Сергей Лавров - Заначка на черный день
— Так вот, считайте, что я вас предупредил! А вы что стоите?! — Он обернулся к подчиненным. — За работу! Вы не выполняете миссию компании! Охранник! Что за дурацкие бочки позади здания?! Хотите, чтобы нас ограбили или сожгли?! Убрать немедленно! Сводку за две недели мне! Быстро!!
2
В полной красе стояло питерское бабье лето — загадочная пора года, когда мерзнут только мужики. Мучимая дурными предчувствиями, я вышагивала по дорожкам Таврического сада, срезая путь от Шпалерной до Кирочной. Ветер шуршал листвой, осеннее солнце грело ласково — последнее, старческое солнце. Не нравился мне мой план, пугала предстоящая ночь. Я оглядывалась — и за спиной, на той стороне Невы, невидимый отсюда, чудился мне мрачный, с детства знакомый силуэт Крестов[1].
Я медленно брела домой — и прощалась с жизнью. У меня даже зубы заболели от страха. Главное, я ведь точно знала, что пойду и сделаю это, раз решилась. Решение должно быть выполнено — если оно принято. Юлий Цезарь сказал когда-то, что ему труднее дать обещание, нежели исполнить его, в этом мы с ним схожи. Я, например, не грублю в транспорте, но уж когда взовьюсь и пообещаю какому-нибудь придурку оторвать мошонку — непременно оторву, если не уймется. На том стоим; и стоять будем.
За оградой парка по Потемкинской улице неслись роскошные авто фаворитов жизни, аппетитно мигали рекламы ресторанов, а у чугунных изогнутых ворот с протянутой рукой стояла аккуратненькая маленькая старушечка — в серенькой кофточке поверх белой блузы, в стоптанных башмачках, покрыв ситцевым платком седенький крысиный хвостик волос. Вот оно, мое будущее! Мой удел! Пять буханок хлеба, пять литров молока на месяц! А я так люблю поесть, черт возьми! Люблю дорогие шоколадные конфеты, и дорогую колбасу, и сыр!
Я подала старухе мелочь — все, что было в кошельке, и она поблагодарила униженно, беззащитно моргая слеповатыми выцветшими глазами. Черт возьми! Может, Кресты — это еще не самое ужасное в жизни?!
Во мне ожил и зашевелился неугасимый дух противоречия. Мне понятно, что движет уголовниками! Кто это положил мне именно такой удел? По какому высшему праву?! Если мне не оставляют выбора — я тоже не оставлю выбора никому! Я выпрямилась, зашагала гордой стервой, рубя кулаком воздух, как Чапаев шашкой. И даже зубы от возмущения прошли.
Коварный бес, преследующий женщин со времен первой любительницы райских яблочек, тотчас подсунул мне альтернативу — простой и легкий выход из положения. Не новый, разумеется, давно маячивший на горизонте — но нарисовавшийся в тот момент как нельзя некстати. Едва я приблизилась к краю проезжей части, как у поребрика притормозила и остановилась знакомая элегантная машина — неброская, но изящная и комфортабельная. Единственное, что мне всегда импонировало в ее владельце — безупречный вкус и чувство прекрасного. Этого у него не отнимешь… как, впрочем, и ничего другого не отнимешь — лучше даже и не пробовать.
Он спокойно сидел за рулем и ждал, чтобы я сама нагнулась и открыла дверцу. Холодный, уверенный, скользкий «менеджер высшего звена». Змей-искуситель. Гадюка, в общем. Это он устроил меня на работу в салон, и стоит мне сказать слово — от несчастного Курицына не останется и перышка. Мужчины так легко пожирают друг друга в угоду женщинам! Увы… мне это слово дорого будет стоить… слишком дорого.
Не дождавшись моей инициативы, змей сам наклонился и дернул ручку, сопроводив жест доброй воли кривым приветственным смайлом. Его просто корчило от моей маленькой победы. Я уверена была, что про себя он сейчас костерит меня старой стервозой, или еще как-нибудь покрепче. Чего он ко мне привязался? Малолетние соски надоели? А! Вижу! Ты постарел, дружок… У тебя седые впалые виски, и чуть дрожат холеные красивые пальцы… Тебе хочется простого человеческого понимания, и сейчас ты начнешь разговор по душам… Простые вещи дорого стоят, милый. Гораздо дороже, чем ты можешь предложить.
Настоящая женщина знает себе цену, но не называет ее мужчинам. Я кивнула и села молча. Не выпендривалась — просто говорить не хотелось.
— Давно не виделись, — пошел он проторенной дорожкой задушевных бесед. — Не забыла еще меня?
— Родина тебя не забудет, — лениво сказала я, озабоченно заглядывая в зеркальце заднего вида.
— Родина давно махнула на меня рукой!
— Да? Тогда попробуй разок не заплатить налоги!
