Наталья Андреева - Браки расторгаются в аду
В своем выборе я не ошиблась. Еще в советские времена, которые все теперь вспоминают с благословенной грустью, у Ивана Иваныча все было: большая московская квартира, хорошая машина, двухэтажная дача. Но по-настоящему он развернулся после того, как партийная номенклатура поделила между собой народное достояние: фабрики, заводы, шахты, нефтяные скважины, лесные угодья и т. д. Народу раздали бумажки со словами: «Вот вам каждому по Волге». Имелась в виду машина «Волга», заветная мечта каждого советского человека, условная стоимость которой и значилась на бумажке: 10 000 рублей. Как вы сами понимаете, в стране тогда не было столько машин, сколько этих бумажек. В итоге самые предприимчивые поменяли свою «Волгу» на бутылку водки, чтобы поскорее забыть об этом кошмаре, а глупцы вложили несуществующую машину в такие же мифические инвестиционные фонды, которые вскоре после этого испарились. И «пайщикам» пришлось взглянуть на все трезвыми глазами, признав собственную глупость. Так в стране произошло массовое ограбление простого народа, которое деликатно назвали приватизацией.
Мой Иван Иваныч был среди тех, кто прекрасно знал истинную стоимость ваучера. И знал, для чего это все затеяли. Олигархом он не стал, но сделался почти олигархом. Или, как еще говорят, ООМ. (Очень обеспеченный мужчина.) Он приватизировал завод, директором которого на тот момент являлся, и тут же назначил себя председателем правления совета директоров. Короче, захватил контрольный пакет акций. А я стала гендиректором ООМ. Приватизировала Иван Иваныча вместе с его очками, лысиной и брендовыми пиджаками, захватив контрольный пакет акций на все его чувства в полном их объеме. И мы зажили душа в душу, я с ним, а он со своим заводом.
У него всегда все было хорошо. У меня тоже все было хорошо. Как вы сами понимаете, я ни дня не работала. Не возникало необходимости. На мне лежали обязанности хозяйки большого дома. Иван Иваныч зарабатывал миллионы, а я принимала в доме людей, которые ему в этом помогали. И все они были довольны. Хотите верьте, хотите нет, но я ему не изменяла, своему Ивану Иванычу. Об этом в сказках ничего не было, ни в русских народных, ни у Пушкина. О любовниках. Двадцать четыре года у нас с мужем все было хорошо, а потом…
Сначала я подумала, что на стекле появились мелкие трещинки. Я имею в виду зеркало, которое всегда являлось моим лучшим другом. Я даже разговаривала с ним.
— Я ль, скажи мне, всех милее?
И оно, улыбаясь, кивало.
У меня и детей потому нет. Жаль было портить такую красоту, ибо я на самом деле хороша необыкновенно. Как только я представляла, что это прекрасное тело, истинное совершенство, будет обезображено огромным животом… О, нет! И еще сто раз нет!
И вот зеркало, которое всегда было мне лучшим другом, стало дурить. Как я уже сказала, сначала я подумала, что это от старости. От его старости. Оказалось, что от моей. На фигуре возрастные изменения мало сказались, я по-прежнему была стройна, но вот лицо…
Со мной перестали знакомиться на улице. Раньше и дня не проходило, чтобы какой-нибудь мужчина не подскочил и не открыл передо мной дверь. Я даже не замечала всех мелких знаков внимания, которые оказывал противоположный пол моей красоте. Потому что их было столь много, этих знаков, что, если замечать их, право слово, так и жизнь мимо пройдет. А мне очень нравилась моя жизнь. Точнее, ее радости, коих у меня благодаря Иван Иванычу было много.
Я чуть ли не каждый день слышала:
— Девушка, а можно ваш телефончик?
Мне всегда казалось, что мир вращается вокруг меня. Мужчины столбенели, едва я появлялась на горизонте. Бог дал мне такую фигуру, что она могла бы запросто украсить какой-нибудь музей, изваяй меня из мрамора известный скульптор.
Но однажды я услышала:
— Женщина, здесь парковаться нельзя.
Сначала я ушам своим не поверила. Парень в жилете ядовитого лимонного цвета запрещал мне, красавице, парковаться там, где я хочу, да еще и назвал меня женщиной! До сих пор ко мне обращались исключительно «девушка». Я подумала, что он меня не разглядел как следует, и до упора опустила ветровое стекло. Сказала с улыбкой:
— Извините, я не расслышала.
— Я сказал, женщина, здесь не место для парковки, — зло ответил он. — Проезжайте мимо. А если вы глухая — обратитесь к врачу!
Это был первый раз, когда мне нахамили. То есть женщины хамили мне и раньше, я давно привыкла, что все они — мои смертельные враги. Но чтобы мне нахамил мужчина?! Такого отродясь не бывало! Едва отъехав, я впилась взглядом в зеркало. Что не в порядке с моим лицом? Решила, просто макияж неудачный, потому что мне некогда было разглядывать свое отражение, руля по запруженным машинами московским улицам.
Но через день я опять услышала:
— Женщина, вы в банкомат стоите?
Мне чуть плохо не стало. Я кинулась домой и стала всерьез разбираться с зеркалом.
