Атанас Мандаджиев - Чёрный листок над пепельницей
Впрочем, вы сейчас сами убедитесь, что у меня были все основания для любопытства. Перехожу к фактам. Ну, мы уже едем по городу, мы почти в центре, а она неподвижно сидит в машине, словно ничего вокруг её не интересует. Вот сейчас-то, думаю, я её и высажу. Но вместо этого я говорю ей: «Где вы живёте? Я отвезу вас». — «Давайте через туннель». Ни намёка на благодарность. «Хорошо, тогда показывайте дорогу». И вот, когда мы оказались на маленькой улочке Леонардо да Винчи, она, резко бросив мне: «Остановитесь здесь», попыталась открыть на ходу дверь и выпрыгнуть из машины. Меня это, признаться, удивило — обычно пассажир предупреждает водителя о приближении к месту остановки. И я подумал: «Врёшь, милая, живёшь ты где-нибудь совсем в другом месте, просто вдруг представила себе, какие сказки будут рассказывать квартальные сплетники, если увидят тебя в чужой машине. Да и зачем мне знать твой точный адрес, а вдруг я нахал…»
Я остановился возле тротуара, руки с руля не снял, словно говоря: «Вот выпущу тебя и сразу же двинусь, так что страхи твои, малышка, совершенно напрасны…» Она резко открыла дверцу, спустила свои длинные ноги наружу, схватила сумку, быстро оглядела пустую улицу и побежала назад, так что я видел только её спину. А через несколько секунд она, как кошка, которая удирает от погони, нырнула в подъезд пятиэтажного дома. Наверно, сейчас её будут ругать мама с папой: где была, с кем, что делала?… Что ж, если бы больше заботились о её воспитании, ничего такого бы не было. Но эти невероятно тоскливые глаза… Нет, тут кроется что-то непонятное, зарытое очень-очень глубоко. Ну ладно, всё минет и перемелется, надо думать о дороге, а человеческие драмы скрываются за каждым окном. И я нажал педаль, чтобы включить первую скорость, зарекаясь когда-либо делать подобные глупости, тем более что мотор едва тянет.
В общем, даю гарантию, что ничего бы не произошло, если бы тут не вмешался его величество Случай. Мне вдруг ужасно захотелось проверить манометром шины, особенно на переднем правом колесе — уже несколько дней эта шина потихоньку пропускала воздух. Вот теперь слушайте внимательно! — Гео не выдержал, закурил и, прикрыв глаза, словно от усталости, облокотился на спинку стула.
— Я очень внимателен, я весь превратился в слух, — нетерпеливо произнёс майор. — Ты вылез проверить шины и…
— И вижу — та же девушка, те же глаза… смотрят на меня с некролога, приклеенного к фонарному столбу[1]! Смотрят на меня её особенные глаза и как будто уверяют: «Это я! Ты не ошибся»…
— Ну тебя совсем! — Цыплёнок оцепенело втянул круглую головку в плечи. — Ты меня просто пугаешь…
— Да? А что же должен был почувствовать я?! Минуту назад я сидел рядом с ней, плечом к плечу, видел, как она напряжённо дышит, как от дыхания поднимается и опускается её блузка, слышал, хоть и мало, её голос, наслаждался, хотя и подсознательно, её ловкостью и гибкостью, когда она выскочила из машины и побежала назад, радовался её свежести, молодости, которые могли навеять какие угодно мысли, только не мысли о смерти, и вдруг — «год со дня трагической смерти…» С ума сойти можно! Я решил, что меня хватил солнечный удар, и опять уставился на некролог.
Ну конечно, она! Такие глаза долго не забудешь и не спутаешь ни с какими другими.
Гео Филипов сунул руку во внутренний карман помятого пиджака, вытащил сложенный вчетверо листок и подал его майору:
— Вот, отодрал на прощанье точно такой же от другого столба, на всякий случай. Я знал, что вся эта история не оставит меня в покое. Мне как будто объявили шах…
— И вправду, красивая девушка, — промолвил Цыплёнок, внимательно вглядываясь в изображение на некрологе. Потом стал читать вслух, соблюдая интонацию и акценты соответственно перемене шрифтов:
ГРУСТНОЕ ПОМИНАНИЕ
Прошёл тяжкий год со дня трагической
Смерти Эмилии Нелчиновой, 18 лет.
Эми, дорогая Эми!
Беспощадно к людям время.
Поглотило злое море,
Принесло тоску и горе…
Сердце друга не забудет.
Безутешно плакать будет…
От опечаленных
— Но и её глаза плакали, — Гео коснулся указательным пальцем портрета. — Голову прозакладываю — у неё, у живой (Гео выделил это слово) глаза плакали…
— А почему не предположить, что это сёстры, ведь иногда сёстры очень похожи друг на друга.
