Шарль Эксбрайя - Музыка, вперед!
– Да, но я-то наполовину сумасшедший. И потом, мое время – не ваше время.
– И не мое. Это их время. Они спорят из-за вещей, которые меня не интересуют. Я не хочу ни говорить, ни слышать об их войне, как и об их политике. Я предпочитаю оставаться в стороне и присоединяться к ним только затем, чтобы научить их играть «Фуникули-Фуникула» в такт и не фальшивя.
– Не очень подходящая музыка для нашего времени!
– Это мой способ смеяться над войной, Пепе!
– Я не слишком тебе верю, Джузеппе… Я думаю, что ты живешь дикарем, потому что не можешь забыть о своем несчастье?
– Это тоже верно, Пепе, но я не хочу об этом говорить.
За обеденным столом в доме Капелляро атмосфера была мрачной. Узнав о том, что случилось на репетиции оркестра, Лаура изо всех сил старалась найти нейтральные темы для разговора, чтобы отвлечь Апилио, своего супруга. Но ей это не удавалось. Глядя на замкнутое лицо своего старшего сына Джанни, она опасалась взрыва и успокаивала себя, занимаясь младшими – Микой и Сальваторе, которые щипали друг друга под столом вместо того, чтобы обедать. Пепе, вернувшись с прогулки с карабинером, дремал над своей тарелкой. Внезапно Аттилио резко оттолкнул миску, и жена поняла, что сейчас разразится буря. Сердце у нее сжалось от тревоги, когда муж заговорил, обращаясь к сыну:
– Джанни, я не желаю больше выносить оскорблений! Этот Марио – настоящая змея. Никогда, ты слышишь? Никогда никто из его семьи не переступит порог этого дома! Так что слушай внимательно, что я тебе скажу – я запрещаю тебе встречаться с Авророй!
– Это невозможно!
Лаура жалобно застонала, Атиллио схватил миску и со всего размаху швырнул ее об пол. Миска разлетелась на мелкие кусочки. Вырванный из объятий сна, Пепе подскочил па месте и заорал:
– Да здравствует Гарибальди!
Взбешенный Капелляро попытался его утихомирить:
– Все нормально, Пепе, успокойся.
– Это была пушка?
– Нет, всего лишь миска.
– А, ну ладно, – и немедля снова заснул.
Аттилио обернулся к сыну:
– Повтори, бесстыдник, что ты сказал, пусть твоя мать и брат с сестрой посмотрят, как ты позволяешь себе разговаривать с отцом!
Бледный, но решительный, Джанни поднялся со стула.
– Папа, прости меня, но, что касается Авроры, тут ничего не поделаешь! Мы любим друг друга и поженимся, нравится тебе это или нет!
Капелляро замахнулся. Лаура запричитала:
– Я умоляю тебя, Аттилио, это же наш первенец!
Муж остановился и мрачно проговорил:
– Может, это и твой сын, Лаура, но больше не мой.
Он с достоинством сел и принялся поглощать сливы, всем своим видом выражая полную безучастность к окружающему миру. Лаура схватила сына за руку:
– Джанни, извинись перед папой! Ты не имеешь права так с ним говорить!
У Джанни стоял комок в горле, но он не мог отступиться от своей любви.
– Мама, попробуй меня понять. Аврора и я, нам нет дела до политики. Мы любим друг друга с детства и хотим пожениться. Что здесь плохого?
Мать капитулировала.
– Да, пожалуй. Она хорошая девушка и к тому же дочь Бьянки.
Аттилио презрительно засмеялся:
– Жаль, что она также дочь Марио Веничьо.
Пепе вынырнул из глубин сна как раз вовремя, чтобы ухватить последнее имя. Он взорвался:
– Все Веничьо подлецы. Если б я был тогда здесь, никогда бы ворюга Томазо не украл у меня Изабеллу! Но вы не беспокойтесь, я его проучу, этого жулика Томазо!
Лаура принялась его успокаивать:
– Ну-ну, Пепе, ты же знаешь, что Томазо уже 20 лет как умер.
– Мне плевать! Это не оправдание! Я ему покажу, где раки зимуют!
Он закрыл глаза и снова заснул, переживая свою старую обиду на деда Марио, который когда-то увел у него невесту, Изабеллу, известную ныне под именем бабушка Белла. Она была бабушкой Марио и прабабкой Авроры. В свои 80 с лишним лет она сохранила твердую поступь, хорошее зрение и здравый ум.
Джанни воспользовался заминкой и выскользнул за дверь, чтобы присоединиться к своей возлюбленной, которая, как обычно, ожидала его около кладбища. Лаура робко спросила:
– Ты хочешь что-нибудь еще, Аттилио?
Тот с горечью, но не теряя достоинства, покачал головой:
– Ты думаешь, мне недостаточно этого? Марио оскорбил меня на виду у всех, мой сын оскорбил меня в моем собственном доме, что я могу пожелать еще?