— Что ты хотела, Зинаида? Старость пришла, — грустно сказало оно.
Какая, к черту, старость! Мне всего лишь сорок два! О, господи! Мне сорок два!!! Это еще повезло, что до сорока меня называли «девушкой»!
Я кинулась к пластическому хирургу. И тут меня ждало главное разочарование.
— Круговую подтяжку делать рано.
— А что тогда делать?
— Можно попробовать ботокс. Или рестилайн. Но честно предупреждаю: с вашим типом лица могут быть проблемы.
— А что такое с моим типом лица?
— Видите ли, у вас слишком тонкая кожа. Придется закачать вам столько яда, что могут возникнуть сильные головные боли. Это раз. Ботокс — это ведь яд.
— Я в курсе.
— Филеры вам не поставишь, это два. Как я уже сказал, кожа слишком тонкая. Появятся бугры. Блефаропластику тоже делать бесполезно. У вас нет на лице жировых отложений, скорее напротив. Синяки под глазами от того, что видны мельчайшие сосуды. Резать нельзя, напротив, надо закачать туда жир, но поскольку кожа тонкая, то я не уверен, что будет лучше, чем сейчас. Синяки, конечно, исчезнут, но лицо будет деформировано. Не советую также фраксель, глубокий химический пилинг, да и вообще аппаратное вмешательство. Вам нельзя жечь свою кожу, потому что она…
— Слишком тонкая. Это я уже поняла. А что мне делать?
— Стареть с достоинством, — пожал плечами пластический хирург. — В конце концов, полно известных актрис, которые принимают себя такими, какие они есть, и не делают пластику.
— Да плевать мне на них! Я не хочу стареть! — Я вскочила.
— Вы рискуете себя изуродовать, — сказал он. — Вы очень красивая женщина, Зинаида Андреевна, и мне будет жаль, если на вашем прекрасном лице появятся шрамы. Это еще больней, чем видеть морщины. Вы, конечно, можете обратиться к другому пластическому хирургу, и он скажет вам: «Давайте попробуем». Но не приходите потом ко мне. Я вас честно предупредил о последствиях.
Я вышла, проклиная свою тонкую кожу, которой раньше так гордилась. Лицо у меня всегда было, как у фарфоровой куклы, нежное, гладкое. И вот этот изысканный фарфор начал трескаться, причем оказалось, что он не подлежит реставрации!
Я сидела в машине и горько плакала. Я прощалась со своей молодостью и мучительно раздумывала: что же теперь делать? А мимо проходили люди, и среди них — молоденькие хорошенькие девушки. Я впервые смотрела на них с завистью. На всех. Вон какие подросли! Поднялись и расцвели! А я состарилась. Ну почему такая несправедливость? У меня есть все, а у них только молодость, и я, в отличие от них, чувствую себя очень несчастной. Выходит, молодость — это все? Выходит, она и есть счастье… Почему я раньше об этом не думала? До тех пор, пока не услышала:
— Женщина…
Хорошо не бабушка.
С тех пор мы с зеркалом почти не разговаривали. А потом я узнала, что у мужа появилась молодая любовница. Эти охотницы за олигархами заполонили все московское пространство. Для них нет ничего святого. За деньги они готовы душу дьяволу продать. Раньше я их не боялась, потому что зеркало говорило мне:
— Ты — самая красивая в мире.
И это была святая правда. Я не встречала женщины красивее себя, потому и была спокойна. Мой Иван Иваныч знал, что в любом месте, хоть на премьере в театре, хоть на пляже в Майами, самая прекрасная женщина стоит, сидит или лежит, в зависимости от обстоятельств, рядом с ним. Я была исключительно хороша, что в вечернем платье, что в купальнике. Само совершенство. И вот все кончилось. Нашлось другое совершенство, гораздо совершеннее меня. Просто потому, что я состарилась.
О! Будь мне двадцать или хотя бы тридцать, я бы этой Анжеле сто очков вперед дала! Ни одна женщина в мире не будет так хороша в двадцать лет, как хороша была я! Я ведь стала следить за мужем, как только поняла, что он ко мне охладел, и потому не раз и не два видела эту Анжелу. Я внимательно ее изучила и пришла к выводу, что ей в ее двадцать до меня двадцатилетней далеко. Несмотря на модельный рост, смазливое личико и нарощенные ногти. У нее, похоже, все нарощенное, и волосы тоже. Я уж не говорю о мозгах! Они у нее такие же силиконовые, как и губы, умные мысли там не живут, исключительно пошлость и штампы. Анжела — типичная жертва моды. В двадцать лет я вообще ничего не делала со своими волосами, они вились сами по себе, мне оставалось только аккуратно подрезать кончики. И ногти у меня были свои, замечательной формы и такие твердые, что при любой длине не загибались. Но дело в том, что мне теперь не двадцать, а сорок. Точнее, сорок два. Волосы мои больше не вьются, и в них появилась седина. Конечно, я их крашу, но ведь все это видят! Я — женщина с крашеными волосами и мелкими морщинками вокруг глаз. Еще и губы словно бы опали и похожи теперь на увядшие лепестки розы. Я состарилась и даже не заметила этого.
