Марина Серова - Между двух мужей
– Мама, это все безумно интересно, – оборвала ее Илона, – но сюда нас привели отнюдь не твои покрытые пылью воспоминания.
– Да-да, Илоночка, не беспокойтесь, – поспешила сказать Капитолина, которая слушала свою («Свекровь? – вот глупость-то!» – промелькнуло в моей голове) с преувеличенным вниманием. – Я так рада познакомиться с вами и вашей мамой! Не беспокойтесь, девочка, я очень, очень люблю людей искусства – я и сама в некотором роде к ним принадлежу…
Илона пожала плечами, встала и подошла к окну, повернувшись к нам спиной, – в каждом ее движении сквозила уверенность в том, что она делает что-то очень красивое и значительное.
– Мы ждем Борю с Зиной, – пояснила нам Капа, – и Светочку тоже… а пока просто так… болтаем…
Она хотела еще что-то сказать, но тут эту короткую тишину насквозь прорезал резкий зуммер дверного звонка. Этот звук почему-то произвел на Капитолину парализующее действие: она конвульсивно вздохнула и прилепилась к спинке кресла, как будто наколотая на нее собственным страхом.
– Женечка, открой, – просипела она и махнула мне рукой со все так же зажатой в ней салфеткой. – Это Борюсик… и… и… Зина…
Как видно, Зины Капа боялась больше собственных сына и внучки.
Я усмехнулась про себя, шагнула за порог и загремела дверным замком. Собственно, дверь не понадобилось даже открывать – ее створка (вместе со мной) отлетела к стене, а через коридор кенгуриными скачками пронеслась Зинаида – я успела увидеть только ее спину, обтянутую старомодным летним плащом.
Толстый и, как всегда, какой-то снулый Борюсик несмело топотал сзади. Мешковатые штаны с отвисшим задом и скошенные внутрь каблуки старых ботинок делали его увядшую фигуру особенно жалкой. Можно было понять, что Капин сын мечтал оказаться где угодно, только не здесь – пусть даже в своем рабочем кабинете педиатра, среди сопливых носов и младенческих опрелостей. Замыкала шествие их дочка Светочка: пухлое тринадцатилетнее создание с прыщавым лбом и немного косолапой папиной походкой.
– Так… значит… ВСЕ-ТАКИ??! – прошипела Зинаида. Она остановилась посреди комнаты и обвела всех нас таким взглядом, от которого более мелкие млекопитающие сразу попадали бы замертво.
– Что? – пискнула Капа и от страха дернула ножкой. – Здравствуй, Зиночка, здравствуй, сыночек… Светочка…
– Вы все-таки ПОЖЕНИЛИСЬ?!
– Но, Зиночка…
– Что ж!..
Зина сорвала с себя плащ – нас обдало соленым потным духом – и с размаху плюхнулась на свободное кресло. Со своего места я видела ее затылок, увенчанный неопрятной рогулькой взмокших у шеи черных с ранней проседью волос. На ее шее и висках виднелись блестящие, прочерченные крупными каплями пота дорожки.
Борюсик пристроился за спиной у супруги и индифферентно уставился в потолок. Дочка Светочка независимо подперла стенку своей круглой попкой.
Возникла пауза, напоенная такой ненавистью, что ее можно было добывать в этой комнате промышленным способом.
– Как бы там ни было, а мы собрались здесь для того, чтобы принести вам свои поздравления, – бодренько сказала тетя Мила, поднялась и звонко чмокнула в щеку Капитолину.
– Да, братец, и я тебя поздравляю, – рассеянно сказала Илона, не оборачиваясь.
– Милые мои, самое главное – то, что вы близки по духу, – прогудела мать жениха под аккомпанемент треска своей бижутерии. – Ваш союз – торжество разума и единения душ, а плоть, поверьте мне, она вторична…
– Ах ты, сучка!!!…
Раиса вздрогнула и отпрянула от Зинаиды, которая уже поднялась со своего места и, уперев руки в бока, нависала над нею. Еще секунда – и Зина просто откусила бы матери жениха ее стриженую голову, но тут снова вмешалась тетя Мила.
Она громко стукнула в ладоши:
– Все-все-все! Разговоры закончились, давайте пить, есть и веселиться – у нас свадьба! Первый тост – за счастье молодых! Мужчины, – она оглянулась на молчавшего Борюсика, – разливайте шампанское! Женщины, усаживайтесь, усаживайтесь, давайте – все к столу, к столу…
Тетушка завертелась, засуетилась, завелась, застрекотала сыпучей скороговоркой – и в конце концов все мы, сами того не заметив, оказались рассаженными за большим, сверкавшим антикварной Капиной посудой столом. В бокалах кипело шампанское. Розовые куски семги, языка и других яств исходили слезами, салаты ссыпались в тарелки – и я лишний раз убедилась в том, что возможность хорошо пожрать на халяву примирила бы на время даже бен Ладена и американского президента.
