Марина Серова - Между двух мужей
Но в конце концов жалость к единственному существу, которое вызывало во мне родственную и никогда не преходящую нежность, победила, и на следующее же утро мы с тетей Милой отправились на моем «Фольксвагене» в город, чтобы накупить всякой разной химии для тотального уничтожения этих кровопийц.
А вернувшись, мы обнаружили, что к нам гости. Со скамейки, стоявшей у дома, навстречу нам поднялась грузноватая фигура.
– Милена Андреевна! Здравствуйте, – негромко обратилась она к тете Миле.
– Добрый день… – растерянно ответила та.
Я вгляделась в немолодое лицо женщины, показавшееся мне смутно знакомым. Не столько некрасивое, сколько неухоженное – с сероватой кожей, какими-то размытыми следами дешевой косметики, словно бы прорезанное поперек полоской тонких бесцветных губ… где я видела это лицо?
– Я – Зина… Зина, Борина жена. Ну, Бори, сына Капитолины Аркадьевны!
– А… Да-да!
– Простите, что я так поздно. Разрешите войти? Ненадолго, на несколько минут. Мне очень, очень надо с вами поговорить!
– Господи, Зиночка, конечно, – захлопотала тетя Мила. – Входи, дорогая моя, входи! Да что ж ты спрашиваешь, господи, ты же здесь практически у себя дома… – Поднимаясь на террасу, она суетливо рылась в сумочке с ключами.
А Зина – теперь я тоже ее узнала – наблюдала за тетушкой рассеянным взглядом, машинально заправляя за ухо выбившуюся из прически прядь волос. На ней было бесформенное, сильно вытянутое на локтях трикотажное платье с короткими рукавами, открывавшими ее бледные худые руки с синими дорожками вен. И босоножки с сильно стоптанными задниками – боже, сколько лет она их носит? «А ведь могла бы быть вполне приятной женщиной, природа тебя ни в чем не обделила, – подумала я с естественным женским осуждением. – Если бы просто следила за собой! Сколько же ей лет? Борису, кажется, уже за сорок…»
Сопровождаемые тетушкиным гостеприимным клыканьем, мы наконец вошли в дом. Я сразу прошла в летнюю кухню, чтобы пристроить там пакеты с покупками (вместе с комариной погибелью мы заодно затарились и продуктами на неделю вперед), а когда вернулась, Зина уже сидела напротив тети Милы, вцепившись обеими руками в край скатерти, покрывавшей большой дубовый стол, и с силой выталкивала из себя обрывистые фразы:
– Милена Андреевна, милая, вы должны как-то это остановить! Согласитесь, ведь это курам на смех – замуж! В ее-то годы! И за кого, за кого – бож-ж-же мой! За мальчишку, юнца какого-то двадцатипятилетнего! Это же дурь, дурь, старческая причуда, маразм! Господи!!!
– Но, Зина… это же не запрещено законом, – растерянно хлопала глазами тетя Мила.
– Ах, боже мой, ну при чем тут закон?! Есть же какие-то рамки приличия, нормы поведения, общественное мнение, в конце концов! Милена Андреевна, ну подумайте сами – тридцать пять лет разницы! Он же ей во внуки годится!
– Вы о ком? – не сдержала я своего любопытства.
– О свекрови, – бросила Зина в мою сторону, но головы не повернула.
– Елы-палы! Капитолина выходит замуж за двадцатипятилетнего парня?!
– Представьте себе!
– Но почему?!
– Женечка, ну что за вопросы ты задаешь! – робко вмешалась тетя Мила. – Почему женщины выходят замуж? По любви!
– Но не в шестьдесят же лет!
– А если она полюбила?
– Господи, да о чем вы говорите-то!!! – взвыла Зина и дернула скатерть. Конечно, она сделала это нечаянно и сама же испугалась и отпрянула, когда большая керамическая ваза, стоявшая на столе, покачнулась и упала на бок, выплеснув на Зину воду и усыпав ее подол начинающими увядать незабудками.
Гостья брезгливо отодвинулась и стряхнула с себя цветочные трупики. Но это мелкое происшествие нисколько не отвлекло ее от цели визита. Не обращая внимания на тетю Милу, которая засуетилась и забегала в поисках тряпки, чтобы подтереть мутную лужицу, Зинаида обратилась уже напрямую ко мне:
– Женя!!! – обернувшись, она цепко ухватила меня за рукав. – Ну посудите сами: разве это не безумие? Замуж! В ее-то шестьдесят лет!
Слегка одутловатое лицо и короткая шея нашей гостьи на глазах покрылись красными нервными пятнами, под глаза ее осели черные точки осыпавшейся туши. Тонкие губы в разводах смазанной помады некрасиво кривились, а редковатые брови взмывали вверх при каждом вскрике.
– Вообще-то это ее личное дело, – протянула я.
– Да, личное дело, – повторила тетя Мила, снова присаживаясь к столу. – Может, Капа полюбила…
– Но вы поймите: он же альфонс!
