивина ошиблась.
Тьма существует. И не только в голове самых жутких чудовищ. Тьма настигла ее, и теперь Людивина сама плавала в ее гнилостных внутренностях.
3
Врать, чтобы успокоить себя. Не признавать очевидное. Защищать себя как можно дольше. Но насколько долго? Пока не убежишь от реальности? Пока не соорудишь себе шоры толщиной со стену, пока отрицание не станет безумием?
Людивина осторожно покачала головой в темноте.
Это не совпадение. Ее бросил в эту дыру не первый встречный психопат. Это не случайность, уж точно не сейчас. После всех событий последних недель. Особенно если учесть, чем он стянул ей запястья, если вспомнить, что она успела заметить, прежде чем он ее усыпил.
Она закрыла глаза. Ничего не изменилось, кроме ощущения, что она еще глубже погрузилась в себя. Но по крайней мере, эта тьма принадлежала лишь ей одной.
Почему никто не приходит поговорить с ней? Почему не слышно голосов, вообще ни единого звука, даже где-то вдали?
Меня похоронили заживо. Засыпали трехметровым слоем земли. Никто меня здесь не отыщет, и я умру от жажды, от голода и холода, но еще раньше – от удушья.
Следователь вонзила ногти в ладони, пока не скривилась от боли. Когда она
