Александр Бондарь - Год Чёрной Обезьяны
Сергей извлек из-под кровати зажигалку и мятую пачку «Monte-Carlo».
— …о собственных потерях азербайджанская сторона не сообщает.
Он чиркнул зажигалкой и с наслаждением затянулся. С потолка доносились равномерно хрустящие звуки, словно бы кому-то там перемалывали кости — это только что пробудившийся сосед сверху мял тренажер.
— …по сообщениям из армянских источников, вчера в полдень азербайджанская сторона предприняла наступление в районе села Ашкенар. Погибло около двадцати человек. В основном — мирные жители. В перестрелке убито три азербайджанских омоновца.
Тетя не любила, когда Сергей курил в квартире, но его это сейчас не мучило.
— …азербайджанская сторона никак не прокоментировала это сообщение. В эфире «Радио России». Вы слушаете последние известия. Сейчас в Москве проходят одновременно два митинга. Один, на Манежной площади, организован «Трудовой Россией» и «Трудовой Москвой». Собравшиеся здесь поддерживают постановления Верховного Совета России и требуют немедленной отставки Президента и Правительства…
Сергей раздавил недокуренную сигарету о грязное дно пепельницы и, зевая, поднялся.
Тетя — пожилая женщина в мятом халате и с кое-как взбитой прической, стояла на кухне у плиты и что-то поджаривала. Сергей, войдя, потянул носом воздух, но понять — что именно, так и не смог. Тетя была родной сестрой матери Сергея, и он жил у нее уже два года — с тех пор как перебрался в Краснодар из своего Новокубанска. Сергей аккуратно платил тете за жилье и еду, но отношения их уверенно ухудшались в последние месяцы, и он размышлял над тем, чтобы куда-нибудь отсюда съехать.
— Опять дымил в квартире? — Тетя посмотрела на него с тоской и со злостью.
Сергей, не ответив, побрел в ванную.
— Когда-нибудь сгоришь, как твой отец! — Раздраженно бросила ему вслед тетя.
С отцом Сергея произошел раз один неприятный эпизод. Тот как-то спьяну задремал в постели и непотушенный окурок задымился, упав на простынь. Огонь не успел толком разгореться — дома появилась жена.
Тетя много раз вспоминала этот случай Сергею. Она не любила его отца и не хотела делать из этого тайны. Тетя все время твердила, что сестра ее сотворила в свое время очень большую глупость, выйдя замуж за этого человека. В ответ на замечание Сергея, что не случись этой глупости, он бы и не родился, тетя всегда отвечала, что так было бы лучше для всех.
Умывшись и почистив зубы, Сергей сел за стол. Тетя явно сегодня поднялась не с той ноги, с какой надо было. Сергей понял, что в его интересах съесть завтрак быстрее и быстрее отсюда убраться.
Тете его было под семьдесят. Она побывала когда-то замужем, но муж ее умер сразу после войны, и детей они завести не успели. Тетин характер был весьма тяжел, и единственное, что Сергея держало тут, это плата за еду и жилье относительно небольшая.
— Что, не нравиться?! — Тетя бросила на племянника злобный взгляд, увидев, как тот без интереса ковыряется в своей тарелке. — Не ресторан?!
Сергей пожал плечами.
— Нормально.
— Нормально! — Тетя чуть не поперхнулась от возмущения. — Не сидел ты голодный! Папочка за тобой, как за грудным ходил! От того такой дурень и вырос! А я бы тебя порола! Каждый день! До крови бы порола! Чтоб шкура слазила!
Сергей подумал о том, что многие пожилые люди, не имеющие детей, тяжело это переносят под старость. Вслух он, конечно, ничего не сказал.
Он вышел из дома спустя минут пятнадцать. Стояло утро, не по декабрьски теплое. Снег, выпавший с вечера, уже расстаял. Земля, тротуар, деревья, давно простившиеся со своими листьями — все почернело и набухло от влаги. На небе не было видно сейчас ни одного облачка. Где-то на востоке поднималась ярко-оранжевая заря, обещая ясный солнечный день.
Сергей посмотрел на часы. Время у него еще есть, можно особенно не торопиться. Редакция газеты «Демократическая Кубань», где он — Сергей Макаров два года уже работал штатным репортером, находилась в получасе ходьбы от его дома.
…Андрей Никитченко — штатный автор «Демократической Кубани» провел тяжелую ночь. В глазах у него рябило, во рту разместилась пустыня — горячая и горькая на вкус. Стакан крепкого чаю и пол-пачки «Примы» на завтрак не помогли развеять этого ощущения. Мысленному взору Никитченко представлялся сейчас коммерческий ларек, что в квартале от редакции, где на витрине красовались аккуратные бутылки с бесцветной жидкостью. Подумав, Никитченко зажег еще одну сигарету и, накинув куртку, неспешными шагами выбрался из кабинета.
