Атанас Мандаджиев - Чёрный листок над пепельницей
На втором этаже не было ни котёнка, ни его блюдца. У двери красовались совершенно новые мужские домашние туфли. Стало быть, Ночная Смена твёрдо стоит на своём: никто и ничто не заставит его убрать «обувки» с их законного места перед дверью, пусть хоть сто раз их выбрасывают некультурные соседи. Гео с трепетом в душе поднялся выше. Третий этаж молчал, казалось, ещё более тягостно, чем прежде. В чёрных глазах Эмилии — горе и гроза. Гео нажал кнопку звонка. В квартире раздался резкий звук, после которого тишина показалась ещё более угнетающей. Прежде чем заняться замком немой квартиры, он на всякий случай позвонил в дверь Стаматовых, но и там всё было тихо — видно, семейству инженера очень понравилось в Чехословакии.
Квартира Нелчи новых встретила его враждебным сумраком.
Нетрудно было догадаться, что нога человека не ступала сюда бог знает сколько времени — в этом он окончательно убедился, увидев свои следы, отпечатавшиеся на тёмно-вишнёвом паласе в холле. Воздух в квартире был затхлый — конечно же, её очень давно не проветривали.
Гео прошёл по тесному коридорчику, отворяя все двери. Хозяйки, видимо, были чрезвычайно опрятны, это чувствовалось даже сейчас. Вот небольшая комната, которая, скорее всего, принадлежала Эмилии. С неё Гео и начал подробный осмотр. Светлые шторы затеняют окно. Ученический стол, новый гардероб, застланная покрывалом низкая тахта с ящиком в изголовье, в ящике одеяло, пёстрая простыня и пододеяльник; возле тахты небольшой низкий столик со стеклом, два мягких табурета; на столике приёмник «Симфония» со сломанными клавишами — похоже, хозяйка очень нервно включала и выключала его. Нигде никаких книг, учебников, тетрадей. Можно, предположить, что кто-то унёс их отсюда вместе с картинами, от которых остались чёткие, не выгоревшие пятна на обоях. В гардеробе, наоборот, полно разной одежды, И зимней и летней, на некоторых вещах иностранные фирменные знаки. Особенно бросались в глаза два длинных платья: одно — снежно-белое с вышивкой на воротничке и рукавах, очень похожее на свадебное, другое — из светло-лилового шёлка, с бархатными бантиками на груди. Гео представил себе, как прекрасна была Эмилия на выпускном вечере, какой принцессой выглядела среди одноклассниц. Но почему все вещи измяты и в беспорядке валяются на дне гардероба, тогда как во всей квартире царят порядок и аккуратность? У Гео создалось впечатление, что хозяйке одежды внезапно пришла в голову какая-то мысль или она получила внезапное известие и бросилась вон из дома, не успев даже навести порядок в шкафу. Гео поднял с пола упавшее нейлоновое покрывало, прикрыл им вещи, затворил дверцы шкафа и двинулся в кухню.
Здесь он убедился, что первое впечатление было абсолютно правильным: в кухне красота и уют. Скорее всего, это было любимое место хозяйки, которым она гордилась и где отдыхала. Электроплита «Мечта», большой холодильник, широкая металлическая мойка, ряд висячих бледно-жёлтых полок, тостер на яркой салфеточке в углу кухонного стола, уютный деревянный сундучок, покрытый тканой дорожкой, пухлые подушечки, русский обогреватель на подставке… Тут никто ничего не трогал, всё было оставлено в таком виде, как при хозяйке, которая ревностно поддерживала здесь идеальную чистоту и порядок. Теперь на блестящих приборах, на холодильнике к плите осел тонкий, едва видный слой пыли (Наверное, хозяйка в тюрьме не раз принималась плакать, представляя себе картину заброшенности и запустения в своей любимой кухне. Но в таком случае Эмилия, оставшись одна, ела где-то в другом месте? Хватало ли ей денег, которые присылал отец? Должно быть, хватало. Заграничные вещи — это, конечно, от него, жалел дочку после несчастья с матерью.
Ванна обложена серой плиткой. На двери висят два одинаковых купальных халата. Пустой пластмассовый тазик посветлел от сырого воздуха, а губка, лежащая на шланге душа, наоборот, потемнела и сморщилась. Гео уже выходил из ванной, когда взгляд его упал на аптечную бутылочку, стоящую среди зубных щёток, паст, шампуней — всё это отражалось в зеркале над умывальником. Бутылочка показалась Гео знакомой. Он отвинтил крышку, и на ладонь упали две белые таблетки — точно такие же, какие иногда употребляла его жена. Бутылочка была почти полной — видно, хозяйка не довольствовалась этим слабеньким дневным транквилизатором, ей требовалось более сильное успокоительное средство. Гео заглянул в домашнюю аптечку, висящую на стене ванной, — так и есть, коробка от мощного лекарства пуста.