Мне всегда легко удавалось его рассмешить. Смеясь, он становился не таким холеным и больше походил на человека, чем на ходячую функцию-символ из мира деловых отношений.
— Никто не умеет меня так развеселить, как ты. Даже наш генеральный директор.
— Изберите меня на его место.
— Боюсь, нам всем тогда будет не до смеха.
— Это точно… Впрочем, чем выше поднимаешься по карьерной лестнице, тем легче, наверное, плевать в потолок!
Он выразительно покосился на затяжку на моих колготках, как раз с его стороны. Движение губ его мне не понравилось. Какое-то оно было брезгливое — и я тут же взвилась, нервы у меня были на пределе. Выдала, что называется, по первое число. Он отстранился от меня, сдвинулся вбок — и наверное поэтому у самого поворота к моему дому не заметил бородатого верзилу в свитере и джинсах, сошедшего с тротуара. Как можно было не увидеть такой шкаф — ума не приложу. Видно, я его здорово допекла. Да уж, я умею пудрить мозги без зеркальца!
Он даже не вышел из машины — рост не позволял, боялся мелко выглядеть рядом с великаном на тротуаре. Поэтому пришлось выскочить мне. Здоровяк уже поднимался на колени, покряхтывая. Свитер его разодрался, и локоть кровоточил.
— Не ушиблись? — глупо спросила я, глядя на разодранный локоть.
— Не очень… испугался больше, — не менее глупо ответил он.
Человек-функция посмотрел на нас сквозь тонированное стекло, развернулся и уехал. Он бы никогда в жизни не признался, что испугался.
— Какой нахал! Даже не довез вас! — возмутился верзила.
Он, кажется, решил, что менеджер высшего звена на своей эксклюзивной тачке подрабатывает извозом.
Я присмотрелась к пострадавшему внимательнее — не ушиб ли он голову. Немолод. Открытое простое лицо… из тех, кто недостаток интеллекта компенсирует количеством детей. Обильная растительность на щеках придавала ему вид грозного древнего воина, но под косматыми бровями викинга прятались бегающие глазки неврастеника.
— Как себя чувствуете? — поинтересовалась я. — Далеко живете? Пойдемте, я вас провожу. Глуповато мы с вами выглядим…
— Вы не кажетесь мне глуповатой, — простодушно возразил великан. — Вы скорее… умноватая.
Он разглядывал меня с искренним младенческим восторгом. Мы пошли, но через несколько шагов его качнуло, и он вынужден был ухватиться за мою руку.
— Вы… э-э… как вас зовут? — спросила я.
— Меня зовут Вениамин Михайлович, — заученным тоном ответил он.
— Вы, Вениамин Михайлович, здорово треснулись. У вас, должно быть, сотрясение мозга.
— Нет-нет! У меня все в порядке! А что вы делаете сегодня вечером?
— Настоящая женщина, Вениамин Михайлович, — я поправила прическу, — планирует только дни, а вечера оставляет на волю случая.
Он как-то странно, по-детски заулыбался.
— Да… я понимаю. Мне тоже сегодня некуда идти. Я только сегодня выписался из неврологического диспансера.
Бамс! Приехали! Я внимательно оглядела его наряд. Ну, конечно, вылитый бомж.
Я решительно отдернула руку.
— Все, дальше сам. Травмопункт вон там, через два квартала. Шагай, шагай, бомжака! Не оглядывайся!
Он безропотно покосолапил прочь, почесывая бороду, боязливо озираясь, как побитая собака. Это был не первый человек, который мне понравился и которого я беспощадно отшила.
Дорога к дому обычно портит мне настроение. Все не так, как могло бы быть, и как быть должно. На асфальтовой дорожке черти горох молотили, парадная без света, стены ободраны, изрисованы… Чем ближе к старости, тем сильнее хочется красоты. Странно, но это так. Завтра же напишу жалобу в домуправление, насупив брови, твердо решила я. Такое ощущение, что они живут в другом городе и не видят всего этого безобразия!
Квартира моя, застигнутая врасплох затяжным ремонтом, тоже не радовала глаз. В прихожей на полу громоздилась куча старого хлама, который я не успела выбросить. «Не спеши выбрасывать, — говорила моя мама. — Делай это медленно и с удовольствием». Не знаю, какое тут удовольствие, лично меня старье раздражает — не хочется косвенных намеков на возраст. С новыми вещами молодеешь сам. Когда мне грустно, я иду к метро и там на лотках подешевке покупаю себе что-нибудь новенькое… хоть носовой платочек. Понятно, почему стариков так тянет на молоденьких…
Но в тот вечер у меня ни на какое дело руки не поднимались. Поздно было суетиться. Если ночью мне повезет, я найму рабочих, и они все сделают за меня. А если не повезет, пусть мой Виталька корячится, со своей Софочкой. Я им не прислуга. Мне все это тогда долго-долго не понадобится.