…Проходя по улице, Сергей увидел кучку людей, столпившихся у подъезда. Он подошел ближе. Тело, прикрытое простыней, лежало на тротуаре рядом с бордюром. Краешком из под простыни выглядывало дуло пистолета, который покойник все еще продолжал сжимать в руке.
— Ничего интересного! — Патрульный в форме грубо схватил Сергея за руку.
Потянув носом, Сергей понял, что тот пьян. Спорить не стал. Молча отошел в сторону и продолжал наблюдать за происходящим.
…Редакция газеты размещалась в двухкомнатной квартире внизу пятиэтажного здания, каких немало появилось тут в хрущевские времена. Одна из комнат была чем-то вроде рабочего кабинета трех штатных авторов «Дем. Кубани», которые, собственно, и делали всю газету. Кроме Никитченко и Макарова здесь трудился еще один их коллега — Вадим Ромашов, который вчера еще уехал в командировку в Майкоп, и возвращение его ожндалось только после обеда. Вторую комнату занимали стол главного редактора и пара компьютеров. Одна из двух компьютерщиц выполняла также и обязанности корректорши, за что ей приплачивали дополнительные гроши.
Газета «Демократическая Кубань» вынырнула на волне гласности и демократии — в 1990-ом году. Но сейчас, когда на дворе стоял 1992-ой, главный редактор ее — Дмитрий Сергеевич Покровский понимал: звездный час газеты, увы, позади. Коммунизм отошел в прошлое, и критика его перестала быть показателем прогрессивности мышления. Однако, что самое страшное — она уже не интересовала читателя. Исчез привкус скандальности, появилось ощущение, какое бывает при пережевывании чего-то, от чего устал. Многие газеты поспешили продаться кому-нибудь: одни стали неофициальными органами новой нарождающейся оппозиции, другие тесно сдружились с мафиозными группировками. Покровский и сам был не прочь продаться сейчас кому-нибудь, но только беда — не было покупателя. Он чувствовал: газета идет к своему концу, и недалек тот день, когда в печати появится последний ее номер.
…Макаров увидел Диму Вартастева — репортера из «Кубанской молодежи». Сергей нахмурился. Он не любил, когда его опережали. Макаров посмотрел на часы. Половина десятого. Пора в редакцию, он тут и так задержался.
…Дмитрий Сергеевич — полный мужчина в возрасте, с круглым обрюзгшим лицом, был явно сегодня не в настроении. Его что-то очень беспокоило. Покровский нервно перелистал какой-то пухлый потертый справочник, но видно было, что мысли его не здесь. Дрожащими пальцами редактор вынул из раздавленной пачки мятую сигарету, еще зачем-то размял ее, после чего сунул в рот. Затем посмотрел, как от кипятильника, опущенного в чашку с водой, отделяются первые робкие пузырьки. В тот момент, когда Никитченко прошаркал мимо по коридору, Покровский зажег сигарету и, глядя на тлеющий кончик ее, судорожно затянулся.
Никитченко, доковыляв до двери, открыть ее не успел. Он увидел, как дверь распахнулась ему навстречу, и перед ним возникла рослая фигура в черной кожанке. Никитченко инстинктивно шагнул назад, и в тот же момент что-то бесшумно стукнуло его прямо в лоб. Убийца, опустив пистолет, спокойно переступил через труп и направился к редакторскому кабинету. Следом за ним появились еще четверо. Каждый держал наготове пистолет с глушителем. Все происходило быстро. Один остался стоять у двери. Другой направился на кухню. Потом вернулся и, не опуская ствола, прошел в комнату, соседнюю с редакторским кабинетом. Обычно тут работали Макаров, Никитченко и Ромашов. Сейчас не было никого: Макаров опаздывал, Ромашов не вернулся еще из Майкопа, а Никитченко лежал в коридоре с простреленным черепом.
…Когда Покровский услышал шаги за дверью и удар об пол, его словно парализовало. Он не мигая уставился на дверной проем, где тотчас же появилась фигура крепко сложенного кавказца, небритого, с пистолетом в руке. Дуло, увенчанное тяжелым набалдашником, тупо глядело в лицо редактору. Белый, как мел, Покровский не мог даже пошевелить языком. Одна из компьютерщиц дико взвизгнула — словно кошка, которой нечаянно прищемили хвост. Усатый тип, что стоял за спиной кавказца, резким движением выбросил вперед руку с пистолетом. Ствол его затрясся от судорожных хлопков. Он не прекратил стрельбу, пока не выпустил всю обойму. Глаза налились кровью, как у быка: с полминуты он молча разглядывал два тела, развороченных прицельными выстрелами.