В холле Гео довольно долго рылся в книгах — болгарские и русские классики, известные современные писатели. Книг было много, всё сплошь красивые дорогие издания. Вдруг среди томов он обнаружил семейный альбом, который засунули так глубоко, что даже хозяева вряд ли смогли бы быстро извлечь его из «тайника». Гео раскрыл альбом, перевернул несколько картонных листов. Увы, фотографий Эмилии он нигде не нашёл, их без; жалостно и скорее всего поспешно выдрали — кое-где даже оказались повреждены «уголки». Зато фотографий матери было много. Округлое молодое лицо, короткие каштановые волосы, обаятельный курносый носик, наивные светлые глаза. Но выражение лица удивляло озабоченностью, так не шедшей к общему, облику. Гео никогда бы не поверил, что эта женщина могла что-то украсть. «Мама Кристина возле ЦУМа», «С мамой Кристиной на Витоше» — это подписи под фотографиями, впрочем, от второй осталась только половина. Значит, мать зовут Кристиной. Но почему же мать и дочь так не похожи друг на друга? Может, Эмилия в отца? А его изображения были изъяты из альбома гораздо раньше — видно, после развода, от них остались лишь пустые места.
В холле — старый телевизор «Опера», кушетка с просевшими пружинами, два потёртых кресла, круглый стол с толстыми ножками, покрытый вышитой скатертью местного производства, двустворчатый гардероб, скрипящий всеми суставами при открывании или закрывании. Вообще, кроме богатой библиотеки и тёмно-вишнёвого паласа, всё в этой квартире говорило о том, что средства, сколько их было, шли главным образом на оборудование кухни — святилища Кристины — и отчасти комнаты Эмилии. И тем не менее в холле вполне можно было принять гостей, посмотреть телевизор, выпить кофе с соседями. Потом, когда Стаматовы уходили к себе, мама Кристина вытаскивала из гардероба тюфячок, простыню и одеяло — и холл превращался в её спальню. Утром она, само собой разумеется, вставала раньше Эмилии, готовила завтрак, подходила к гардеробу, раздумывала над тем, что надеть на работу. А какой у неё был выбор? Гео раскрыл створки гардероба — там висело несколько платьев из недорогих тканей, два костюма, две-три блузки и юбки — всё готовая, купленная в магазине продукция. Гео больше всего поразило бельё Кристины: старенькое, зашитое-заштоланное, оно говорило о том, что эта молодая ещё женщина поставила крест на волнениях души и тела и напрочь отбросила возможность личной жизни. Почему же так рано? Ясно: всё для неё, красавицы-дочери» чтобы она ни на минуту не почувствовала, что растёт без отца. К тому же, наверно, Кристина любила своего бывшего мужа… Да, многое мог рассказать гардероб, а Гео был весьма внимательный наблюдатель. Но па сегодня довольно впечатлений, пора уходить.
Было уже поздно, и Гео хотелось побыстрее проскользнуть мимо квартир на двух нижних этажах. Но не тут-то было.
— Эй, журналист! — Ночная Смена казался удивлённым и вроде бы даже обрадованным. — Что, продолжаете изучать?
— Вот решил проверить, не вернулись ли Стаматовы из Чехословакии…
Размахивая ключами и позванивая ими, Ночная Смена стал быстро спускаться на первый этаж, при этом его широкие брюки почти подметали лестницу. Гео надеялся; что ему удастся пробраться к выходу, но на площадке первого этажа широкие брюки преградили ему путь.
— Позвоню соседке, может, она что посоветует вам, — и, не дожидаясь ответа, мужчина нажал кнопку звонка: — Райка! Райка!
Дверь распахнулась в тот же миг, будто там только того и ждали. На пороге показалась женщина в косынке с плоским лицом и плоской грудью, без возраста, из тех, у кого никогда не бывает ни первой, ни второй, ни даже третьей молодости.
— Извини за беспокойство, Рая, — Ночная Смена торопился объяснить обстоятельства прежде, чем соседка раскроет рот-щёлку и набросится на него с требованием новостей. — Этот товарищ — журналист, он хочет написать о Нелчиновых в газету.
— Про кого писать?! — женщина не хотела верить. В её круглых глазах отразилась буквально заливавшая её злость и на предмет интереса Гео, и на него самого — разодетого, прилизанного франта. — Ну и пусть пишет, газеты-то надо же чем-то заполнять!
Гео, изобразив одну из самых своих обаятельных улыбок, начал терпеливо объяснять ей:
— Бывает так: снаружи посмотришь — гладкие, спокойные стены, а за ними часто — скорбь, драмы, даже трагедии.
