Лариса Захарова - Браслет иранской бирюзы
— Простите великодушно, но сегодня я только работаю шофером. Доставил семейство. И вынужден покинуть вас. Дела. Несмотря на выходной, дела...
— Конечно, Андрюшенька,— ласково сказала Александра Эдуардовна.— Я все поняла с полуслова, очень жаль, но коль дела...— Она поцеловала гостя.— И спасибо тебе огромное,— потом глянула на зятя,— Витя, проводи Андрюшу. Да, да, идемте... Вот Викешина комната... Ирочка, детка, идем с нами, там целая стенка с игрушками... Тебе будет интересно... Бертик, ты. уже все видел, переоденься наконец. А ту лампу, Анечка, я отдала молодым. Устала от старых вещей... Нет, я им купила «Режанс», твой «Луи» не для моей Инны, она женщина скромная...
Виктор ругнулся про себя. К тещиным намекам за девять лет он так и не привык. Неужели теперь придется слушать их каждый день?
Он заглянул в столовую. Инна суетилась вокруг стола. Бедняжка, с шести утра на ногах, вчера всю субботу прокрутилась и сейчас весь день будет бегать «прими-подай». Начал помогать ей. Расставил бокалы. «Эх, неловко! — Вдруг вспомнил он,— как же неловко получилось — гостя не проводил! Ладно, детали... Небось, уже давно ушел. Он же торопился».
Виктор слышал, как голоса гостей переместились из детской в комнату Александры Эдуардовны. Все восторгались кабинетным гарнитуром «Микадо».
— И сколько?..— спросил женский голос.
— Моя леопардовая шуба...— небрежно ответила теща.
— Неужели, Сана, себе пришлось заполнять декларацию? Как же ты?.. Все-таки четыре гарнитура! — поинтересовалась Тройская.
Александра Эдуардовна высокомерно усмехнулась:
— Не такая я уж примитивная, чтобы купить их в одном магазине! И среди них нет ни одного дороже пяти тысяч. Этот, самый весомый, четыре восемьсот. Я все учла.
Пошли обозревать комнату молодых, потом столовую, но взрыва восторга не последовало. Тихо оглядывались.
— А люстра-то, боже мой...— выдохнула Аня Петухова,— я в Чехословакии таких...
— Виктор и Инна выбирали на свой вкус,— с гордостью ответила Александра Эдуардовне,— наш Витя, целый месяц частным образом машины профилактировал. Как вовремя вышел закон об индивидуальной деятельности! Или я,— Александра Эдуардовна глядела победителем,— точно нашла время для устройства семейных дел. Впрочем... Сколько раз я, бывало, просила любимого зятя что-то подзаработать. Но ему, видите ли, щепетильность не позволяла. Теперь хоть стесняться не будет. Ну, хватит. Садимся, садимся...
— Да, копейка нужна,— сказал Майоров, подвигая к себе лоток с заливным,— хрен есть в этом доме?
— А ростбиф,— заявила крашеная блондинка,— ростбиф у Сашуни не хуже, чем у тебя, Петечка. Помнишь, ты их всегда для приемов готовил?
— Молодец, Александра Эдуардовна,— одобрительно улыбнулся Петухов, раскладывая на тарелки салат,— здорово ты о молодых позаботилась. Всю жизнь должны за тебя богу свечку ставить.
Альберт Петрович наконец вышел к столу — в адмиральском мундире, сияя орденами. Женщины зааплодировали, Он смущенно протиснулся на свое место рядом с Александрой Эдуардовной, улыбнулся обществу, и взялся за штопор, Инна тоже наконец села — и тут же рванулась с места: в передней опять раздался звонок,
— Господи,— проворчала Александра Эдуардовна.
— Я же говорил,— приглушенно отозвался Петухов,— Валя придет.
Молодой человек, увешанный фотоаппаратурой, скромно поздоровался и присел к самому краю стола.
— Мы тебе потом квартиру покажем,— подмигнул ему Майоров,— налито уже!..
Валентин сделал первый кадр, когда Альберт Петрович стоя провозгласил тост. За новый дом, за новое счастье... Застучали ножи и вилки. Пока все ели, Виктора одолевало беспокойство — ему казалось, что за его родней — отцом, матерью, братом с женой — никто не ухаживает, а сам он сидел далеко.
— Тост за детей, за их благодарность...— провозгласила Изабелла Юрьевна Тронская, которую для себя Виктор назвал «крашеной блондинкой».— Правильно, все правильно ты в жизни, Сана, делаешь.
— Я все готов им отдать, только бы самому пожить дали...— вдруг ворчливо проговорил Майоров.
Виктор посмотрел на жену. Инна взяла бокал с явной неохотой.
— Может быть, горячее? — робко спросила она, зависимо посмотрев на мать.
— Да еще же не танцевали, Инночка,— пробасил жующий Петухов,— вот как спляшем...