– Кто альфонс?
– Да этот… жених! Вадик, – с отвращением произнесла Зина. – Господи, да будьте же вы обе наконец серьезны! Ему двадцать пять, а Капитолине Аркадьевне – шестьдесят! О какой любви тут можно говорить, о какой?!. Она – пожившая женщина, старая, обеспеченная… Он – какой-то там художник-неудачник, из тех, кто портреты за сто рублей в парке мазюкает! Ведь ясно же как день: ему нужны ее деньги! И квартира! И дача! Ее драгоценности, наконец! И представьте, – Зина уже почти срывалась на фальцет, – она все это уже ему завещала!
– Как завещала?!
– Оформила завещание!!! – завизжала наша гостья. – Официально, у нотариуса! Я видела эту бумагу у нее в секретере! И все, все, все – она оставила этому подлецу, этому негодяю, этому мерзавцу с голубыми глазами! Я Боре говорила: да ему освидетельствовать свою мать надо, опеку на нее оформить, как на ненормальную!
Это уже было серьезно. Насколько я знаю, с годами Капа приобрела одну довольно-таки неприглядную привычку. Она стала весьма скуповата, и порой это качество активизировалось в ней до неприличия. Например, она перестала давать деньги сыну – в те редкие минуты, когда Борюсик, подзуживаемый Зинаидой, заикаясь и мямля, обращался к матери с просьбой об одолжении. Или забирала с собой из ресторана (в которые ее изредка приглашали я с тетей Милой) остатки недоеденных блюд. Случалось Капитолине и склочно торговаться на рынке из-за пучка моркови, и по нескольку раз перелицовывать одну и ту же протершуюся до ниток основы юбку. Все это было мелочно, некрасиво, пошло – но вполне укладывалось в мои представления о женщине, охваченной страхом оказаться к старости в полной нищете. Положа руку на сердце, нищета Капе отнюдь не грозила (при желании за ее добротную дачу и две-три ювелирные безделушки можно было бы выручить круглую сумму), но меня лично ее скопидомство не касалось, а тетя Мила на этот счет просто пожимала плечами.
Однако… Если Капитолина действительно оформила завещание на неизвестного молодого человека – значит, она и в самом деле уже видела себя преданной женой какого-то прощелыги!
– «Мерзавец с голубыми глазами» – это, конечно, очень сильный образ, – заметила я слегка сардонически, – но я не вижу, чем тут можно помочь? И вы знаете, Зина, даже не хочу особенно стараться.
– Ох, ну да как же…
– Мне не нравится, когда здоровых людей начинают подозревать бог знает в чем. Почему вы сразу записываете Капитолину в сумасшедшие? Может, тут что-то другое…
– Да что другое, что? Любовь?!
– Может быть, и любовь. – Эта сказка про белого бычка начинала действовать мне на нервы.
– А мне вот кажется, что эту старую дуру нужно просто запереть в сумасшедший дом!!!
Тетя Мила вздрогнула и поспешно вмешалась в разговор, грозивший обернуться скандалом:
– Девочки, умоляю вас, не ругайтесь! Зиночка, дорогая, выпей воды или валерьянки… хочешь валерьянки? Хочешь? – Она предлагала валерьянку таким тоном, каким соблазняют раскапризничавшихся малышей мороженым. – У нас очень хорошая валерьянка! А с Капой мы поговорим, Зина, не беспокойся! Завтра же съездим в город и поговорим. Конечно, Зинуля, я тебе ничего не обещаю, но если этот мальчик, ну, я имею в виду, если этот жених… Капин жених… если он действительно такой непорядочный человек… то нужно как-то воспрепятствовать…
Она еще долго продолжала бормотать всякую чепуху в подобном роде и утешать Зину, но та разразилась злыми рыданиями – уже во весь голос. Стало ясно, что в ближайшее время вернуться к своему гамаку просто так мне не дадут. Вздохнув, я встала и, даже не извинившись, спустилась с террасы в сад.
* * *Не скрою, что, хотя во время этого разговора я и возражала Капиной невестке – большей частью из-за того, что она попыталась навесить на нас с тетей Милой свои проблемы, – но, вообще-то, я отнюдь не считала совершенно нормальным то, что Капа вполне может себе позволить выйти замуж за какого-то мальчишку.
Стоило мне закрыть глаза и представить себе Капу – маленькую кругленькую старушку с белым мягким лицом в сеточке морщин и розовых прожилок, с седыми буклями и двумя похожими на брыли складками щек, идущих от шеи к подбородку, – как сразу же становилось ясно, что ни в какие невесты для молодого человека она не годится. Да что там! Я только на секунду нарисовала себе картину, в которой Капа сидит в своей обшитой рюшами ночной сорочке на двуспальной кровати, а некий молодой человек, неловко смеясь, робко дотрагивается до ее обвисших плеч – и мне стало не по себе.