— Особенно если они близнецы, да? И я сразу же так и подумал. Но дело в том, что утонувшая в море Эмилия была единственной дочерью, а труп её, кстати, не найден.
Цыплёнок присвистнул. Он явно был захвачен рассказом.
— А ты, выходит, не сидел сложа руки!
— А вы бы как поступили на моём месте? Такое поразительное сходство… Даже если бы не было всего остального — этой жгучей тоски в глазах, молчания…
— Не знаю, как поступил бы я. Скорее всего, так же, как и ты.
— В общем, я бросил машину и как бешеный пустился следом за убежавшей девчонкой!
— Ты прав. Я вот только думаю — сделал бы то же самое человек не нашей профессии? Вряд ли. Самое большее, почесал бы затылок, махнул рукой («Вот так случай!»), сел в машину и уехал. А потом стал бы рассказывать своим приятелям, с каждым разом прибавляя всё новые подробности, пока не получилась бы действительно фантастическая история…
Гео прикрыл глаза. Он был уязвлён:
— Так, это камень в мой огород. Но если бы я занимался сочинительством, то мог бы и подождать, пока кончится мой отпуск, поразвлечь вас успел бы и после. А теперь мне всё равно не остановиться, даже если бы и хотел…
— Не впадай в панику, спокойнее, — наконец-то Цыплёнок взял серьёзный и даже чуть покровительственный тон. — Только надо нам с тобой определиться. Ты прерываешь отпуск, едешь ко мне, чтобы рассказать эту историю, я слушаю тебя с раскрытым ртом, потом мы вместе думаем, как быть дальше. Устраивает?
— Допустим.
— Тогда продолжай.
— Продолжаю… — Гео сделал паузу и произнёс по слогам: — со-чи-нять. Никакого представления о том, что предпринять, особенно если мы снова столкнёмся лицом к лицу, у меня не было. «В сущности, кто вы такая? Покажите, пожалуйста, ваш паспорт» — сказать это было бы вполне естественно, но я прекрасно знал, что никогда не скажу этого, так же как и не предъявлю ей служебное удостоверение. «Ладно, что-нибудь придумаю в последний момент». Однако этот момент так и не наступил. Девушка испарилась, исчезла, как дым… Простите, товарищ майор, я всё время опережаю события, мне всё хочется добраться до главного, но миновать подробности тоже нельзя — каждая из них очень важна, поэтому я иногда сбиваюсь.
Так вот, входная дверь в подъезд дома была открыта. В подъезде висел некролог. Почтовые ящики в два ряда, некоторые без замков, «рисунки» на стенах. На площадке первого этажа переполненное мусорное ведро, рядом цветы в больших консервных банках. В единственную квартиру на этом этаже ведёт коричневая обитая дерматином дверь без таблички и звонка, рядом с ней на полу стоптанные старые тапочки. Площадка подметена. На мозаичном полу ни одной соринки — видно, что тут каждый день работают метлой.
Я поднялся по лестнице на второй этаж, где вкусно пахло жареной картошкой. Здесь две квартиры, двери под углом одна к другой, и снова цветы вдоль поцарапанных стен. Котёнок лакает молоко из пластмассового блюдечка. Поглядел на меня, тихо зашипел и опять опустил усы в молоко. Похоже, что в доме живут люди, недавно прибывшие из села. Однако нет, третий этаж опроверг это скоропалительное суждение: на одной из дверей красуется медная табличка: «Семейство инженера Стаматова». Соседняя дверь без всяких опознавательных знаков, но на ней тот же некролог…
Пока я раздумывал, в какую дверь позвонить, палец сам нажал на звонок к Стаматовым. Но квартира молчала. Тогда я решил спуститься напёр— вый этаж, к стоптанным тапочкам и мусорному ведру. Подумал, что, если я поведу себя хитро, хозяева квартиры мне всё расскажут про «опечаленных» соседей Стаматовых. Ну, а не захотят — что делать, придётся вытаскивать документ. Хотя — я хорошо знал это по опыту — крестьяне, переселившиеся в город, вовсе не падают ниц перед удостоверением.
Это я так думал, но что-то во мне просто возмутилось: «Трус несчастный! Постыдился бы, а ещё погоны носишь! Тебя что, некролог напугал? Почему бежишь прочь? Немедленно звони, и, если откроют, скажешь самым обыкновенным голосом: «Извините, пожалуйста, за беспокойство. Недавно сюда вошла девушка, мне нужно кое о чём её спросить». И в зависимости от ответа…» — «А если вместо несчастной матери, или ещё кого-то из близких погибшей на пороге возникнет она сама, моя таинственная пассажирка? — возразил другой внутренний голос. — Тогда что, конец загадкам?» Как бы не так! Конечно, она может раскричаться, даже затопать ногами: «Что пристаёте? Убирайтесь! Сейчас позову милицию!» и так далее»…
