Михаил Черненок - Сиреневый туман

— Когда он из дома ушел?

— Три дня назад, вечером. Сложил в авоську пустые молочные бутылки и понес их в магазин сдавать. На том, и концы в воду. Ни до магазина не дошел, ни домой не вернулся.

— Трезвым уходил?

— С глубокого похмелья. Утром употребил почти пол-литровый флакон французского одеколона из запасов сожительницы.

Бирюков помолчал.

— Что ее заставляло жить с пьяницей, да еще, к тому же, и с бывшим насильником?

— Говорит, любовь зла — полюбишь и козла.

— Не верю, Слава, я в такие «любови».

— Я — тоже, Игнатьич, но факты — упрямая вещь. Многие ведь порядочные женщины годами маются с алкоголиками.

— Когда связывают дети, понятно…

— У Галактионовой детей нет и никогда не было. С первым мужем прожила недолго. Говорит, вроде неплохой парень был, но не в ее вкусе. О вкусах же, как известно, не спорят. Кстати, Лимакин сейчас записывает показания Юлии Николаевны. Загляни к нему, пообщайся с интересной женщиной. Я тем временем в медвытрезвитель сбегаю, авось там на Казаринова что-то есть…

Когда Бирюков зашел в кабинет следователя, Галактионова уже подписывала страницы протокола допроса. Коротко черкнув закорючку на последнем листе, она мельком взглянула на вошедшего Антона и, как будто смутившись, торопливо спросила Лимакина:

— Кажется, все?..

— Пока все, — ответил Лимакин. — Возникнут дополнительные вопросы, я приглашу вас.

— А это… хоронить Казаринова кто будет?

— Вам придется. Как-никак под одной крышей жили.

— Ой, теперь все так дорого… — тяжело вздохнула Галактионова и поднялась со стула.

Одета она была действительно, будто на рекламной картинке, во все импортное. И выглядела довольно привлекательно. Уложенные в красивую прическу волнистые каштановые волосы, чистое, почти без косметики, лицо и по-девичьи тонкая талия делали ее моложавой. Вот только слишком пышный бюст да плотно обтянутые джинсовой юбкой полноватые бедра портили в общем-то классическую фигуру.

— У тебя нет к Юлии Николаевне вопросов? — спросил Бирюкова следователь.

— Есть кое-что, как говорится, не для протокола, — Антон встретился взглядом с внимательными глазами Галактионовой. — Юлия Николаевна, вы знали о судимости Казаринова, когда с ним сошлись?

— Знала.

— И вас это не насторожило?

Галактионова пожала плечами:

— Да ведь он, можно сказать, ни за что в колонию попал. Дело случилось в хмельной компании по доброй воле, а когда Спартак отказался жениться, девица нашла подставных свидетелей и изобразила из себя потерпевшую.

— Откуда такие сведения?

— Со слов Казаринова, разумеется.

— Вы поверили ему?

— А кому я должна была верить? Не в прокуратуре ведь работаю, чтобы официальные справки наводить. К тому же, Спартак не из тех, которые лапшу на уши вешают. У него что на уме, то и на языке было.

— Как познакомились с ним?

— Ой, ну как все знакомятся… — Галактионова кокетливо улыбнулась. — Любовь с первого взгляда. После колонии Спартак устроился к нам в райпо грузчиком. Я товароведом тогда работала. Забежала однажды на склад, там машину разгружали. Слово за слово и… все само собой образовалось.

— Казаринов уже тогда выпивал?

— Ну, что вы! С пьяницей я бы не сошлась. Выпивать Спартак начал в прошлом году, а последние полгода как умом рехнулся. Даже с работы выгнали.

— С чего он так загулял?

— Господи, ну с чего обычно мужики пьют… Попал в алкогольную компанию. Вначале изредка прикладывался к бутылке, дальше — больше, пошло-поехало.

— Не пытались остановить?

— Пыталась. Гипнотизера домой приглашала, потом уговаривала закодироваться. Бесполезно.

— Пьяный буянил?

— Наоборот, в тряпку превращался, хоть ноги об него вытирай. Оттого и жалела дурака. Если бы хоть раз «выступил», мигом бы на дверь указала.

— Лишившись работы в райпо, он полностью жил на вашем иждивении или где-то подрабатывал?

— Какое там иждивение… В запое почти ничего не ел, да и дома появлялся от случая к случаю. Днями и ночами неизвестно где бродяжил.

— С соседями, с друзьями мирно жил? — снова спросил Антон.

— От соседей жалоб на него не слышала, а с друзьями… Не было у него друзей. Так все, разная пьянь да рвань.

— Кому ж он насолил?