Между нами бесшумно сновала коренастая крепенькая девчушка в синем форменном платье. Как объяснила Капа, это была Лида – официантка из ближайшего ресторана. За умеренную плату Лида подрядилась взять на себя обслуживание Капиных гостей.
Немного отмякшая после своего ступора Капитолина отпивала шампанское мелкими глоточками и часто облизывала губы. Некоторое время тишину нарушал только скрип индюшачьих костей на зубах гостей.
– Знаете, Раечка, – начала Капа и повернулась к Вадиковой матери с бокалом в маленькой лапке, – мне так приятно, что вы не стали осуждать нас… У вас с Вадиком такое взаимопонимание – такое, такое! – это редкость сегодня! Он говорил мне, что вы все поймете, но я так страшилась нашей с вами встречи, так волновалась, места себе не находила – просто как девочка…
– Напрасно, напрасно, – прогудела Раиса. – Своих детей я воспитывала по японской системе: ничего им не запрещала. Ребенок должен сам найти то место, в котором он почувствует себя полностью гармонично. Главное – не мешать! Тем более что Вадик рос очень талантливым мальчиком! Просто он все время в поиске, и здесь для матери главное – не мешать. Он должен сам, самостоятельно, отобрать для себя все нужное. В том числе и людей, с которыми ему комфортно, чтобы начать творить. А творчество…
– Чушь собачья! – отрезала Зинаида. – Не хочешь детей воспитывать по-человечески – не рожай и не позорься! А если обзавелась дитем – рóсти его как следует, без всяких там ваших япошских технологий, ясно? Чтобы он потом тебе мог в ножки поклониться за все заботы! Это нынче редкость. Есть такие матери, которые о сыновьях-то и внучках в последнюю очередь думают. Потому что им вдруг замуж приспичило!
– Зиночка, деточка моя родная, ну зачем же ты меня обижаешь, – робко встряла Капитолина. – Сама подумай: разве я не заботилась о Борюсике? Боже мой, да я неделями глаз не смыкала! Борюсику всего шесть лет было, когда мы остались с ним вдвоем. Это ужасный год был, мальчик все время болел, то одно, то другое – грипп, корь, сальмонеллез, а потом он как-то подцепил от одноклассника свинку… Мальчик чуть не умер тогда! Лежал, помню, вот на этом диванчике, такой безучастный, мокрый, горячий – а лицо раздувшееся, глаза, как щелочки; наклонюсь я над ним – он весь жаром пышет, меня почти не слышит, как же я боялась за него, господи!.. И эти мои вечные гастроли, я ведь звонила ему из каждого города; а подарки? Когда он попросил мопед, я продала свои лучшие сережки…
– Не помню, чтобы я уж так часто болел, – негромко и как-то растерянно пробормотал Борюсик, поднимая на нас водянистые глаза с набрякшими веками. Он крайне неаккуратно ел и сейчас уже сидел, весь обсыпанный крошками и сахарной пудрой. – Свинка – это вообще редкое сейчас заболевание, уж поверьте педиатру, а мопед я скоро забросил…
– Я всегда старалась быстро поставить тебя на ноги, вот ты и не помнишь о своих болячках, – отмахнулась Капа. – А сейчас ты вырос, ты, слава богу, взрослый, семейный человек, и поэтому я, мне кажется, могу позволить себе…
– Давайте сменим тему! – Я жестом попросила официантку наполнить бокалы. – И чтобы покончить с этими выяснениями отношений, нужно просто всем дружно выпить под торжественный тост. И конечно, это будет тост за счастье молодых!
Зинаида демонстративно отставила от себя фужер. Борюсик тряхнул головой, как будто отгоняя какую-то неприятную мысль, и последовал примеру остальных, уже потянувшихся к новобрачным со своими бокалами. Раздался переливчатый звон, мы дружно выпили. Капа метнулась к магнитофону, стоявшему на этажерке, и полилась бодрая музыка. Все застучали стульями, по комнате пошло движение – Борюсик, разминая в пальцах сигарету, направился в кухню, Раиса, не обращая ни на кого внимания, раскинула руки в танце, дочка Светочка потянулась через стол к вазочке с бананами, Илона листала какой-то женский журнал… слава богу, напряжение наконец спало.
Вадик, который до сих пор не проронил «на публику» ни слова, обеими руками нежно обхватил лицо покрасневшей женушки:
– Я люблю тебя! Умереть мне на этом месте, если я не люблю тебя! – прочувствованно сказал он и, наклонившись, крепко поцеловал ее в губы. Капитолина усталым счастливым движением опустилась в свое кресло, машинально комкая в дрожащих пальчиках салфетку. Вадик сжал ее руку, не глядя, подхватил со стола свой фужер, запрокинул голову и залпом влил в себя золотистую жидкость.