Виктор покосился на пол. Как они будут танцевать на этом ковре? Утром Александра Эдуардовна затянула его целлофановой пленкой, что купили для дачи, огурцы накрывать. Ковер простоял в рулоне, как знал Виктор, эдак лет двадцать — не было площади, чтобы его расстелить,
— Дети должны быть благодарны,— продолжала назидательно вещать Надежда Майорова,— Ну и, конечно, учиться у нас создавать дом. И не забывать, чего нам это стоило. А наши ничего не помнят, ничего не ценят...
— Да,— поддержал жену Майоров,— с молодыми теперь сговориться трудно. Они — сами С усами. У них, оказывается, мировоззрение! Я считаю, с молодыми жить опасно.
— Все зависит от человека,— возразила Изабелла Юрьевна,— энергично тряхнув косой, уложенной вокруг головы.— Одно дело— наш первый зять, совсем другое — Андрюша. Правда, Любочка? — обратилась она к дочери. Та покорно кивнула.
— Ирочкин, с позволения сказать, папаша,— Изабелла Юрьевна презрительно хмыкнула,— бывало, как домой со службы явится, так на тахту ложится. Или у телевизора сидит. Нет, не пьяный,— пояснила она в ответ на выразительный щелчок по кадыку Петухова,— совершенно трезвый. Он вообще не пил. Не на что было. Между прочим, Андрюша наш тоже ни-ни. Хоть и есть у него на что. Но он человек абсолютно трезвый. Понимаете? Аб-со-лют-но! Я жизнь прожила и не представляла, что такие бывают. Нет, с Андрюшей нам повезло. Не то что с бывшим... На Андрюшу мы не нарадуемся. Все в дом. Любочке к каждому празднику подарок. Ирочку обожает... Ну что еще?
Александра Эдуардовна артистически улыбнулась:
— Я Витей тоже довольна. Правда, Витя? Хоть и любишь ты давать прозвища.— Она заговорщицки подмигнула.
— Приняли, хватит, плясать пора! — протрубил опять Петухов и включил магнитофон. Потом махнул рукой и, лихо переступая с каблука на мысок, цыганочкой прошелся по столовой. Потом стук его каблуков переместился в холл.
— Раньше-то,— перекрикивая музыку, рассказывал Майоров,— что у нас было? У меня, например, только гимнастерка отцова. Теперь молодежи все. доступно. Все им даешь, а им мало. Даром достается, оттого и мало
— А иной раз думаешь,— вступила в разговор его жена Надя,— умру, куда нажитое денется? Детки всё спустят по комиссионкам. Сами-то гроши зарабатывают. Вот и попадает в чужие руки. А ведь горбили-то всю жизнь».
— Знаешь,— шепнул Виктору вдруг опять оказавшийся рядом Петухов,— чего она так распалилась,— кивнул на Майорову.— Их с Петенькой сыночек... творческая личность! Режиссер, только работать не хочет, МХАТу не подошел, принципы вахтанговцев не разделяет... В провинцию ехать — так он же москвич! Прижал как-то его Петр. Знаешь, что сынок ответил? «Рядом с вами, жлобами, живет мой талант, и вы за это меня кормить обязаны». Петя с Надей потом в санатории месяц в себя приходили. Петр теперь всех молодых паразитами считает. А я своего — полупаразитом. Вот, ты, вижу, сам пашешь... Руки у тебя мировые, мужицкие.
— Я сам все детям готов отдать,— не то отвечая Ане, не то продолжая свое,— говорил Майоров,— тут кто-то спрашивал, нечему они в провинцию не едут? Зачем им из Москвы, вот из таких-то хором? О присутствующих не говорят..
— А о ком? — вдруг в упор спросил Виктор, обозлившись.
Инна умоляюще посмотрела на мужа.
— Посмотри, разве это наш дом? — раздраженно сказал жене
Виктор.— Наши гости? Да и разговоры эти... Я человек трудящийся, мне дарового не надо.
У Инны на глаза навернулись слезы. Оставив мужа, она выбежала на кухню.
Раскладывая жаркое, услышала, как мать говорит Изабелле Тронской и Ане Петуховой:
— На руки чистыми восемьдесят пять. Девочке, живущей с родителями, на косметику хватит. А мальчику, будущему мужу, как на такие деньги семью содержать? Никак. Вот он и думает, где найти такую тещу, чтоб подарила «Жигули». К нашему Виктору это, конечно, не относится. Он, слава богу, не, инженер, зарабатывает прилично и человек хороший».
«Зачем они все об одном и том же? — удрученно подумала Инна.— Хорошие дети, плохие дети, благодарные дети, неблагодарные. И деньги, деньги, деньги... И как не стыдно! И вообще, зачем мать все это устроила? Нам, молодым, нос утереть, кости перемыть? И что они от нас хотят? Перелета на Северный полюс? Зимовки на льдинах? Так уж это до нас сделали. Ведь мы работаем, баклуши не бьем».— Инне захотелось заплакать в голос, но она сдержала себя и, подавая гостям второе, вдруг обратилась к мужу:
— Витя, налей мне, я хочу сказать!
К ней равнодушно повернулось несколько голов. Другие продолжали разговаривать. Александра Эдуардовна вспоминала, как она вальсировала с шахом...