Галактионова потупилась:

— Ой, не знаю… Ужас какой-то…

— Когда не пил, чем увлекался?

— Кроме телевизора, ничем. Специальности у него никакой не было. В колонию залетел со второго курса железнодорожного института. На тоннельщика учился. За восемь лет, пока отбывал наказание, все науки перезабыл. Очень хотел работать в Новосибирском метрострое — не приняли. А в райпо грузчиком кого попало принимают.

Бирюков взял со стола у Лимакина протокол допроса. Читая биографические данные Галактионовой, будто между прочим, поинтересовался:

— Что это вы, с высшим торговым образованием, заведующей складом работаете?

— Кому сейчас нужно мое образование… — Она грустно усмехнулась: — Живем, извините, как в горящем дурдоме. Не жизнь, а черт знает что… Теперь, при всеобщем сумасшествии, пожалуй, только наглость да приспособленчество людские судьбы вершат. С моим же характером при таком раскладе жизни ничего не светит. Товароведов, того и гляди, всех посокращают, но без заведующих складами не обойтись. Вот и приходится взваливать на себя материальную ответственность, чтобы в безработных не оказаться.

— Да, Юлия Николаевна, жизнь очень сложная стала. — Антон положил листки протокола на стол и, словно приободряя Галактионову, улыбнулся: — Держитесь!..

— Другого выбора у меня нет. Надеяться не на кого, — потупившись, ответила она.

Оставшись с Бирюковым вдвоем, Лимакин сокрушенно почесал затылок:

— Кажется, неглупая женщина, а с алкоголиком связалась. Судьба, что ли, так сводит людей?..

Бирюков задумался:

— Знаешь, Петр, один умный римлянин еще до нашей эры сказал: «Судьба человека — чаще всего в его характере».

— Характер у нее вроде бы покладистый.

— Ну это еще надо посмотреть… С Борисом Медниковым не разговаривал?

— Говорил.

— Не закончил он экспертизу?

— Закончил, Антон Игнатьевич. Убийство. Удар нанесли сзади, похоже, бутылкой. В размозженном черепе обнаружены осколки бутылочного стекла… — Лимакин вздохнул. — Я уже заготовил постановление о возбуждении уголовного дела.

Бирюков подошел к распахнутому окну. С улицы веяло прохладой. Душный вчерашний день, как и предполагал Антон, завершился трескучей освежающей грозой с обильным ливнем. Напитавшись влагой, цветочные клумбы у входа в прокуратуру казались вызывающе яркими и напыщенными.

Только что вышедшая из прокуратуры Галактионова, пройдя по асфальтированной дорожке между клумбами несколько шагов, остановилась, словно соображая: в какую же сторону идти?.. Несколько секунд поколебавшись, она вроде бы хотела повернуть назад, но как будто внезапно передумала и торопливо направилась к автобусной остановке.

Глава 3

В медицинском вытрезвителе, по словам дежурного, Спартак Казаринов ни разу не был. Чтобы убедиться в этом собственными глазами, Слава Голубев взял журнал учета клиентов, обслуженных за последние полгода милицейским оздоровительным спецучреждением, и, ведя указательным пальцем по столбцу фамилий, сосредоточенно стал листать страницу за страницей. Занятие было утомительным, но Слава упорно добрался до вчерашних суток и здесь внезапно увидел фамилию Гурьяна Собачкина. От неожиданности даже оторопел и удивленно спросил дежурного:

— Как этот могильщик к вам попал?!

— Как все граждане попадают. У нас запрета ни на профессии, ни на партийность нет, — пошутил дежурный.

— Раньше он до состояния спецобслуживания не напивался.

— А вчерашним вечером упился так, что плашмя рухнул на асфальт у железнодорожного вокзала. Представляешь, поллитровку сорокапятиградусного коньяка без закуски за два приема из горла выпил, — дежурный, наклонившись, сунул руку под стол и показал темную бутылку с золотистой импортной наклейкой: — Вот, ребята со спецмашины вместе с невменяемым Гурьяном подобрали.

— Ого-го!.. — разглядывая этикетку, воскликнул Голубев. — Такой нарядный бутылек в коммерческом магазине четыреста пятьдесят рэ стоит.

— Там, у вокзала, Собачкин его и купил. Продавщица, вызывавшая спецмашину, рассказывала: достал пачку двадцатипятирублевок в банковской упаковке, отсчитал восемнадцать штук и, выйдя из магазина, приложился к бутылке.

— Ну, Гурьян… — Слава покачал головой. — Сколько у него денег было при оформлении на ночлег?

— Две тысячи пятьдесят.

— Значит, со стоимостью коньяка две с половиной…