Сальваторе, который, несмотря на свои 9 лет, обладал хитростью маленькой обезьянки, посчитал момент подходящим, чтобы похвастаться своим подвигом. Ему казалось, что его рассказ для отца будет как бальзам на раны. Отложив ложку в сторону, он с гордостью объявил:
– После уроков мы с Паоло Бонакки побили Карло Бергасси за то, что он фашист, нос ему в кровь разбили, вот!
Атиллио с гордостью посмотрел на своего младшенького.
– Ты вел себя как настоящий мужчина, Сальваторе. Напомни мне, чтоб я дал тебе две лиры в воскресенье.
Уложив детей, Лаура вернулась за Пепе.
– Пора идти спать, дедушка…
Старик с трудом поднялся, но из принципа пробормотал:
– Пойду, если захочу!
Порыв ветра донес отчетливое эхо дальней канонады. Пепе остановился.
– Это войска Франсуа II пошли в наступление! Я должен предупредить Гарибальди!
Усталость затуманила ему рассудок и перенесла его в далекую юность. Внучка Лаура прилагала гигантские усилия, чтобы раздеть его и заставить улечься на матрас. Он во что бы то ни стало хотел присоединиться к Красным Рубашкам…
В тишине погрузившегося в сон дома супруги Капелляро, сидя напротив друг друга, размышляли о грустных вещах. Атиллио вздохнул:
– По правде говоря, Лауретта миа, ничего этого не произошло бы, если бы я действовал энергичнее в июле. Мне надо было расстрелять Веничьо и его банду. Сейчас мы жили бы спокойно!
Лаура икнула от удивления, прежде чем в ужасе вскричать:
– Бог мой, это невозможно, Аттилио, неужели это ты говоришь такие страсти? Убить мужа Бьянки, моей кузины? Я бы никогда тебе этого не простила, Атиллио!
Он в ярости стукнул кулаком по столу.
– А если он меня расстреляет?
– Тебя? Как же он сможет это сделать, ведь он теперь никто?
– Сегодня он никто, а завтра?
– Завтра?
– Если немцы победят и вернутся в Страмолетто?
Как обычно по вечерам, карабинер Джузеппе Гарджулло собирался запереть дверь своего дома и сделать обход деревни, как вдруг застыл на месте, услышав колокольный звон. Его охватил какой-то внутренний холод. Одиночество приучило его разговаривать с самим собой. Слегка дрожащим голосом он прошептал:
– Ну вот, Джузеппе, приехали! Но кто? Немцы или англичане?
Вскоре он услыхал топот мужчин и женщин, бежавших к площади, где возвышались здания церкви и мэрии. Люди спешили узнать о той участи, которая уже была уготована им. Он присоединился к толпе. Но на площади не было видно людей в форме, один только Лючано Криппа, стоя на перевернутой тачке, кричал:
– Идите сюда, люди Страмолетто! Идите узнать великую новость. Ее объявили по радио.
Узнав Криппа, любопытные замедляли свой бег. Этого человека ненавидели, но всем хотелось узнать, что он скажет. От такого человека, как он, нельзя было ждать ничего хорошего.
– Подходите, подходите! Не заставляйте меня кричать.
Карабинер остановился перед Криппа, которого он ненавидел так же, как и остальные, а может быть и больше. В этом маленьком человечке 60 лет, худом, нервном, лысом и беззубом, легко угадывался злобный характер. Он поселился в их местах лет 10 назад со своей молодой женой Сильваной. Она была намного моложе его. Он сразу же запер ее в своем доме, самом красивом доме в деревне, стоящем на отшибе. Сильвана выходила из дома только по воскресеньям, чтобы зайти в церковь в сопровождении своего мужа. Он запрещал ей разговарить с кем бы то ни было. Для помощи в хозяйственных делах Криппа нанял вдову Мариуччу Марини с условием, что она не будет болтать ни о чем, касающемся жизни за дверями этого дома. Лючано Криппа сразу же стал давать деньги в долг, и очень быстро все население Страмолетто оказалось у него в долгах. Не было ни одного двора в деревне, чья судьба не зависела бы от Лючано Криппа, за исключением, естественно, карабинера и кюре.
Кроме Джанни и Авроры, которых даже набат не мог отвлечь от любовных переживаний, ведь народ собрался на площади послушать дона Лучано. Пепе стоял в первом ряду. Полы его красной рубахи, надетой впопыхах, смешно болтались спереди и сзади, но никто и не думал смеяться над ним.
Криппа был единственным обладателем радиоприемника на батарейках в деревне, где не было ни электричества, ни водопровода. Таким образом он знал кучу вещей, о которых остальные и не подозревали. Последним появился кюре.
Лючано ухмыльнулся:
– Только вас и ждем, падре!
Дон Фаусто не испытывал никакой симпатии к этому черствому, бессердечному человеку, погрязшему в грехах, в которых тот никогда не исповедовался.
